четверг, 27 июля 2017 г.

«Большевистская самокритика — основа партийного действия». П. Поспелов, 1937 г.

Решения февральско-мартовского» Пленума ЦК ВКП(б), доклад и заключительное слово товарища Сталина на этом Пленуме являются одним из важнейших этапов в истории нашей партии, в истории борьбы за коммунизм.

вторник, 25 июля 2017 г.

Лондонский съезд

Уже после того, как все делегаты были выбраны и большинство из них, снабжённое всем необходимым, выехало с Урала на съезд, я тоже двинулся туда. Как и всем делегатам, мне на этот раз пришлось ехать через Финляндию. Мы поехали вдвоём с Ильичом через Або, Стокгольм на Копенгаген. Я был особенно рад этому обстоятельству, так как получил возможность в течение нескольких дней дороги о многом поговорить с Ильичом. Конечно, все разговоры вертелись вокруг предстоящего съезда и вокруг нелепой, прямо преступной тактики меньшевиков по отношению к избирательной кампании в Петербурге, фактически приведшей к расколу Петербургской организации в связи с выборами в Думу.

Работа на Урале

Очень скоро после окончания Таммерфорсской военно-боевой конференции Ильич предложил мне поехать на Урал, проводить там выборы во II Думу и выборы на очередной съезд партии. Наверное, меньшевики, говорил он, натаскают своих делегатов из Грузии, там целыми деревнями записывают в члены партии, насчитывают тысячи таких фиктивных членов, а от них посылают делегатов. Неужели мы не можем сейчас развить усиленную работу на Урале, использовать для этого предвыборную думскую кампанию, втянуть в партию вполне сочувствующих нам рабочих и из их же среды выдвинуть делегатов на съезд? Он дал мне задание послать с Урала не меньше 10 делегатов на съезд. Я давно уже не был на Урале и не знал, как там сейчас обстоят дела, какие формы приняла там реакция. Поэтому не мог сказать наверно, выполнимо ли это задание. Во всяком случае я с удовольствием взялся попробовать. Только просил Ильича дать мне с собой пяток хороших агитаторов-массовиков из Петербургской организации. Я знал, что на Урале недавно были большие аресты и надо было на всякий случай для начала иметь хоть кого-нибудь, на кого можно было бы опереться. Ильич согласился на это. В Петербурге мне дали на помощь четырёх хороших ребят, и с ними мы двинулись на Урал.

Конференция военных и боевых организаций РСДРП

По приглашению Московского и Петербургского комитетов я принимал участие в первой конференции военных и боевых организаций[i]. Мне было поручено сделать на этой конференции доклад о текущем моменте. Конференция должна была состояться в Финляндии, в Таммерфорсе. Само собой разумеется, что она должна была быть созвана очень конспиративно. Ведь почти всем участникам конференции в случае ареста грозила петля. Особенно важно было соблюдать большую осторожность, так как вокруг проекта созыва такой конференции меньшевики подняли настоящий вой. Инициативу созыва такой конференции взяла на себя питерская военная организация, конечно, с ведома ЦК и нашего большевистского центра. ЦК запретил созыв боевых организаций. Он считал вообще необходимым ликвидировать всякую боевую подготовку и все боевые организации. ЦК вёл переговоры с легальнейшими кадетами, хотел всю партию прилизать на парламентский лад, а тут вдруг боевые организации, разговоры об эксах, о терроре, о партизанских выступлениях и прочей нечисти. За это хорошие господа по головке не погладят, того гляди, Милюков откажется входить в соглашение.

Свеаборгское восстание

Чуть ли не на следующий день после похорон пришло известие, что в Кронштадте началось восстание. Я сейчас же поехал в Петербург. Как только я пришёл на явку в столовую Технологического института, мне сообщили, что ЦК постановил отправить меня в Свеаборг, где началось восстание, но где мало наших сил. Надо сейчас же ехать туда. Я просил, чтобы ЦК дал мне директивы, как отнестись к восстанию: расширять ли его или стремиться локализировать и свести на нет; что должен я от имени ЦК сообщить восставшим: могут ли они рассчитывать на поддержку со стороны рабочих, хотя бы в Петербурге? Но, увы, мне было категорически заявлено, что члены ЦК никаких инструкций дать мне не могут — они сами не знают, где ещё можно ожидать восстаний. Со слов эсеровских цекистов знают, что готовится восстание во всём флоте, но, насколько это верно, они не знают. Я должен ехать, и там, на месте, будет видно, что делать; мне поручают действовать там от имени ЦК.

