четверг, 2 марта 2017 г.

Глава XXXIV. Программа «Искры».

«Только объединённая общей программой партия, — говорила «Искра», — может вести планомерную и плодотворную работу в интересах дела, которому служит; только формулировав в стройной программе своё общее социально-политическое мировоззрение и предъявляемые ею к современному обществу политические требования, партия пролетариата может вести широкую и успешную пропаганду революционного социализма и внести объединяющую струю в широкое народное движение против существующего строя. Без политической программы нет ещё, строго говоря, политической партии, имеются налицо только элементы слагающейся партии»[1].

Глава XXXIII. Тактика «Искры».

Мы уже видели, что главной основной чертой «экономического» и «рабочедельческого» направлений было то, что под флагом «чисто рабочего» движения они проводили в ряды нашей партии совершенно непролетарские и нереволюционные идеи «критиков» и бернштейнианцев. «Искра» сразу поняла, где кроется опасность, и прежде всего вступила в решительный бой со своими же ближайшими товарищами. Для очень и очень многих членов партии такая тактика «Искры» казалась совершенно непонятной: вместо того, чтобы сглаживать существующие разногласия и пытаться найти общий для всех путь, чтобы дружно всем вместе выступить против врага, «Искра» с яростью накидывалась на своих же соратников и отталкивала их от себя, словно нарочно раздувая мелкие противоречия и находя принципиальные разногласия там, где в сущности всё дело сводилось к тактическим приёмам борьбы или к педагогическим приёмам агитации.

Глава XXXII. Организационные взгляды «Искры».

«Организуйтесь!» повторяет рабочим на все лады газета «Рабочая Мысль», повторяют все сторонники «экономического направления». И мы, конечно, присоединимся к этому кличу, но мы непременно добавим к нему, организуйтесь не только в общества взаимопомощи, стачечные кассы и рабочие кружки, организуйтесь также и в политическую партию, организуйтесь для решительной борьбы против самодержавного правительства и против всего капиталистического общества»[1].

Глава XXXI. Социал-демократия и рабочий класс.

«Социал-демократия есть соединение рабочего движения с социализмом», — пишет «Искра» в своей первой вступительной статье, «её задача — не пассивное служение рабочему движению на каждой отдельной стадии, а представительство всего движения в целом, указание этому движению его конечной цели, его политических задач, охрана его политической и идейной самостоятельности. Оторванное от социал-демократии рабочее движение мельчает и необходимо впадает в буржуазность; ведя одну экономическую борьбу, рабочий класс теряет свою политическую самостоятельность, изменяет великому завету «освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих»[1].

Глава XXX. Полицейские попытки легализации «чисто-рабочего» движения.

Ответом правительства на «бурный месяц» было министерство Ванновского, с его «сердечным попечением» и «сближением семьи и школы». «Новое Время» чует, что этого мало, что не в студентах была главная суть в февральских и мартовских днях. В статье от 11‑го мая официозный орган пробалтывается, что в рабочем вопросе дело обстоит далеко не благополучно, недаром «вредные лжеучения» и «пропаганда противогосударственных и противообщественных идей» пользуется таким успехом среди русских рабочих, в которых она «вызывает и поддерживает недовольство своим настоящим положением». Надо, чтобы правительство взялось за улучшение положения рабочих и заставило фабрикантов сделать им уступки. Правительство должно взять в свои руки решение рабочего вопроса, «подобно тому, как полвека тому назад» оно «взяло в свои руки крестьянский вопрос, руководствуясь мудрым убеждением, что лучше преобразованиями сверху предупредить требования таковых снизу, чем дожидаться последнего»[1].

Глава XXIX. Массовые выступления.

1‑го мая 1900 г. харьковские рабочие показали, что и в коренной России возможны иные средства борьбы, чем простые стачки. Уже в половине апреля была широко распространена брошюра о первом мая; за неделю выпущены были прокламации, призывающие в этот день к общей забастовке и к выставлению требований свободы печати, слова, союзов, стачек, участия народа в управлении, 8‑ми часового рабочего дня и повышения платы.

Глава XXVIII. Два объявления.

В 1900 г. в нелегальной печати почти одновременно появились два объявления: одно — «О возобновлении изданий Группы «Освобождение Труда» за подписью Плеханова и Аксельрода, другое анонимное, за подписью: «редакция» — о предполагаемом выходе в свет газеты «Искра».

Глава XXVII. «Кустарничество» в местной работе.

