По приглашению Московского и Петербургского комитетов я
принимал участие в первой конференции военных и боевых организаций[i].
Мне было поручено сделать на этой конференции доклад о текущем моменте.
Конференция должна была состояться в Финляндии, в Таммерфорсе. Само собой
разумеется, что она должна была быть созвана очень конспиративно. Ведь почти
всем участникам конференции в случае ареста грозила петля. Особенно важно было
соблюдать большую осторожность, так как вокруг проекта созыва такой конференции
меньшевики подняли настоящий вой. Инициативу созыва такой конференции взяла на
себя питерская военная организация, конечно, с ведома ЦК и нашего
большевистского центра. ЦК запретил созыв боевых организаций. Он считал вообще
необходимым ликвидировать всякую боевую подготовку и все боевые организации. ЦК
вёл переговоры с легальнейшими кадетами, хотел всю партию прилизать на
парламентский лад, а тут вдруг боевые организации, разговоры об эксах, о
терроре, о партизанских выступлениях и прочей нечисти. За это хорошие господа
по головке не погладят, того гляди, Милюков откажется входить в соглашение.
Чтобы сохранить видимость «революционности», ЦК согласился
на созыв конференции военных организаций, которые должны были обсудить
исключительно вопрос о работе в войсках. На эту свою конференцию он собрал
только 8 военных организаций. Ни одного вопроса, действительно связанного с
учётом опыта нашей боевой деятельности во время пережитых восстаний, эта
меньшевистская конференция не обсудила. Конечно, нас сердитые вопли
меньшевистского ЦК остановить не могли. ПК и МК взяли на себя инициативу созыва
конференции военных и боевых организаций. Было создано специальное
организационное бюро, которому удалось добиться представительства от 11 военных
и 8 боевых организаций, от МК и ПК, от нашего большевистского центра и от
редакции газеты «Казарма». Всего на этой конференции участвовало 28 человек,
кроме того, участвовали представители от финских красногвардейцев.
Когда я приехал в Таммерфорс, мне сразу бросились в глаза
две подозрительные фигуры, которые при виде меня о чём-то пошептались. Один из
них пошёл за мной. В вагоне и при посадке я очень осторожно и внимательно
следил за всеми пассажирами и не замечал ничего подозрительного, а тут явно
следят за мной. Я начал бродить по городу, чтобы отделаться от шпика, но,
несмотря на то что исходил очень много, заходил даже за город, в лес, шпик не
отставал от меня ни на шаг. Я решил, что делать нечего, надо идти предупредить
на явке, что, очевидно, конференция прослежена, что надо переносить её в другое
место. Явка была назначена в местной социал-демократической редакции. Таким
образом, зайдя на явку, я не рискую провалить её. Но предупредить о слежке
необходимо, тем более что подцепил шпика я именно здесь, а не привёз его с
собой.
Сказав пароль на явке и получив условленный ответ, я сейчас
же сообщил финскому товарищу, что меня шпик проводил до самой редакции.
— Ну, что же, — невозмутимо ответил он мне, — это хорошо,
это так и должно быть.
Я вскипел и горячо начал убеждать товарища, что это совсем
не хорошо, это значит — конференция выслежена.
— Нет, это только значит, что наши сыщики хорошо работают.
Они должны встречать каждого приезжего русского и проследить, куда он идёт.
Если он пошёл на явку, то его оставят в покое, если он не пошёл на явку, то,
значит, он шпион и за ним будут следить и, если нужно, арестуют или убьют. На
этот счёт у нас будет спокойно, у нас хорошо организовано: ни один русский
шпион не попадёт сюда, если только он не знает вашей явки и вашего пароля.
К моему удивлению, я узнал, что конференция наша
организована с ведома и при содействии местной полиции, и в частности сыскного
отделения. Слежка установлена, начиная от Гельсингфорса, за каждым русским,
едущим по направлению к Таммерфорсу.
Была организована также слежка за передвижением войск из
Гельсингфорса. Если б жандармы или войска направлялись в это время к
Таммерфорсу, в определённом месте путь был бы взорван дежурившими во всё время
конференции финскими красногвардейцами, мы были бы предупреждены об опасности и
имели бы время на заготовленной моторной лодке уйти в море и перебраться в
Швецию. Так что в отношении безопасности конференция была организована прямо блестяще[ii].
За время конференции в Таммерфорс прибыли трое
подозрительных русских. Двое из них, как только поселились в гостинице, были
арестованы полицией, так как их паспорта показались полиции подозрительными. Их
выпустили из тюрьмы лишь через несколько дней после того, как уехал последний
участник конференции. К третьему нельзя было придраться. Все документы у него
были в порядке. Но, как только он устроился в гостинице, к нему ввалился
здоровенный финн-рабочий и очень обстоятельно растолковал ему, что в Таммерфорсе
живёт 30 тысяч рабочих, все они социал-демократы и все они очень не любят
русских шпиков. Если он не хочет сегодня же очутиться в море, то пусть лучше с
первым же поездом, который уходит через два часа, едет назад, в Питер: «Я тебя
сам провожу до Гельсингфорса». Понятно, субъект не стал упрямиться и уехал в
сопровождении красногвардейца.
