Глава III. Группа «Освобождение Труда».

Как мы уже видели, революционное боевое народничество 1870‑х годов уступило место народничеству мирному, реакционному. После разгрома в 1880‑х годах «Народной Воли» им уже не удаётся собрать свои силы. Все отдельные попытки в этом смысле разбиваются о реакционность «общества», о безразличие широких народных масс. Правительство, убедившись в оторванности революционеров от массы народа, сравнительно без труда справляется с их заговорщицкими организациями. Лучшие силы оказываются выловленными — повешенными или заключёнными в «централах», в равелинах[1] Петропавловки, в Шлиссельбурге, на Каре. Рядовые народовольцы массами заполняют восточносибирские захолустья. Лишь очень и очень немногим удаётся скрыться (заграницу), где им, оторванным от жизни, приходится влачить жалкое эмигрантское существование. Я говорю «жалкое» существование, потому что непосредственная вера в дело семидесятников у них уже исчезла, понять же причины крушения не хватало ни сил, ни способностей. Они занялись реставрацией, починкой разрушенной идейной храмины, но заглядывать в корень вещей не решались. Их заграничные споры и издаваемая там литература уже не влияют на настроение родины. Революционное движение в России на время замолкает. Попытки Лопатина, Оржиха, «милитаристов», группы Александра Ильича Ульянова (мартовцев 1887 г.) не в состоянии были оживить погибшее дело и восстановить старые приёмы борьбы.

Глава II. Рабочее движение.

Не желая видеть существования капитализма, наши народники естественно должны были отрицательно относиться и ко всякой попытке сознательной борьбы с его проявлениями. А эта борьба уже начиналась, она не могла не начаться. Возникла она у нас, как и всюду на Западе, сразу с двух флангов. С одной стороны, доведённые до крайности своим тяжёлым положением и голодными заработками, рабочие восстают то тут, то там, пытаясь хоть отчасти сбросить с своих плеч лежащий на них непосильный гнёт. Прежде и сильней всего это движение стихийно проявляется в той части нашей промышленности, где этот гнёт был наиболее чувствительным, где предложение рабочих рук значительно превышало спрос, и где конкуренция между ручным (кустарным) трудом и машинным (фабричным) всей своей тяжестью главным образом ложилась на заинтересованных рабочих. Мы говорим здесь о текстильной промышленности. В этой отрасли производства рабочие находились в таких условиях, которые трудно даже себе представить не только западноевропейскому рабочему, но и многим современным рабочим России. Рабочее время на механических ткацких фабриках колебалось между 12 и 16 часами, а на ручных — между 16 и 20[1]. Без прогула на бумагопрядильных фабриках мужчина в среднем зарабатывал 10,18 р. в месяц (25 дней), женщина — 8,33 р.[2]. Из этого нищенского заработка рабочим в среднем приходилось уплачивать (на самоткацких фабриках) от 5 р. 97 к. до 6 р. 29 к. штрафов, а затем шли вычеты за баню, за лекарства, за челноки и другие инструменты, на лампадное масло, на архиерейские молебны и т. д. и т. д. Но и жалкий остаток после всех этих вычетов уплачивался не наличными, а принудительным забором продуктов в лавке, принадлежащей фабриканту или его родственнику. Разумеется, цены при этом заламывались такие, какие бог на душу положит. Так, по приведённой Песковым выписке из харчевой книжки одного рабочего видно, например, что ржаная мука, которая во Владимире продавалась в розницу по 1 р. за пуд, в фабричной лавке стоила 1 р. 30 к., чай — вместо 1 р. 60 к. — 2 рубля и т. д. Рабочим очень часто запрещалось покупать что-либо в вольных лавках; нередко им насильно навязывались совершенно ненужные товары, которые потом со значительной уступкой они принуждены были сбывать своему же хозяину. Мы не станем здесь останавливаться на подробностях «жизни» рабочих, обрисовывать гигиенические и санитарные условия помещений мастерских и фабричных казарм[3], не будем также останавливаться на том, каким образом эти условия отзывались на здоровье рабочих и их потомства, и сколько ежегодно выбрасывалось фабрикантами на мостовую калек и сирот[4]. Для иллюстрации приведём только описание положения вещей на одной из крупнейших фабрик того времени — на Хлудовской мануфактуре в Ярцеве. «Служа гнездом всякой заразы, миллионная фабрика (Хлудова) является в то же время образцом беспощадной эксплуатации народного труда капиталом», так говорится в исследовании земской санитарной комиссии (1880 г.), и Духовщинское земское собрание дважды ходатайствовало об учреждении на фабрике купца Хлудова должности земского комиссара для наблюдения за исполнением санитарных правил.