Разгон думы

Эти собрания в лесу под охраной финляндской свободы мы не прерывали до наступления реакции в Финляндии. Пока же реакция наступала только в России, и наступала самым решительным образом. Живя в Финляндии, я продолжал работать в Петербургской организации. Кроме постоянной пропагандистской работы я получал наряды на выступления в разных районах, довольно часто приходилось ездить на Охту и на Пороховые заводы. На 8 июля за Пороховыми заводами был назначен большой митинг, в котором кроме рабочих должны были участвовать и многие крестьяне из окрестных деревень. На этом митинге кроме меня должен был выступить депутат I Думы меньшевик Рамишвили. С ним мы должны были встретиться рано утром на вокзале. Ожидая его, я купил газету и неожиданно читаю, что Дума разогнана, что в Петербурге объявлено военное положение. Рамишвили ещё ничего не знает, мы с ним советуемся, какой тактики нам держаться на митинге, к чему призывать рабочих и крестьян, которые, наверное, ещё ничего не знают. Ведь собрались они, чтобы заслушать доклад о работе нашей думской фракции. Что же им говорить теперь? Получить директиву комитета я не мог, надо было торопиться на митинг. Я предложил Рамишвили сейчас ни к каким действиям не призывать, но настаивать на усиленной подготовке к совместному выступлению по призыву организации.

I дума

К нашему возвращению со съезда думская избирательная кампания была в полном разгаре. Наша партия воспользовалась временным ослаблением реакции в связи с выборами и очень широко использовала избирательную кампанию для широкой агитации среди масс. Вся буржуазная оппозиция пыталась поставить в центр внимания масс Государственную думу. Надо, дескать, создать наиболее оппозиционную Думу, добиться большинства голосов в ней, и Дума проведёт все необходимые для народа законы. Нашей задачей было разъяснить массам, что Дума, даже наиболее левая по своему составу, когда самодержавие сохранило в своих руках весь государственный аппарат, всю полноту власти, опирающейся на армию, полицию, жандармерию, суды, тюрьмы, при таких условиях ничего дать не сможет, она бессильна, с ней не будут считаться. Если она не будет поддакивать правительству, она будет попросту разогнана. Особенно важно было разбить «конституционные иллюзии» — слепую веру в Думу среди крестьян. В ожидании решений Думы крестьянские восстания начали было затихать.

Стокгольмский съезд

Через несколько часов мы были в Ханко; сейчас же снарядили делегацию в контору пароходства, чтобы добиться нового парохода, на котором мы могли бы с таким же комфортом уехать. Долго сидеть в Ханко было бы опасно. Слухи о крушении нашего парохода и о необычных пассажирах на нём могли проникнуть в печать и дойти до Петербурга. Мы настаивали на том, чтобы пароход был подан сегодня же; наконец, нам этого удалось добиться. Мы снова погрузились и поехали, на этот раз уже совсем благополучно, в Стокгольм.

Подготовка объединительного съезда

Из Москвы мне пришлось уехать в конце января. Я уже говорил, что последний раз переехал через границу по своему легальному паспорту. Но, конечно, приехав в Москву накануне восстания, я не счёл возможным прописываться по этому паспорту. Весь декабрь я прожил, как обычно, нелегально. Но как только Дубасов известил о том, что все революционеры за пределами досягаемости, я дал свой паспорт в прописку на квартире одной из деятельных работниц нашей железнодорожной организации. Участок прописал меня как только что приехавшего из-за границы. Таким образом, я стал временно легальным человеком, у которого была квартира и, следовательно, можно было произвести обыск. Обыски — если не ошибаюсь, два — прошли совершенно благополучно: у меня ничего не нашли и меня не арестовали. Но это мешало работе и ясно показывало, что хотя у полиции нет никаких данных о моей работе в Москве с октября, но я всё-таки у неё на виду, как не раз уже привлекавшийся в старые времена, и что за мной, следовательно, установлен надзор.

