По возвращении из ссылки я не нашла ни местного московского,
ни областного партийного центра, куда можно было бы заявиться. Из встреч с
отдельными старыми товарищами, из разговоров с ними я уяснила себе, что мы там,
в ссылке, и понятия не имели о том развале нашего партийного аппарата, какой
получился за эти годы хозяйничанья торжествовавшей жандармерии.
суббота, 10 февраля 2018 г.
Глава XIV. Дальнейшее
При аресте я назвалась по паспорту, по которому проживала в
Годеиновском переулке на Арбате, дочерью чиновника из Калуги Лидией Никитиной,
заявила, что даю частные уроки, ездила на дачу к знакомым и никакой окружки я
не знаю, на что получила от допрашивавшего меня ротмистра ответ, что я
нелегальная Ольга Петровна, секретарь окружного комитета, что в лесу была
окружная конференция, на которой я вела протокол, куда-то исчезнувший, а то
этот протокол дал бы возможность сразу привлечь меня по каторжной 102 статье.
Глава XIII. Окружка
В августе 1907 г. в Москве состоялась областная
партийная конференция, были заслушаны доклады с мест, резюмированные следующим
образом:
«Во всех организациях центрального промышленного района
замечается за последнее время застой в работе вследствие репрессий
правительства, загнавших партию снова в тяжёлые условия подпольного
существования, а с другой стороны, апатия и разочарование, проникшие как в
среду партийных работников, так и в рабочую массу под влиянием временного
затишья в революции» (из отчёта об областной конференции, помещённого в газете
окружного комитета «Борьба» за 1907 г., № 6).
Глава XII. В Иваново-Вознесенске
В начале 1907 г., в феврале, меня, наконец, направили
на эту местную работу в Иваново-Вознесенск, куда, как в подлинный пролетарский
центр, я давно уже мечтала пробраться.
Глава XI. Кратковременное секретарство в областном бюро
Из Костромы я направилась в Москву, где находился наш
областной партийный центр — наше областное бюро, состоявшее в описываемое мною
время — в конце 1906 г. и начале 1907 года — из трёх уцелевших пока от
ареста товарищей: Бориса Павловича Позерна — кличка Степан Злобин, Олимпия
Аристарховича Квиткина — Афанасия, ещё летом отозванного из Костромы на
областную работу, и Сергея Васильевича Модестова — Данилы.
Глава X. Второй раз в Костроме
В Кострому я приехала незадолго до 1 мая, застала
организацию в большом затруднении по части заготовки первомайской литературы,
там усиленно искали путей к оборудованию тайной типографии, и мне было
предложено прежде всего этим заняться. После переговоров со старой
приятельницей — Соней Загайной, которая до тонкости знала всё, касающееся дела
с типографией, мне стало ясно, что за короткий срок, остававшийся до 1 мая,
нам ничего солидного не создать, а можно лишь на скорую руку оборудовать «летучку»,
напечатать в ней «первомайские листки, и уже «после этого, не связывая себя
сроком, наладить что-нибудь более фундаментальное.
Глава IX. Моя неудачная передышка
В первых числах апреля я решила сделать небольшой перерыв в
работе, съездить на отдых к матери (отца моего уже не было в живых), где думала
также и легализоваться, так как после октябрьской амнистии, которая покрыла все
мои предыдущие грехи, оформиться, восстановить себя в правах не успела — было
всё время некогда этим заняться.
Глава VIII. Москва
Из Баку поехала ненадолго для подкрепления сил в не раз
упомянутое уже имение Жирославка, близ Костромы, хозяйка которого, теперь уже
покойная Елизавета Александровна Колодезникова, считала задачей своей жизни
давать приют уставшему, бездомному партийному профессионалу. Здесь передохнув,
я в середине лета 1905 г. направляюсь в Москву. По решению Московского комитета
должна была начать работать в Рогожском районе организатором. Приступить к делу
должна была лишь после общегородской конференции, на которой надеялась из
докладов с мест получить представление о постановке московской партийной
работы. Конференция эта была назначена в одно из воскресений в лесу у станции
Обираловка по Нижегородской дороге. Помню, как наша: группа в несколько человек
с более поздним поездом подъехала к конечному пункту дачного сообщения, к
Обираловке. Вся платформа была запружена жандармами, околоточными, городовыми и
просто личностями из охранки. Зрелище на минуту ошеломило нас своим «блеском».