Глава I. Восьмидесятые годы.

Восьмидесятые годы XIX столетия служат решительным поворотным пунктом в истории России. Они решали и решили вопрос: пойдёт ли Россия по стопам всего западного культурного мира, или она найдёт свою «самобытную», ей одной свойственную дорогу?

Предисловие к изданию 1906 г.

Приступая к изложению истории Российской Социал-Демократической Рабочей партии, я очень хорошо сознаю, что не могу дать вполне законченного, исчерпывающего предмет труда. Время для этого ещё не наступило. Социал-демократия у нас в России возникла и развивалась до последнего момента во мраке подполья. Мгла, царившая в этом подполье, в особенности в первые годы деятельности социал-демократов, была настолько густа, что работавшие в одном углу его не всегда могли разглядеть, что творится в другом. Кучка работников в каждом углу сама себе прокладывала дорогу, сама уничтожала препятствия, стоящие на пути к выходу из подполья, на пути к свободной, открытой борьбе за идеалы светлого будущего. Сейчас мы уже значительно приблизились к этому выходу. Одно время, в ясные октябрьские дни вырванной у неприятеля свободы мы уже видели свет, дышали полной грудью. Тогда казалось, что дни подполья миновали навсегда. Но это только казалось. У народа не было ещё достаточно сил, чтобы удержать в своих руках завоёванную свободу. Дикая, кровавая оргия Дубасовых, Меллер-Закомельских, Орловых, Алихановых, Луженовских и прочих уездных, станционных и деревенских генерал-губернаторов, оргия, руководимая петербургским явным и тайным правительством Витте, Трепова, Дурново и К^о, снова загнала нас в подполье. Правда, теперь оно уже не так мрачно, не так уже душно, как раньше. В нём находит себе место уже не кучка революционеров, а громадная армия организованного пролетариата, которая, раздвинув и приподняв своды подполья, сделала его более доступным воздуху и свету. Но подпольная жизнь тем не менее вновь накладывает на нас свою тяжёлую печать, наш голос раздаётся не так ясно, как бы следовало, своды не пропускают всех тонов его, и часть нашей деятельности снова вынуждена искать мрака.

Предисловие к изданию 1924 г.

Я долго не решался переиздавать написанную мною в 1906 году «Историю Российской Социал-Демократической Рабочей Партии». Мне казалось, она устарела и требует радикальной переработки. Я был уверен, что тем временем появится настоящая научная «История», которая сделает мою книгу излишней. У нас, действительно, появилась богатейшая литература по истории партии. «Истпарт» проделал колоссальную работу по собиранию материала, освещающего отдельные этапы жизни нашей партии. И всё-таки у нас до сих пор ещё нет настоящей «истории партии». Её ещё ждёт наша партийная масса. Во всей груде собранного исторического материала менее всего освещён период первых шагов русского социал-демократического движения, именно тот, который затронут в моей «Истории». Правда, и об этом периоде имеется ряд воспоминаний и изысканий по архиву департамента полиции. Но воспоминания неизбежно должны страдать многими неточностями. Ведь писались эти воспоминания лет 25–30 после описываемого факта. А использование полицейских архивов представляет большую опасность. По этому материалу вырисовывается не та картина, которая была в действительности, а та, которая обнаружилась в ходе жандармского или охранного расследования. А это далеко не одно и то же. Очень часто, во время допросов, обвиняемые нарочно в своих показаниях искажали действительное положение вещей, стараясь запутать жандармов. Очень часто жандармы определяли относительную роль в движении того или иного участника процесса по тому, что у него найдено при обыске. Простой хранитель литературы, т. е. чаще всего наименее активный работник организации, иногда выдвигался центральной фигурой процесса, и, наоборот, очень активный, но умеющий хорошо конспирировать и никогда не хранивший у себя ничего нелегального, в жандармских дознаниях оставался в тени, а иногда совершенно даже не привлекался к делу.

«Как начала складываться ВКП(б)». М. Н. Лядов, 1926 г.

М. Н. ЛЯДОВ

КАК
НАЧАЛА
СКЛАДЫВАТЬСЯ
ВКП
/БОЛЬШЕВИКОВ/

ИЗДАНИЕ
КОММУН. У-ТА им. Я. СВЕРДЛОВА.

МОСКВА 1926