Декабрьские дни

Тревожные известия из России заставили меня ускорить моё возвращение из-за границы. Я считал свою миссию исполненной. Ряд заграничных товарищей обещали своё сотрудничество в «Новой жизни». В печать важнейших стран мне удалось дать точные сведения о нашей революции. Кое-кому помог отправиться в Россию на работу. Я сам боялся опоздать к решительным боям и поэтому прямо из Парижа поехал, уже никуда не заезжая, в Петербург. Несмотря на амнистию, я не уверен был, что благополучно проеду границу по своему паспорту. Но меня не только не задержали, но даже не обыскали, и я совершенно спокойно провёз свой браунинг, зашитый в рукаве пальто. Жандармы и наши таможенные чиновники как бы сразу превратились в настоящих конституционных чиновников, и даже кое-какие немецкие книжки, бывшие у меня в чемодане, не вызвали никаких сомнений при таможенном осмотре. С меня взяли только подписку, что я по приезде на место уплачу следуемую с меня недоимку за просроченный паспорт.

Приезд Ильича

К следующему моему приезду я застал уже Ильича. Он только что приехал. Помню забавную сцену при первой нашей встрече. Мы должны были встретиться на обычной явке Петербургской организации у зубного врача Лаврентьевой, которая меня очень хорошо знала. Она встретила меня на лестнице и говорит, что вот по нашему паролю пришёл человек, вид у него весьма подозрительный. Будет лучше, если я, прежде чем повидаться с ним, в щёлку посмотрю, тот ли это, кого я жду. Я посмотрел и, действительно, еле узнал Ильича. Он так изменил свою физиономию, что скорей походил на настоящего питерского приказного, чем на самого себя. Ильич отлично понимал, что ещё рано расконспирироваться, и действительно умело и толково скрывал свою личность.

«Новая жизнь»

Работая в Москве, мне довольно часто приходилось ездить в Питер для связи с ЦК. Там как раз намечалась организация первой легальной большевистской газеты. Средства на газету достал А. М. Горький, и средств было достаточно много. Для скорости предполагалось купить готовое уже разрешение на газету. Таковое имелось у весьма пёстрой компании — у декадентских писателей Минского и Гиппиус и типичной представительницы литературной богемы Теффи. У них уже был набран целый штат сотрудников, в том числе известный по питерским газетам организатор репортажа Львов. Литературных сил у этой публики было достаточно, но денег мало. Вот с этой-то компанией наш ЦК ещё до приезда Ильича в Питер заключил договор. Политическое руководство газетой было предоставлено целиком нам, господа же Минские и Ко выговорили себе право на очень высокие редакторские оклады и могли помещать свои произведения.

Профсоюзы

Непрерывные митинги, характерные для октябрьской забастовки, сменились новым явлением — собраниями по профессиям. Масса как бы инстинктивно почувствовала необходимость создания наиболее прочной организации. Стихийно, с низов, началась лихорадочная организация профессиональных союзов. Меньшевики, как и ко всем вопросам, к вопросу о профессиональном движении подошли схоластически. Говоря о профсоюзах на своей Женевской конференции, они представляли себе, что у нас в России профдвижение начнёт развиваться совершенно по типу немецкого или английского, для чисто экономической борьбы. Меньшевики, а вслед за ними и буржуазная оппозиция, вроде «Освобождения», немало крокодиловых слёз пролили по поводу того, что большевики на своём III съезде не вынесли специальной резолюции о профсоюзах, а лишь вскользь упоминали о них в тактических резолюциях. Буржуазия и их меньшевистские подголоски очень были бы рады, если бы русский рабочий класс в 1905 г. действительно пошёл по линии строительства профсоюзов для экономической борьбы. Это, конечно, помогло бы отвлечь рабочие массы от идеи вооружённого восстания, это дало бы возможность буржуазии без вмешательства рабочего класса сторговаться с правительством.

Убийство и похороны Баумана

Я не помню точно, когда был выпущен из тюрьмы Бауман[i]. Я с ним встретился утром 18 октября на заседании Московского комитета. Я не видал его со II съезда и очень ему обрадовался; на II съезде мы все его полюбили не только как хорошего товарища, но и как чудесного человека. Он, увидев меня, начал горячо расспрашивать про заграничных товарищей, в особенности про Ильича и Надежду Константиновну. Он тут же взялся написать прокламацию к солдатам и через полчаса прочёл её Марату и мне. Это была прокламация, написанная страстным, пламенным языком убеждённого революционера. Нам эта прокламация очень понравилась. Бауман положил её себе в карман. Через несколько минут кто-то вбежал с сообщением, что митинг, происходивший в актовом зале, решил сейчас же идти освобождать заключённых из таганской тюрьмы. Мы решили все идти и вышли всем комитетом. Увидели, что толпа уже выстраивается в колонну, откуда-то появилось несколько красных знамён.

Октябрьская забастовка 1905 г.

