Из Костромы я направилась в Москву, где находился наш
областной партийный центр — наше областное бюро, состоявшее в описываемое мною
время — в конце 1906 г. и начале 1907 года — из трёх уцелевших пока от
ареста товарищей: Бориса Павловича Позерна — кличка Степан Злобин, Олимпия
Аристарховича Квиткина — Афанасия, ещё летом отозванного из Костромы на
областную работу, и Сергея Васильевича Модестова — Данилы.
Когда я явилась на квартиру к Афанасию, жившему на
Божедомке, то узнала, что тут же у него в комнате и явочная квартира областного
бюро — обстоятельство, противоречившее азбуке конспирации, а из дальнейшего
разговора выяснила, что областное бюро сейчас страдает отсутствием людей,
квартир, финансовых и типографских средств и что на мою долю выпадает при таких
обстоятельствах стать секретарём этого областного бюро.
Несмотря на моё постоянное тяготение к Москве, перспектива
усесться в областном бюро в качестве чиновника мне совсем не улыбалась. Я стала
просить пустить меня на работу в район, а если нельзя оставить меня на
московской местной работе, то отправить куда-нибудь в губернию, но мне
категорически в этом было отказано, и я осталась в областном бюро.
Об этом периоде своей работы у меня как-то удивительно мало
что осталось в памяти, — быть может, это объясняется тем, что вместо работы
была маята, вечная погоня за сочувствующими, за их квартирами, за их очень туго
раскрывавшимися кошельками, за сочувствующими, которые уже тогда наполовину перестали
нам сочувствовать.
Помню, что несколько месяцев подряд мы никак не могли
разжиться помещением и средствами, чтобы созвать областную конференцию, а также
с организацией типографии у меня тогда плохо клеилось. Основным содержанием
нашей работы была тогда агитация за экстренный съезд партии, съезд, потребность
в котором уже давно назрела на местах, так как тактика ЦК, избранного на так
называемом объединительном съезде, в просторечии — разъединительном, где
преобладали меньшевики, естественно, была половинчатая, и революционную часть
партии — большевиков — ни в какой мере не удовлетворявшая.
В смысле подготовки мест к экстренному съезду наша работа
здесь, в Московской промышленной области, была более чем благодарная, так как
почти по всем 14 губерниям, входившим в состав области, везде преобладали наши
большевистские организации.
Тем не менее работать было очень трудно. Областное бюро не
обладало хоть сколько-нибудь достаточным кадром товарищей, которые могли бы
выезжать на места. Запомнила только двух товарищей, которых направила на работу
в область: Ивана Ставского и Николая Растопчина. Вместо людей приходилось
рассылать бумажки — шифрованные письма, приходилось удовлетворяться
бюрократическими методами работы вместо живой связи с местами.
Работали бюрократическими методами, не имея никакого
аппарата, так как по части аппаратов наши возможности в то время были до того
сужены, что податься было некуда.
Даже моё личное устройство на какой-нибудь квартире, где
можно было бы проверить свой не совсем ладный паспорт, сопровождалось такими
трудностями, что я вынуждена была решиться просто снять комнату по объявлению и
прописаться, что бы из этого не вышло. Но тут мне на помощь подоспела
костромская Маруся Симановская, тоже приехавшая в Москву: мы сняли с ней
намеченную мною на Пречистинке, в Обуховом переулке, комнату, и она дала в
прописку свой настоящий паспорт как основной, а в добавление к нему мой
сомнительный (фамилии тогдашнего паспорта я не помню). Маруся стала жить в
нашей новой комнате в ожидании возвращения наших паспортов из участка, а я
ютилась пока только днём, ночью уходила в разные места на ночёвки.
Путь ночёвок тоже был для нашего брата в достаточной степени
тяжёлый путь. Ночевать, конечно, приходилось у сочувствовавшей нам
интеллигенции, в благоустроенных квартирах, вполне культурных по внешнему виду
людей, но лишь в редких случаях под этой внешней культурностью скрывался чуткий
человек, который подумал бы, что пользующийся его гостеприимством нелегальный пришёл
усталый и прежде всего нуждается в отдыхе.
В большинстве случаев скучающие хозяева такой квартиры,
бывало, только и ждут твоего прихода, чтобы назойливо накинуться с расспросами
и интеллигентскими своими принципиальными разговорами впустую, тянувшимися до
двух-трёх часов ночи.
Когда у тебя совсем нет своего угла и так много есть о чём
подумать, хочется, чтобы культурные люди догадались дать тебе покой хоть ночью,
и эта недогадливость хозяев как-то особенно нервировала, и ночёвка не давала
никакого отдыху.
Вскоре паспорта наши благополучно вернулись из участка с
прописками, и после этого я стала ночевать дома.
Весь день, помню, ухлопывался на беготню по Москве, а когда
выпадали свободные вечера, которые можно было бы использовать для работы в
районе, где-нибудь на предприятии, то я из соображений конспирации не имела
права этого делать, так как чем оторваннее я была от непосредственной работы
среди рабочих, тем больше было у меня шансов продержаться на воле, чтобы нести
ту работу, к которой я была приставлена.
Вообще о времени моего секретарства в областном бюро
осталось у меня довольно тягостное воспоминание, как о моменте, с которым
скорее связано представление об исполнении партийного долга, чем о
захватывающей радостной работе, а потому при первой возможности я постаралась
перебраться на местную работу.
Комментариев нет:
Отправить комментарий