Попав в Женеву, я нашёл здесь много нового. В ноябре 1903 г.
Ильич ушёл из редакции «Искры». Плеханов «единогласно» кооптировал не выбранных
на съезде редакторов. «Искра» окончательно превратилась в меньшевистский орган.
Ильич был кооптирован в состав ЦК, назначен заграничным представителем ЦК и
входил в состав Совета партии уже не как редактор «Искры», а как член ЦК. В
самом ЦК произошли крупные изменения. Кроме Ильича в первоначально выбранную
тройку (Кржижановского, Ленгника и Носкова) были кооптированы Землячка, Зверь
(Эссен), Красин и Гальперин (Коняга); Кржижановский ушёл из ЦК, а Ленгник и
Зверь были арестованы. Кое-кто из цекистов склонен был ради «мира в партии» принять
условия меньшевиков, т. е. разжижить свой состав меньшевиками.
Российские комитеты решительно протестовали против новой
редакции. Меньшевики решили завоевать Россию и двинули туда целые отряды
заграничных студентов. Им давалась директива не столько работать на местах,
сколько воспользоваться всякой возможностью пролезть в комитет и прочно засесть
в нём и, пользуясь правом кооптации, проводить в члены комитета только
испытанных меньшевиков. Благодаря этой тактике меньшевиков выработался новый
тип заседателя-комитетчика, хранителя печати. Он не работал вовсе, потому что
боялся провалиться. Работать он предоставлял местным работникам, а сам только
выносил резолюции, одобряющие меньшевиков. Местные работники выбивались из сил,
чтобы обслуживать всё разрастающееся рабочее движение. Заграничная литература
не попадала к ним вовсе, о заграничных делах они узнавали в самом искажённом
виде от меньшевистских комитетчиков. После ухода Ленина из редакции у нас,
большевиков, не было своей литературы. В то время, кроме Ленина, за границей не
было большевистских литераторов.
На Владимира Ильича сильно подействовал разрыв с Плехановым,
которого он ценил очень высоко. Главное, его смущало то обстоятельство, что
среди нас, его ближайших сотрудников, не было литературных сил, какими были
богаты меньшевики. Сам Ильич в это время весь ушёл в писание книги «Шаг вперёд,
два шага назад». Материальное его положение было очень неважное. Мы жили тогда
в одном большом доме, состоящем из маленьких квартир в 2–3 комнаты (Rue de la
Colline, 3). Здесь помещалась экспедиция ЦК, в которой работали
Бонч-Бруевич и моя жена Лидия Павловна, здесь же сняли квартиры Ильич с
Надеждой Константиновной, Бонч-Бруевич с семьёй и мы с женой; недалеко от нас
жили Гусевы, Красиков и Ильины. Через несколько домов от нас поселились
Лепешинские, которые взялись кормить всех нас, остальных большевиков. Помню,
что обед наш обходился что-то сантимов по 40, т. е. копеек 15. Конечно, за
такие деньги обед был более чем скромен. Всех большевиков тогда в Женеве вряд ли
можно было бы насчитать десятка три. Мы все собирались у Лепешинских на обед,
здесь делились новостями, здесь обсуждали всякую новую статью, выпущенную
меньшевиками. Эта столовая фактически превратилась в наш большевистский клуб.
Надежда Константиновна вела всю переписку с Россией. Это
была каторжная работа. С каждым уезжавшим в Россию товарищем устанавливался
особый шифр. Чаще всего письма в России писались на случайных ночёвках, наспех.
Не все товарищи были опытными шифровальщиками. Можно себе представить, каких
трудов стоило расшифровать их письма. Нужно было колоссальное терпение. Надежда
Константиновна вскоре после моего приезда предложила мне помогать ей в этой
работе. Я с удовольствием согласился и, наверное, месяца два помогал ей. Я
часто удивлялся её памяти. Она знала наперечёт составы всех комитетов. Помнила
все клички, помнила все шифры. И как ловко и быстро она расшифровывала
совершенно безалаберно составленное письмо! Большей частью ответы писал сам
Ильич, наше дело было только зашифровать и переписать химическими чернилами.
Обычно письмо писалось простыми чернилами, самое невинное, а настоящее письмо
писалось химическими чернилами. Оно проявлялось при нагревании или при
смазывании определённой жидкостью. В нашу обязанность входила и рассылка литературы:
у Надежды Константиновны был большой запас специальных адресов на разные
учреждения, торговые фирмы и разных высокопоставленных лиц. Эти адреса
периодически обновлялись местными комитетами. Обычно давались адреса таких
учреждений, где кто-нибудь из служащих был связан с организацией. Он должен был
выкрадывать письма, получаемые из-за границы. Конверты обычно употреблялись с
бланком какой-нибудь выдуманной иностранной фирмы. Эти конверты никогда не
отправлялись из Женевы или вообще из Швейцарии. Их развозили по разным городам
Франции, Германии, иногда Австрии и там уже отсылали.