Итак, я ехал в скором поезде в Москву. По дороге среди пассажиров наблюдалось тревожное настроение. Навстречу ползли слухи о том, что надвигается забастовка. Подъезжая к каждой большой станции, пассажиры выбегали из вагонов и тревожно справлялись, пойдёт ли поезд дальше, не застрянем ли мы. Особенно сильно тревожился мой сосед по купе, отставной артиллерийский генерал. Он корчил из себя отчаянного либерала, ругательски ругал царя, бюрократию, но не мог понять двух вещей. Во-первых, почему, воюя с царём, рабочие нарушают интересы частных лиц. Он очень сочувствует рабочему движению, но почему же он должен из-за забастовки пострадать и не попасть в Москву, где его ждёт семья. Ведь это несправедливо! Второе, чего никак не мог понять генерал, — это для чего революционерам понадобилось женское равноправие. Дать женщине права, говорил он, — это идти против всех законов природы.

Летом 1905 г. в России

Я был за границей, когда пришла весть о потёмкинском восстании. Меньшевики сильно гордились тем обстоятельством, что ближайшее участие в этом восстании принимала меньшевистская организация. «Вы, большевики, очень много говорите о вооружённом восстании, а мы, меньшевики, их делаем». Это, конечно, была пустая болтовня. Менее всего меньшевистская организация была повинна в потёмкинском и в каком-либо другом восстании. Я говорю о меньшевистских организациях, а не об отдельных меньшевиках, в особенности из рабочих.

III съезд

В Берлине я узнал, что значительное количество делегатов проехало по нашим явкам в Лондон, но часть делегатов вместо Лондона направилась в Женеву. Меньшевики по дороге перехватывали делегатов и рекомендовали им предварительно заезжать в Женеву для того, чтобы «лучше ориентироваться» в спорных вопросах. Но соблазнить им удалось очень немногих, главным образом уже заядлых меньшевиков. В Лондоне я направился в уже знакомую мне по второму съезду квартиру Алексеева, эмигранта-большевика, уже давно живущего там. В двух маленьких комнатках его квартиры было настоящее столпотворение вавилонское. Часть делегатов тут же на полу устроилась до приискания квартиры со всем своим багажом. Все наперебой рассказывали о своих дорожных приключениях. Среди делегатов ходил Ильич. Внимательно всматривался в каждое новое лицо, расспрашивал, знакомился, как бы впитывал в себя всё то, что делегаты привезли с собой с местной работы. Большинство делегатов впервые попало за границу. Они действительно были настоящими представителями с мест.

1905 год

В Мюнхене я побывал у Михайлова (Политикус). Он решил, что будет благоразумнее, если я изменю свою внешность, так как берлинская полиция хорошо знает и ищет меня, и взялся превратить меня в яркого блондина. И, действительно, в два дня при помощи перекиси водорода я из брюнета превратился в настоящего «рыжего» из цирка. Рожа получилась очень нецензурная и мало напоминала мою настоящую, в особенности когда по его же настоянию парикмахер преобразил мою шевелюру в прилизанную причёску немецкого коммивояжёра. Котелок и модное пальто окончательно сделали меня неузнаваемым. В таком виде я уже смело проехал через Берлин и направился в пограничный городок Тауроген. Там, на границе (на русской стороне), сидела старая акушерка, которая ещё со времён старой «Народной Воли» помогала сноситься с контрабандистами. Хозяин немецкой гостиницы, у которого я остановился, послал к ней гонца. Но почему-то пришлось прождать два дня в ожидании возможности перехода. Тем временем из Шяуляй приехала ко мне молодая девушка, которая должна была отправить меня дальше. Её звали, если не ошибаюсь, Ириной, она была дочерью инспектора гимназии, убеждённой большевичкой. Благодаря своему общественному положению она много содействовала нашей технической группе по транспорту. Но, понятно, работа эта её не удовлетворяла, и она рвалась в большой рабочий центр на пропагандистскую работу.

Большевистское издательство и большевистский центр

Первой атакой со стороны большевиков после «Шагов» Ленина была брошюрка «Наши недоразумения» Галёрки и Рядового, т. е. Ольминского и Богданова. Книжка эта вышла, должно быть, в сентябре 1904 г. Мы хотели её выпустить как партийное издание ещё в то время, когда аппарат был в наших руках. Носков от имени ЦК конфисковал в партийной типографии обложку и запретил выпускать эту книжку. Мы выпустили её уже после разрыва с ЦК как издание авторов. Ольминский выбрал свою кличку «Галёрка» после заявления Мартова о том, что только галёрка (т. е. «партийные низы») рукоплещет Ленину. Эта книжка произвела громадное впечатление как за границей, так и в России. Написанная талантливо, остроумно, она показала партии, что Ленин далеко не один, что у большевиков имеются уже наряду с ним литераторы, которые смогут вести серьёзную газету. Дальнейшие издания наши уже выходили под фирмой Бонч-Бруевича и Ленина.

