суббота, 10 февраля 2018 г.

Глава XV. Опять в Москве

По возвращении из ссылки я не нашла ни местного московского, ни областного партийного центра, куда можно было бы заявиться. Из встреч с отдельными старыми товарищами, из разговоров с ними я уяснила себе, что мы там, в ссылке, и понятия не имели о том развале нашего партийного аппарата, какой получился за эти годы хозяйничанья торжествовавшей жандармерии.

Глава XIV. Дальнейшее

При аресте я назвалась по паспорту, по которому проживала в Годеиновском переулке на Арбате, дочерью чиновника из Калуги Лидией Никитиной, заявила, что даю частные уроки, ездила на дачу к знакомым и никакой окружки я не знаю, на что получила от допрашивавшего меня ротмистра ответ, что я нелегальная Ольга Петровна, секретарь окружного комитета, что в лесу была окружная конференция, на которой я вела протокол, куда-то исчезнувший, а то этот протокол дал бы возможность сразу привлечь меня по каторжной 102 статье.

Глава XIII. Окружка

В августе 1907 г. в Москве состоялась областная партийная конференция, были заслушаны доклады с мест, резюмированные следующим образом:
«Во всех организациях центрального промышленного района замечается за последнее время застой в работе вследствие репрессий правительства, загнавших партию снова в тяжёлые условия подпольного существования, а с другой стороны, апатия и разочарование, проникшие как в среду партийных работников, так и в рабочую массу под влиянием временного затишья в революции» (из отчёта об областной конференции, помещённого в газете окружного комитета «Борьба» за 1907 г., № 6).

Глава XII. В Иваново-Вознесенске

В начале 1907 г., в феврале, меня, наконец, направили на эту местную работу в Иваново-Вознесенск, куда, как в подлинный пролетарский центр, я давно уже мечтала пробраться.

Глава XI. Кратковременное секретарство в областном бюро

Из Костромы я направилась в Москву, где находился наш областной партийный центр — наше областное бюро, состоявшее в описываемое мною время — в конце 1906 г. и начале 1907 года — из трёх уцелевших пока от ареста товарищей: Бориса Павловича Позерна — кличка Степан Злобин, Олимпия Аристарховича Квиткина — Афанасия, ещё летом отозванного из Костромы на областную работу, и Сергея Васильевича Модестова — Данилы.

Глава X. Второй раз в Костроме

В Кострому я приехала незадолго до 1 мая, застала организацию в большом затруднении по части заготовки первомайской литературы, там усиленно искали путей к оборудованию тайной типографии, и мне было предложено прежде всего этим заняться. После переговоров со старой приятельницей — Соней Загайной, которая до тонкости знала всё, касающееся дела с типографией, мне стало ясно, что за короткий срок, остававшийся до 1 мая, нам ничего солидного не создать, а можно лишь на скорую руку оборудовать «летучку», напечатать в ней «первомайские листки, и уже «после этого, не связывая себя сроком, наладить что-нибудь более фундаментальное.

Глава IX. Моя неудачная передышка

В первых числах апреля я решила сделать небольшой перерыв в работе, съездить на отдых к матери (отца моего уже не было в живых), где думала также и легализоваться, так как после октябрьской амнистии, которая покрыла все мои предыдущие грехи, оформиться, восстановить себя в правах не успела — было всё время некогда этим заняться.