Затем мы стали разыгрывать комедию, будто друг друга не знаем. Но жандармы
только смеялись над нами. Конференцию кто-то из участников её выдал, и охранке
всё было великолепно известно. Однако, несмотря на такую их осведомлённость,
задержано было не более 15 человек. Остальные члены конференции, приехавшие на
Обираловку с более ранними поездами, каким-то образом избегли засады на
вокзале. Со мною главным образом было задержано несколько рабочих с завода
Гужона. Запомнился особенно один молодой рабочий, чёрненький, с прищуренными
глазами, который всю дорогу, когда мы, арестованные, ехали с Обираловки в
Москву, очень нас смешил. На остановках подходила дачная публика, норовившая
сесть в наш вагон. Публику эту со всем усердием отгоняли жандармы, а чёрненький
гужоновец заявлял подходившей публике: «Господа, господа, сюда нельзя! В этом
вагоне едут послы из Портсмута!» (Дело происходило в период мирных переговоров
с Японией).
Глава VII. Работа на Кавказе
Перед тем как забраться на Кавказ, хотелось повидаться с сестрой,
Розой, которая работала тогда в костромской организации. Но приезд в Кострому
был не безопасен, так как и сама сестра была уже несколько на виду у жандармов,
да и меня могли узнать, вспомнить Пелагею Давыдовну. Поэтому виделись с ней не
в самой Костроме, а в имении Жирославка (в 30 вёрстах от города) у
сочувствовавших нам помещиков Колодезниковых. Под их гостеприимным кровом и
впоследствии приходилось укрываться. Раз даже целую типографию на полном ходу в
Жирославке поместила.
Глава VI. Опять за рубежом
На этот раз переправа через границу была уже гораздо проще.
Граница была организована на славу. Там постоянно имелись наши люди. Сношения с
контрабандистами были вполне оформлены. Была установлена точная такса за
переправу людей — по 10 рублей с носа. Это была прусская граница. Ведал ею
знакомый мне по Цюриху Виктор Копп — «Сюртук». Тут же познакомилась с Землячкой,
которая сидела в пограничном городке и ожидала своей очереди переправляться.
Дело пришлось иметь с тремя контрабандистами трёх национальностей: евреем.
поляком и немцем. Ехать надо было на лошади вёрст за 25 от города. Ехали
медленно; по пути несколько раз останавливались и воровали сено. А когда я
начала возмущаться, что из-за этого несчастного сена нас накроют, Ицка
неизменно говорил: «Не извольте, барышня, беспокоиться, я уже сколько годов тут
езжу, всегда беру сено и никогда ничего не случается». В корчму приехали поздно
ночью. Заспанная жена Ицки отперла нам дверь, впустила в душную, грязную
комнату, добрую треть которой занимала гигантская деревянная кровать с
громадным количеством перин и подушек. На кровати этой спала вся семья. Вся
меблировка комнаты состояла из большого стола и узких деревянных лавок по
стенам. Жена Ицки полезла в горячо натопленную печку, вытащила оттуда чайник — огромную
глиняную посудину наподобие кувшина, и налила нам с Ицкой по стакану жидкого
чаю. Перед тем, как предложить мне чаю, супруги предварительно посовещались
по-еврейски, стоит ли меня угощать. Разрешили вопрос в мою пользу. Само собою,
что я и виду не показала, что понимаю по-еврейски. У меня на всякий случай был
приготовлен русский фальшивый паспорт какой-то дочери чиновника, не помню
только, в каком чине был мой временный, воображаемый папаша. В ту же ночь
двинулись пешком в деревню к другому контрабандисту, польскому крестьянину
Томашу.