Конференция «22-х»

Помню, во время одной из таких бесед возникла мысль о созыве конференции большевиков, хотя бы тех, кто сейчас оказался за границей. Ильич сразу ухватился за эту мысль. Надо собраться всем, на кого вполне можно рассчитывать, кто готов твёрдо идти с нами до конца. Нет вовсе надобности, чтобы это была официальная конференция с делегатами от комитетов. После с решениями этой конференции надо будет познакомить наши местные организации; если они с ними согласятся, то в России можно будет собрать одну или несколько официальных конференций партийных комитетов. Помнится, вначале нас собралось 19 человек. Конференция эта собралась не в августе, как обычно пишут, а в сентябре, но решено было для конспирации назвать её августовской. Кто участвовал на этой конференции? Все, кто писал о ней, по-разному определяли её состав. Безусловно участвовали на ней следующие товарищи: Ленин, Крупская, Красиков, Гусев, Лепешинский, Землячка, М. М. Эссен, Бонч-Бруевич, Величкина, Богданов, Ольминский, Боровский, Вольский (Нилов) и Лядов. Раньше я предполагал, что участвовали Луначарский и Десницкий. Но, насколько сейчас припоминаю, их тогда ещё не было в Женеве. Могли участвовать кроме упомянутых Кручинина, Фотиева, двое Ильиных и Пятницкий. Уже после присоединились три большевика, и окончательно обращение было редактировано от имени конференции «22‑х».

Разрыв с ЦК

Очень скоро наши разногласия приняли новую форму. До сих пор нам, большевикам, пришлось бороться с редакцией меньшевистской «Искры», ЦК был на нашей стороне. Ленин с полным правом мог считаться представителем ЦК и говорить от его имени. Весь наш большевистский аппарат (т. е. секретариат, касса, типография, экспедиция и нелегальный транспорт) действовал как заграничная агентура ЦК. Такая же агентура была и в России, на севере и на юге. После ухода Кржижановского из ЦК, ареста Ленгника и Эссен (Зверя) три члена ЦК — Красин, Гальперин и Носков, — совершенно игнорируя Ильича и Землячку (последнюю, как работающую в Одесской организации, они считали выбывшей из ЦК), ещё в июле выпустили мирную декларацию в 26 пунктов, в которой решительно высказались против созыва съезда и за соглашение с меньшевиками. Часть этих пунктов появилась в том же августовском номере «Искры», в котором была помещена статья о наших похождениях на Амстердамском конгрессе. Остальную часть декларации ЦК не огласил. А в неоглашённой части три члена ЦК обрушиваются на Ленина и нас, его агентов. Заграничным представителем ЦК вместо Ленина назначается Носков. Твердокаменное большевистское Южное бюро ЦК распускается. Носков взял на себя все заграничные дела, сношения с редакцией, посылку людей в Россию, кассу, экспедицию, типографию, разрешение на печатание в партийной типографии. Ленину была оставлена только обязанность обслуживания литературных нужд ЦК, причём он не имел права что-либо печатать без разрешения всей коллегии ЦК. Одновременно, конечно, я был лишён полномочий заграничного агента ЦК и должен был передать партийную кассу и отчёт Носкову. Помощником Носкова по всем техническим делам был назначен Копп (Сюртук), ставший тоже на примиренческую точку зрения. Ему поручено было реорганизовать экспедицию и транспорт согласно «выяснившемуся направлению деятельности ЦК». Одновременно цекисты решили включить в ЦК трёх решительных примиренцев: Дубровинского, Карпова и Любимова. Все сотрудники экспедиции во главе с В. Д. Бонч-Бруевич, Л. П. Кручининой, Л. Фотиевой (недавно бежавшей из ссылки и сразу вставшей определённо на нашу сторону) решительно заявили, что они отказываются работать при условии, когда ЦК запрещает распространять литературу большевиков (он пытался запретить отправлять в Россию книгу Ленина «Шаг вперёд»), а требует распространять исключительно меньшевистскую литературу. Они все скопом уходят из экспедиции и тем самым развязывают себе руки для свободной агитации за III съезд как за единственный выход из современного хаотического состояния партии.