Глава VIII. Москва

Из Баку поехала ненадолго для подкрепления сил в не раз упомянутое уже имение Жирославка, близ Костромы, хозяйка которого, теперь уже покойная Елизавета Александровна Колодезникова, считала задачей своей жизни давать приют уставшему, бездомному партийному профессионалу. Здесь передохнув, я в середине лета 1905 г. направляюсь в Москву. По решению Московского комитета должна была начать работать в Рогожском районе организатором. Приступить к делу должна была лишь после общегородской конференции, на которой надеялась из докладов с мест получить представление о постановке московской партийной работы. Конференция эта была назначена в одно из воскресений в лесу у станции Обираловка по Нижегородской дороге. Помню, как наша: группа в несколько человек с более поздним поездом подъехала к конечному пункту дачного сообщения, к Обираловке. Вся платформа была запружена жандармами, околоточными, городовыми и просто личностями из охранки. Зрелище на минуту ошеломило нас своим «блеском». Затем мы стали разыгрывать комедию, будто друг друга не знаем. Но жандармы только смеялись над нами. Конференцию кто-то из участников её выдал, и охранке всё было великолепно известно. Однако, несмотря на такую их осведомлённость, задержано было не более 15 человек. Остальные члены конференции, приехавшие на Обираловку с более ранними поездами, каким-то образом избегли засады на вокзале. Со мною главным образом было задержано несколько рабочих с завода Гужона. Запомнился особенно один молодой рабочий, чёрненький, с прищуренными глазами, который всю дорогу, когда мы, арестованные, ехали с Обираловки в Москву, очень нас смешил. На остановках подходила дачная публика, норовившая сесть в наш вагон. Публику эту со всем усердием отгоняли жандармы, а чёрненький гужоновец заявлял подходившей публике: «Господа, господа, сюда нельзя! В этом вагоне едут послы из Портсмута!» (Дело происходило в период мирных переговоров с Японией).

Глава VII. Работа на Кавказе

Перед тем как забраться на Кавказ, хотелось повидаться с сестрой, Розой, которая работала тогда в костромской организации. Но приезд в Кострому был не безопасен, так как и сама сестра была уже несколько на виду у жандармов, да и меня могли узнать, вспомнить Пелагею Давыдовну. Поэтому виделись с ней не в самой Костроме, а в имении Жирославка (в 30 вёрстах от города) у сочувствовавших нам помещиков Колодезниковых. Под их гостеприимным кровом и впоследствии приходилось укрываться. Раз даже целую типографию на полном ходу в Жирославке поместила.

Глава VI. Опять за рубежом

На этот раз переправа через границу была уже гораздо проще. Граница была организована на славу. Там постоянно имелись наши люди. Сношения с контрабандистами были вполне оформлены. Была установлена точная такса за переправу людей — по 10 рублей с носа. Это была прусская граница. Ведал ею знакомый мне по Цюриху Виктор Копп — «Сюртук». Тут же познакомилась с Землячкой, которая сидела в пограничном городке и ожидала своей очереди переправляться. Дело пришлось иметь с тремя контрабандистами трёх национальностей: евреем. поляком и немцем. Ехать надо было на лошади вёрст за 25 от города. Ехали медленно; по пути несколько раз останавливались и воровали сено. А когда я начала возмущаться, что из-за этого несчастного сена нас накроют, Ицка неизменно говорил: «Не извольте, барышня, беспокоиться, я уже сколько годов тут езжу, всегда беру сено и никогда ничего не случается». В корчму приехали поздно ночью. Заспанная жена Ицки отперла нам дверь, впустила в душную, грязную комнату, добрую треть которой занимала гигантская деревянная кровать с громадным количеством перин и подушек. На кровати этой спала вся семья. Вся меблировка комнаты состояла из большого стола и узких деревянных лавок по стенам. Жена Ицки полезла в горячо натопленную печку, вытащила оттуда чайник — огромную глиняную посудину наподобие кувшина, и налила нам с Ицкой по стакану жидкого чаю. Перед тем, как предложить мне чаю, супруги предварительно посовещались по-еврейски, стоит ли меня угощать. Разрешили вопрос в мою пользу. Само собою, что я и виду не показала, что понимаю по-еврейски. У меня на всякий случай был приготовлен русский фальшивый паспорт какой-то дочери чиновника, не помню только, в каком чине был мой временный, воображаемый папаша. В ту же ночь двинулись пешком в деревню к другому контрабандисту, польскому крестьянину Томашу.