Время от времени приходилось запрашивать местные
организации, действительны ли присланные адреса. Не следует забывать, что
заграничные письма вообще подвергались строгому контролю в России. Такие адреса
очень часто проваливались. Надо было изобретать новые, более верные способы
перевозки. Одно время заказывались специальные чемоданы с двойными стенками и
двойным дном. Такие чемоданы давались уезжавшим на каникулы студентам. Но с
этими чемоданами очень часто проваливались. И вот кто-то — если не ошибаюсь,
сам Ильич — предложил попробовать прессовать из отдельных листов литературы
картон, из этого картона делать разные вещи: картонки для шляп, альбомы,
коробочки. Помню, Ильич увлёкся этим делом. Нашлись свои переплётчики, которые
начали изготовлять очень изящные альбомы, громадные картонки для дамских шляп
(благо в то время дамы носили шляпы величиной с доброе колесо). В альбомы
вставлялись швейцарские виды. Все заготовленные таким образом вещи давались
невинным в политическом отношении студентам или случайным посетителям
заграницы. Таким образом удалось отправить большое количество литературы.
Ещё в январе 1904 г. Ильич выдвинул в Совете партии[i]
вопрос о созыве нового, III съезда, который должен покончить с расколом,
поставить на должное место меньшевиков. Ильич глубоко верил, что любой съезд,
созванный на каких угодно условиях, раз на нём будут представлены организации,
работающие в России, безусловно, встанет на нашу, большевистскую, точку зрения.
Это отлично учитывали и меньшевики. Именно поэтому они так решительно выступили
в Совете против предложения Ильича. В России были очень плохо и односторонне (у
нас не было своей газеты) осведомлены о заграничных раздорах. За последние месяцы
туда было отправлено очень много меньшевиков из-за границы. У нас же запасных
сил было очень немного. И всё-таки все действительно работавшие в России, а не
просто хранившие комитетскую печать товарищи становились определённо на нашу
точку зрения. Сама жизнь убеждала их, что только организационный централизм,
который пытался проводить в жизнь Ильич, является единственно возможной при
наших русских условиях формой построения партии. Потребность в создании мощного
руководящего, идейно выдержанного аппарата чувствовалась всеми практическими
работниками. Именно поэтому так быстро на местах был подхвачен призыв Ильича — скорей
созвать съезд. Он, и только он, может создать этот необходимый руководящий
аппарат.
Меня тянуло в Россию. Чувствовалось, что заграничная жизнь,
несмотря на крайне необходимую работу, которую мы там выполняли, всё больше и
больше отрывает нас от России. Ильич согласился на мою поездку. Нужно было,
во-первых, объехать те организации, с которыми связи ослабли, а во-вторых,
убедить кое-кого из близких нам российских литераторов-марксистов приехать за
границу, на помощь Ильичу. Надо было сколотить нашу большевистскую литературную
группу. Из литераторов мы могли в то время рассчитывать на следующих лиц:
Богданова, Воровского, Луначарского, Базарова, Степанова-Скворцова. Боровский
собирался приехать. С остальными я должен был связаться через Богданова,
который жил тогда в Твери и участвовал в местной работе. Ильич сам написал ряд
писем мелким, бисерным почерком на маленьких листках. Мы с Надеждой
Константиновной также мелким почерком переписали все важнейшие документы. Всё
это должно было быть заделано в каблук моего ботинка. Все нужные явки и адреса
были написаны на папиросной бумаге химическими чернилами. Всё это было выучено
наизусть и спрятано в мундштуке папиросы. Выбрали мы из наличного запаса более
или менее приличный паспорт какого-то латыша, по имени Густав, и я двинулся в
Россию.
[i]
Совет партии как высший партийный орган был создан по решению II съезда
РСДРП летом 1903 г. В силу того что по Организационному уставу, принятому
съездом, Центральный Комитет и редакция Центрального органа («Искры») были
наделены равными полномочиями, на Совет партии возлагалось объединение и
согласование деятельности ЦК и редакции ЦО, представительство партии в
сношениях с другими партиями, а также роль высшего арбитра в партии, решающего
спорные вопросы, могущие возникнуть между ЦК и редакцией ЦО.
Совет партии утверждался непосредственно партийным
съездом в составе пяти членов (из них два в качестве представителей ЦК, два —
от редакции ЦО и один избирался съездом).
Председателем Совета партии был избран
Г. В. Плеханов, не оправдавший, однако, доверия партии. Вместо
объективного рассмотрения разногласий между большевиками и меньшевиками,
принявшими столь острый характер на II съезде и особенно после съезда,
Плеханов, перешедший на позиции меньшевиков, содействовал захвату меньшинством
руководящих органов партии.
Помимо этого, практика показала, что создание Совета
партии вело к излишнему усложнению центрального руководящего аппарата партии.
По решению III съезда партии (апрель — май 1905 г.) Совет партии был
ликвидирован и впредь больше не избирался.
Комментариев нет:
Отправить комментарий