Амстердамский конгресс

Осенью предстоял Международный социалистический конгресс в Амстердаме. По Уставу нашей партии представительство на международные конгрессы организуется Советом партии. Доклад с партийным отчётом должны были написать совместно редакция и ЦК. Редакция назначила для этого Дана, ЦК — Носкова. Носков не нашёл нужным вмешиваться в эту работу и доверил её одному Дану. Ленин входил в Совет, но председатель Совета Плеханов не счёл нужным созывать Совет для организации делегации на конгресс и для утверждения отчёта. Ленин увидел отчёт Дана только тогда, когда он был уже переведён на немецкий язык и отпечатан в типографии. Отчёт представлял из себя возмутительное тенденциозное искажение положения вещей в партии и всей партийной истории и в особенности II партсъезда.

Измена ЦК

Я снова за границей и снова в Женеве. Здесь за моё отсутствие положение вещей резко изменилось. Я ещё в Орле узнал, что в составе ЦК произошли большие изменения. На съезде в состав ЦК были выбраны Кржижановский, Носков и Ленгник. Ленгник вместе с Ильичом выдержал весь натиск меньшевиков на съезде лиги и на заседании Совета партии. Вместе с Ильичом в январе 1904 г. он поднял вопрос о созыве нового съезда. Предложенная ими резолюция в этом смысле была отвергнута меньшевистской частью Совета. Совет против голосов представителей ЦК вынес резолюцию, в которой указывал, что корень разногласий в том, что в состав ЦК входят лишь представители от большевиков и что разногласия исчезнут, если большевистский ЦК кооптирует[1] в свой состав меньшевиков.

Поездка в Россию

По дороге я должен был заехать в Берлин к Пятницкому, тот должен был снабдить меня надёжной «границей». Так мне снова довелось попасть в Берлин. Здесь нужно было быть очень осторожным: немецкие сыщики куда умней и опытней русских, к тому же я знал, что в полиции имеются мои очень хорошо снятые карточки. Я решил в Берлине никого, кроме Пятницкого, не встречать. Именно это и дало мне возможность благополучно выехать, не зацепив шпика за собой. Обычно все проезжавшие через Берлин попадали на явку к Житомирскому, который уже тогда был провокатором, но был разоблачён лишь после февральской революции. Поэтому почти все проезжавшие через Берлин обычно так быстро проваливались в России. Я знал личный адрес Пятницкого, знал все места, где его можно было найти, и поэтому миновал Житомирского.

В Женеве

Попав в Женеву, я нашёл здесь много нового. В ноябре 1903 г. Ильич ушёл из редакции «Искры». Плеханов «единогласно» кооптировал не выбранных на съезде редакторов. «Искра» окончательно превратилась в меньшевистский орган. Ильич был кооптирован в состав ЦК, назначен заграничным представителем ЦК и входил в состав Совета партии уже не как редактор «Искры», а как член ЦК. В самом ЦК произошли крупные изменения. Кроме Ильича в первоначально выбранную тройку (Кржижановского, Ленгника и Носкова) были кооптированы Землячка, Зверь (Эссен), Красин и Гальперин (Коняга); Кржижановский ушёл из ЦК, а Ленгник и Зверь были арестованы. Кое-кто из цекистов склонен был ради «мира в партии» принять условия меньшевиков, т. е. разжижить свой состав меньшевиками.

В Берлине

Центром моей деятельности должен был быть Берлин. Там уже был сплочённый, чисто искровский кружок. Идейным вождём искровцев считался доктор Вечеслов (член лиги). Кроме него там жил Пётр Гермогенович Смидович (Матрёна), студент Житомирский, оказавшийся потом провокатором, Бухгольц — немец, долго живший в России и высланный оттуда за политическую работу. Это был центр Берлинской группы, постепенно примкнувшей к большевикам. Обособленно от них стояла техническая, очень конспиративная, группа, которую возглавлял Пятницкий, живший под именем Фрейтага. Кроме него в эту группу входили Щеколдин (Повар), Копп (Сюртук), несколько позднее появился и Квятковский. Берлинская техническая группа вела большую ответственную работу. В её руках находились все конспиративные связи на границах, ею велись все сношения с техническими агентами внутри России. Это был основной нерв всей партийной подпольной техники по снабжению России заграничной литературой и переправке работников из-за границы в Россию. Через Берлин же проходили все работники, вынужденные эмигрировать за границу.

За границей в 1903 г.