Глава V. Первый период работы в качестве нелегального
Окончательно осознала себя вновь в России лишь в Питере,
после того как закончила «артистическую карьеру». Так мысленно я называла своё
кратковременное невольное бытие в образе австрийской артистки Гедвиг Навотни.
Когда получила от питерских товарищей паспорт для прописки в России, я
почувствовала хоть сколько-нибудь устойчивую почву под ногами. Новое имя
Пелагея Давыдовна (фамилию забыла) так быстро внедрилось в сознание, что было
бы странно, если бы кто-нибудь стал иначе меня называть.
Глава IV. Переход на нелегальное положение
За долгие месяцы одиночного заключения я окончательно и
бесповоротно решила сделаться партийным работником по профессии. Поэтому на
родину ехала с твёрдым решением: не дожидаться приговора, как предписывало
начальство, а использовав момент, махнуть за границу и перейти на нелегальное
положение.
Глава III. Работа в Харькове
В Харьков приехала летом 1899 г., месяца за три до
экзаменов. Надо было на месте точно узнать программу, подготовиться и
зарегистрироваться при университете, а проделать последнее было не так-то
просто. От экзаменующихся требовалось при представлении бумаг точно указать
свой адрес в Харькове. А чтобы прописать свой еврейский паспорт на квартире,
требовалось удостоверение из канцелярии университета, что ты к экзамену
допущен. Это на первый взгляд неразрешимое противоречие (по установившейся, как
мы, экзаменующиеся, узнали, практике) обыкновенно разрешалось путём «самообложения»
всего по 10 рублей с человека. Скопленная таким образом сумма опускалась
куда-то в недра университетской канцелярии, после чего гордиев узел немедленно
разрубался. Узаконив таким неправедным путём своё пребывание в Харькове, я
немедленно занялась не столько подготовкой к экзамену, сколько поисками
какой-нибудь связи с подпольем.
Глава II. Первая поездка за границу
Осенью 1896 года я выехала на родину, чтобы там, где о моей
революционной деятельности никому ничего неизвестно, исхлопотать себе
губернаторский паспорт на поездку за границу — в Вену.
Глава I. Контуры родительского дома и мой отъезд в Варшаву
Родительский дом... Отец — болезненный, маленький, седенький
еврей с живыми добрыми глазами. Все дни гнёт он спину над большими конторскими
книгами, по которым учитывает барыши своих хозяев лесопромышленников, дальних
его родственников и «благодетелей», у которых служит бухгалтером за 40 рублей в
месяц. Вечерами и до глубокой ночи отец опять гнёт спину над не менее объёмистыми
книгами — фолиантами талмуда, — в которых тщетно ищет смысла жизни, начала всех
начал, божьей благодати и иных туманных вещей. Углубившись в область своих
талмудически-философских изысканий; отец, не отрываясь от своей монументальной
книги, невпопад отвечает на сугубо конкретные, сугубо жизненные жалобы матери,
связанные с трудностями прокормить, одеть и обуть на 40 рублей в месяц всю нашу
семью в 6 человек, да ещё мучиться с психически больной падчерицей — старшей
дочерью отца от первого его брака.
Предисловие
ко второму изданию, вышедшему в 1924 году.
За последние два года появились десятки книг и сотни
журнальных статей, рисующих быт старого подполья, но интерес к прошлому нашей
партии, стремление ознакомиться с деталями этого прошлого всё растёт, и «Записки
рядового подпольщика», вышедшие одними из первых в серии мемуарной литературы
истпарта с небольшими лишь добавлениями в части, касающейся встреч с Лениным,
В. Засулич и Плехановым, выходят вторым изданием.
«За первые 20 лет. Записки рядового подпольщика». Ц. Зеликсон-Бобровская, 1932 г.
Ц. ЗЕЛИКСОН-БОБРОВСКАЯ
ЗА ПЕРВЫЕ
20 ЛЕТ
ЗАПИСКИ
РЯДОВОГО
ПОДПОЛЬЩИКА
ИЗДАТЕЛЬСТВО «СТАРЫЙ
БОЛЬШЕВИК»
МОСКВА
1932
Подписаться на:
Сообщения (Atom)