Глава V. Первый период работы в качестве нелегального

Окончательно осознала себя вновь в России лишь в Питере, после того как закончила «артистическую карьеру». Так мысленно я называла своё кратковременное невольное бытие в образе австрийской артистки Гедвиг Навотни. Когда получила от питерских товарищей паспорт для прописки в России, я почувствовала хоть сколько-нибудь устойчивую почву под ногами. Новое имя Пелагея Давыдовна (фамилию забыла) так быстро внедрилось в сознание, что было бы странно, если бы кто-нибудь стал иначе меня называть.

Глава IV. Переход на нелегальное положение

За долгие месяцы одиночного заключения я окончательно и бесповоротно решила сделаться партийным работником по профессии. Поэтому на родину ехала с твёрдым решением: не дожидаться приговора, как предписывало начальство, а использовав момент, махнуть за границу и перейти на нелегальное положение.

Глава III. Работа в Харькове

В Харьков приехала летом 1899 г., месяца за три до экзаменов. Надо было на месте точно узнать программу, подготовиться и зарегистрироваться при университете, а проделать последнее было не так-то просто. От экзаменующихся требовалось при представлении бумаг точно указать свой адрес в Харькове. А чтобы прописать свой еврейский паспорт на квартире, требовалось удостоверение из канцелярии университета, что ты к экзамену допущен. Это на первый взгляд неразрешимое противоречие (по установившейся, как мы, экзаменующиеся, узнали, практике) обыкновенно разрешалось путём «самообложения» всего по 10 рублей с человека. Скопленная таким образом сумма опускалась куда-то в недра университетской канцелярии, после чего гордиев узел немедленно разрубался. Узаконив таким неправедным путём своё пребывание в Харькове, я немедленно занялась не столько подготовкой к экзамену, сколько поисками какой-нибудь связи с подпольем.

Глава II. Первая поездка за границу

Осенью 1896 года я выехала на родину, чтобы там, где о моей революционной деятельности никому ничего неизвестно, исхлопотать себе губернаторский паспорт на поездку за границу — в Вену.

Глава I. Контуры родительского дома и мой отъезд в Варшаву

Родительский дом... Отец — болезненный, маленький, седенький еврей с живыми добрыми глазами. Все дни гнёт он спину над большими конторскими книгами, по которым учитывает барыши своих хозяев лесопромышленников, дальних его родственников и «благодетелей», у которых служит бухгалтером за 40 рублей в месяц. Вечерами и до глубокой ночи отец опять гнёт спину над не менее объёмистыми книгами — фолиантами талмуда, — в которых тщетно ищет смысла жизни, начала всех начал, божьей благодати и иных туманных вещей. Углубившись в область своих талмудически-философских изысканий; отец, не отрываясь от своей монументальной книги, невпопад отвечает на сугубо конкретные, сугубо жизненные жалобы матери, связанные с трудностями прокормить, одеть и обуть на 40 рублей в месяц всю нашу семью в 6 человек, да ещё мучиться с психически больной падчерицей — старшей дочерью отца от первого его брака.

Предисловие

ко второму изданию, вышедшему в 1924 году.

За последние два года появились десятки книг и сотни журнальных статей, рисующих быт старого подполья, но интерес к прошлому нашей партии, стремление ознакомиться с деталями этого прошлого всё растёт, и «Записки рядового подпольщика», вышедшие одними из первых в серии мемуарной литературы истпарта с небольшими лишь добавлениями в части, касающейся встреч с Лениным, В. Засулич и Плехановым, выходят вторым изданием.

«За первые 20 лет. Записки рядового подпольщика». Ц. Зеликсон-Бобровская, 1932 г.

Ц. ЗЕЛИКСОН-БОБРОВСКАЯ
ЗА ПЕРВЫЕ
20 ЛЕТ
ЗАПИСКИ
РЯДОВОГО
ПОДПОЛЬЩИКА
ИЗДАТЕЛЬСТВО «СТАРЫЙ БОЛЬШЕВИК»
МОСКВА 1932