Чуть-чуть не попал в такую же переделку и член нашего
большевистского центра Любич (Саммер). Он приехал поздно, когда уже началось
заседание, и пошёл туда, минуя явку. Через четверть часа после его прихода из
зала заседания вызывают председателя (Лалаянца). Он возвращается очень
смущённый и говорит, что начальник сыскной полиции просит разрешения войти в
зал, он хочет показать нам одного русского шпиона, который пробрался к нам. Мы
все очень встревожились, но в то же время было как-то странно допустить в зал
начальника сыщиков, хоть и финляндских. Но присутствующие финны нас успокоили,
заверив, что он вполне свой человек. Он вошёл, подошёл прямо к Любичу, кладёт
на него руку: «Пойдём, ты шпион, ты не был на явке». Мы, конечно, расхохотались
и успокоили добросовестного служаку.
Работа военно-боевой конференции, несомненно, имела большое
значение. В то время как меньшевики вместе с эсерами, спровоцировав отдельные
частные выступления в Кронштадте, Свеаборге и Ревеле, с озлоблением начали
говорить о неудачных вооружённых восстаниях, оплёвывать всю боевую деятельность
нашей партии, всячески открещиваться от боевиков, мы спокойно на этой
конференции изучали опыт всех наших выступлений, подводили итоги всем нашим
ошибкам и на основании этого изучения намечали дальнейшую работу партии по
подготовке всероссийского вооружённого восстания. Надо иметь в виду, что как
раз в это время значительная часть лучших, передовых рабочих, которая принимала
активнейшее участие в боевой деятельности, теперь с трудом мирилась с будничной
«мирной» работой. Примеры Кавказской боевой дружины во главе с Камо
(Тер-Петросяном), Уральской, технического бюро при ЦК ясно показывали, что там,
где партийная организация не открещивалась от боевой деятельности, боевые
дружины оказывали громадные и важнейшие услуги всей партии.
Решение Стокгольмского съезда, запретившее экспроприацию
казённого имущества, как бы признавало, что мы уже вышли из периода гражданской
войны, что мы отказываемся от революционной борьбы с царским правительством.
Это решение вызвало громадное недовольство среди большевиков, и в особенности
среди боевиков, которым на деле приходилось продолжать борьбу с оружием в
руках. Во многих местах партийные организации совершенно упустили из своих рук
контроль над боевыми операциями, слагали с себя всякую ответственность за них,
хотя нередко пользовались услугами тех же боевиков. Вот это двусмысленное
положение, в какое попали боевые организации, состоящие сплошь из партийцев,
внесло страшный сумбур в их ряды. Рискуя постоянно своей жизнью, продолжая
начатую в 1905 г. партизанскую борьбу, нанося непрерывные чувствительные
удары правительству, втягивая в боевую деятельность широкие массы рабочих и
крестьян, они в то же время как бы извергались из рядов партии, отталкивались
от родной для них среды партийных работников. Я глубоко убеждён, что вот этот
подход к боевикам больше всего повинен в разложении и деморализации, которые
начали среди них наблюдаться.
Военно-боевая конференция наряду с учётом опыта наших
восстаний и нашей работы среди войска нашла правильное решение вопроса о
взаимоотношениях между партией и её боевыми организациями. До тех пор пока мы
не считали революцию ликвидированной, пока мы, учитывая положение крестьян и
рабочих, полагаем, что мы находимся ещё накануне грандиозной вооружённой борьбы
революционного народа с реакцией, партизанская война не может и не должна
кончиться. Когда Ильич познакомился с протоколами нашей конференции, он решительно
выступил в защиту её от нелепых нападок со стороны меньшевистского ЦК[iii].
[i]
Речь идёт о первой конференции военных и боевых организаций РСДРП, состоявшейся
в Таммерфорсе 16–22 ноября (29 ноября — 5 декабря) 1906 г.
Конференция была созвана по инициативе большевистской части ЦК, а также
Московской и Петербургской военных организаций партии. Присутствовали 19
делегатов с решающим голосом и 9 с совещательным, представлявшие военные
организации Петербурга, Москвы, Риги, Кронштадта, Севастополя, Либавы, Нижнего
Новгорода, Калуги, Воронежа, Казани и Финляндии, а также боевые организации
Петербурга, Москвы, Саратова и Урала. Конференция приняла ряд резолюций по
рассмотренным ею вопросам: о текущем моменте, о роли партии в вооружённом
восстании, задачи военных организаций, задачи боевых организаций и ряд других.
Конференция избрала руководящий орган в лице временного
бюро военных и боевых организаций, поручив ему подготовить доклад ближайшему
партийному съезду о работах конференции, и поставила вопрос о создании
Всероссийской военно-боевой организации, подчинённой общепартийному центру.
Решения конференции см. в книге «КПСС в резолюциях и решениях съездов,
конференций и пленумов ЦК», ч. I, стр. 145–154.
[ii]
В 1906 г. в Финляндии ещё сохранялись отдельные элементы автономии, что
было использовано большевиками. При посредстве финских и шведских
социал-демократов осуществлялись нелегальная переправка через финскую
территорию транспортов оружия, литературы, переезд за границу или возвращение
русских политических эмигрантов, созыв конференций. М. Н. Лядов в
данном случае приводит конкретный пример такой помощи. С поражением буржуазно-демократической
революции в России царизм ликвидировал последние остатки финской независимости.
В 1910 г. был принят закон о лишении финского сейма законодательной
власти, превращавший сейм, как указывал В. И. Ленин, в подобие
булыгинской Думы. Финляндия была превращена в колонию самодержавия.
[iii]
См. статью В. И. Ленина «По поводу протоколов ноябрьской
военно-боевой конференции Российской социал-демократической рабочей партии»
(Соч., т. 12, стр. 368–376).
Комментариев нет:
Отправить комментарий