Агентом ЦК я был назначен сейчас же после II съезда. Фактически все делегаты II съезда, решительно ставшие на сторону большинства, стали такими агентами. Надо было растолковать местным организациям смысл и значение разногласий между большевиками и меньшевиками. Надо было по возможности шире разъяснить партии происшедший на съезде раскол. И каждый из делегатов должен был с этой целью объездить как можно больше организаций.

От автора

Очень часто в годы подпольной работы, в особенности после какого-нибудь собрания, я от души завидовал местным работникам. Все они прочно вросли в местные дела, все они близко знают друг друга, у них тесные связи с массами. А я приеду в тот или другой город, проведу два-три собрания, сделаю два-три доклада и еду опять в новое место. Каким-то одиноким чувствовал себя иногда, в особенности после нескольких дней, проведённых в хорошей, тесно сплочённой, чисто товарищеской среде. Но кому-нибудь нужно было нести обязанность разъездного агента, партийного коммивояжёра. Потоскуешь немного, но долго тосковать не приходилось. В дороге надо было зорко следить за тем, чтобы не подцепить шпиона, не привести его вместе с собой в организацию. В дороге всё внимание сосредоточивается на решении вопроса: есть ли за тобой хвост? Тут некогда долго сентиментальничать.

Предисловие

Воспоминания Мартына Николаевича Лядова (умершего в 1947 г.) представляют несомненный интерес для всех, кто хочет знать, как возникла и развивалась наша Коммунистическая партия. Автор в своём простом, бесхитростном рассказе повествует об огромной работе, которую вели большевики накануне и в годы первой русской революции. Ценность его воспоминаний определяется прежде всего тем, что они принадлежат перу одного из активнейших участников партийной работы в то время, одному из тех профессиональных революционеров-подпольщиков, которые вместе с Лениным боролись за создание и укрепление партии нового типа, участнику II, III, IV и V съездов партии.

«Из жизни Партии в 1903–1907 годах (воспоминания)». М. Н. Лядов, 1956 г.

М. ЛЯДОВ
Из жизни
ПАРТИИ
ВОСПОМИНАНИЯ
ГОСПОЛИТИЗДАТ
1956

четверг, 6 июля 2017 г.

VIII. Отношение анархистов к революции в Испании.

Героическая борьба трудящихся Испании против фашизма, за демократическую республику привлекает к себе внимание всего мира. Равнодушных к этой борьбе почти нет. Весь мир разделился на врагов и друзей испанского народа. Дело генерала Франко — это дело кровавого фашизма, дело всей международной реакции. Дело трудящихся Испании — это дело трудящихся всего мира, дело всего передового и прогрессивного человечества. Отношение к революционным событиям в Испании прекрасно выразил вождь трудящегося человечества всего мира товарищ Сталин в своём ответе на приветственную телеграмму ЦК компартии Испании. «Освобождение Испании, — писал товарищ Сталин, — от гнёта фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а — общее дело всего передового и прогрессивного человечества».

VII. Критика анархизма и анархо-синдикализма в произведениях Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина.

С самого начала возникновения коммунистического движения Маркс и Энгельс вели борьбу против непролетарских, ненаучных учений, которые распространялись в рабочем классе. От капитализма страдал не только пролетариат. Развитие капитализма означало переход средств производства в руки всё меньшего количества владельцев, означало разорение не только крестьянства и огромной массы ремесленников, т. е. мелких собственников, но вело также в период кризисов к разорению менее приспособленных мелких капиталистов-предпринимателей. Таких «взбесившихся от ужасов капитализма» буржуа было не мало среди сторонников анархического движения, против которых вели борьбу Маркс и Энгельс, Ленин и Сталин.

VI. Современный анархо-синдикализм в свете пролетарской революции и антифашистской борьбы.

Выше мы уже писали о русском анархо-синдикализме и об особой его разновидности, известной в истории большевистской партии под именем «рабочей оппозиции». Мы видели, что анархо-синдикалисты считали главной и основной организацией рабочего класса не партию, а профессиональные союзы. Однако более полно идеи анархо-синдикализма были выражены не в России, а на Западе, в таких странах, как Франция, Испания и др. Но все анархо-синдикалисты исходят, во-первых, из признания, что главной и основной и даже единственно способной к революционному действию организацией являются профсоюзы (синдикаты); во-вторых, они это признание соединяют с учением об анархизме, которое, несомненно, является партийным учением, т. е. учением определённой мелкобуржуазной партии, хотя сами анархо-синдикалисты на словах всячески отрицают значение партии. Основой анархизма, как мы знаем, является учение о безвластном, безгосударственном обществе, о необходимости борьбы со всякой властью, со всяким государством. Таким образом, анархо-синдикалисты, как и все анархисты, отрицают необходимость вооружённого свержения власти капиталистов и установления диктатуры рабочего класса, отрицают переходный период от капитализма к коммунистическому обществу. Анархо-синдикалисты считают, что профсоюзы сами по себе в состоянии не только совершить социалистическую (или, как говорят анархо-синдикалисты, социальную) революцию, но и заменить организацию капиталистического производства синдикалистской (социалистической, кооперативной) организацией. Анархо-синдикалисты убеждают рабочих, что они должны быть освобождены от влияния партий, что они должны действовать независимо от них.

V. «Федерация анархистских групп» в России. Группа «Набат» и Нестор Махно. «Анархисты подполья».

Несомненно, крупной фигурой анархистского движения в России в период пролетарской диктатуры являлся Нестор Махно, а то, что вошло в историю гражданской войны в России под именем «махновщины», представляет наивысшее проявление анархистской теории и практики. Поэтому нельзя говорить об анархизме в России, не разобрав подробно деятельности Махно и махновцев, не показав, как выглядит учение анархизма в его практическом применении «на другой день после революции», — не в книжках и статьях, а в массовых действиях.

IV. Русские анархо-синдикалисты в период пролетарской революции.

В октябре 1917 г. в России большевики подняли массы рабочих, крестьян, солдат и матросов на Великую социалистическую пролетарскую революцию. Несмотря на то, что против неё были все другие партии, в том числе и так называемые «социалисты» — меньшевики и эсеры и большинство анархистов, пролетарская революция победила, начав новую, полную величия, героизма и успехов эпоху социализма. Участвовали ли в этой борьбе анархисты? Анархисты, как и в 1905 г., считали грехом участвовать в борьбе за какую бы то ни было власть, в том числе и в борьбе за рабоче-крестьянскую власть. А без организации власти победивший народ был бы тотчас же раздавлен, потому что против большевиков, против пролетарской революции были не только все другие партии в России, не только вся буржуазия России и её слуги, но и вся международная буржуазия. 14 капиталистических государств организовали интервенцию и экономическую блокаду против вновь возникшего государства. Плохо вооружённая, голодная, разутая, раздетая Красная Армия разгромила силы внутренней контрреволюции и силы международных империалистов-интервентов. Народы Советского государства отстояли свою страну, укрепили диктатуру пролетариата.

III. Анархисты во время империалистической войны (1914–1918 гг.).

В годы после поражения революции 1905 г. только одна партия рабочего класса — большевистская партия в тяжёлых условиях столыпинской реакции использовала все и всякие легальные возможности (от профсоюзов, страховых касс до думской трибуны) и неустанно собирала силы для нового наступления на царское самодержавие. Меньшевики стали ликвидаторами, они отказались от революционной борьбы и подпольной партии. Анархисты, которые и в революцию 1905 г. отказывались участвовать в массовом революционном движении, в годы реакции ещё больше занимались экспроприацией, сливаясь с уголовщиной, нанося вред революционной борьбе масс.

II. Анархисты в период первой русской революции (1905–1907 гг.).

В 1883 г. Плеханов, Аксельрод, Дейч, Засулич образуют в Швейцарии первую русскую марксистскую группу «Освобождение труда». Организаторы группы были до этого в течение нескольких лет видными деятелями народнического движения, примыкая к её бунтарскому, бакунинскому течению.

I. Чему учит опыт деятельности русских анархистов в период до возникновения самостоятельной рабочей партии (большевиков) (Бакунин, Нечаев, «Земля и воля», «Чёрный передел»).

Прежде чем излагать деятельность Бакунина, одного из видных вождей и теоретиков анархизма, необходимо уяснить социальную почву, на которой вырос и развивался бакунинский анархизм.

Введение.

Слово «анархизм» происходит от греческого слова «анархия», Означающего буквально безвластие, безначалие. Сторонники анархизма — анархисты не признают никакого государства, никакой власти, никакой обязательной для членов общества общественной организации. Поэтому они не признают и власти большинства над меньшинством, народа над паразитами, эксплуататорами.

«Анархизм в России». Ем. Ярославский, 1939 г.

Ем. ЯРОСЛАВСКИЙ

АНАРХИЗМ
в РОССИИ

ОГИЗ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1939