В 1900 году комитеты Партии существовали уже в Петербурге, Москве Иванове-Вознесенске, Киеве, Екатеринсславе, Харькове; кроме того, более или менее постоянные организации были в Одессе, Саратове, Нижнем-Новгороде, Ярославле, Костроме, Твери, Брянске, Полтаве, Кременчуге, Туле, Ростове на-Дону, Николаеве, на Урале и в Тифлисе. В партию, как известно, входил и Бунд. Наряду с Российской С.-Д. Р. П. в то время существовали: Польская С.-Д. Партия, литовская С.-Д. Р. П. и Латышская.

Глава XXVI. «Рабочее дело».

По приведённым в последней главе цитатам мы видим, что «экономическое» направление, хотя и преобладало, но отнюдь не было единственным среди действовавших в конце 1890‑х годов социал-демократов. Наряду с «Рабочей Мыслью» в Киеве выходила тоже рабочая газета «Вперёд». Хронологически это первая русская социал-демократическая газета. Первый номер её вышел в декабре 1896 года, а до весны 1900 г. всех номеров вышло 10. Первые три выпускались группой «Рабочее Дело», которая со временем стала называться «Рабочим комитетом».

Глава XXV. Промышленный кризис и рабочее движение.

Как известно, сова Минервы вылетает только ночью. Когда заграничные и русские «критики» стали возводить в теорию наблюдения из времён промышленного расцвета, когда они все свои выводы относительно дальнейшей тенденции развития общества стали строить на этом расцвете, как на чём-то постоянном, неизменном, в это же самое время более чувствительный барометр ближайшего будущего, чем вульгарные экономисты и фальсифицированные — по выражению Плеханова — марксисты, а именно биржа, стал довольно ясно намечать близкую перемену в промышленной жизни.

Глава XXIV. Общественное настроение накануне XX века.

«Нельзя не признать, что могущественное пространственное расширение всемирного рынка в связи с необычайным сокращением времени, необходимого для передачи сведений и перевозки, настолько увеличивает возможность сглажения расстройства рынка, а чрезвычайно возросшее богатство европейских промышленных стран, в связи с эластичностью современной кредитной системы и с развитием промышленных картелей, настолько уменьшает обратное воздействие местных и частичных расстройств на общее положение дел, что, по крайней мере, на продолжительное время, можно считать невероятным возникновение всеобщих промышленных кризисов, подобных бывшим раньше»[1].

Глава XXIII. Экономисты.

«Марксизм нетерпимый, марксизм отрицающий, марксизм примитивный (пользующийся слишком схематическим представлением классового деления общества) уступит место марксизму демократическому, и общественное положение партии в недрах современного общества должно резко измениться. Партия признаёт общество, её узкокорпоративные, в большинстве случаев сектантские, задачи расширяются до задач общественных, и её стремление к захвату власти преобразуется в стремление к изменению, реформированию современного общества в демократическом направлении, приспособительно к современному положению вещей с целью наиболее удачной, наиболее полной защиты прав (всяческих) трудящихся классов»[1].

Глава XXII. Влияние непролетарской интеллигенции на деятельность и взгляды Р.С.-Д.Р.П.

Говоря о «Поворотном пункте в истории еврейского рабочего движения», я уже указывал[1], что автор этой статьи противопоставляет рабочих «буржуазной» интеллигенции, к которой он целиком причисляет всех действующих среди рабочих сознательных социал-демократов.

Глава XXI. Тактические взгляды группы «Освобождение Труда».

Я уже упоминал, что решения съезда отнюдь не могли быть обязательный для всех социал-демократических организаций России, так как на нём были представлены далеко не все организации; те же из отсутствующих, которые принимали решения съезда, тем самым присоединялись к Партии. Как нам известно, группа «Освобождение Труда» на съезде не присутствовала. Своим представителем за границей съезд признал «Союз русских социал-демократов», а так как с 1888 г. группа «Освобождение Труда» редактировала издания «Союза», то с присоединением его к Партии, примкнула к Партии и она. Опубликовывая Манифест, она пишет: «Появление Российской Социал-Демократической Рабочей Партии и её манифеста, который мы здесь перепечатываем, является очень крупным шагом вперёд в движении нашего рабочего класса. Быстрый рост этого движения в последние годы усилится ещё больше, когда наши товарищи проникнутся сознанием общности интересов пролетариата всего русского государства, и когда каждый из них будет чувствовать и сознавать, что ему всегда готовы помочь и действительно помогают остальные товарищи... Мы убеждены, что общая организация русских социал-демократов будет всё больше расти и крепнуть, пока движение рабочего класса не превратится в громадный поток, который, облегчая на пути экономическое положение пролетариата, снесёт, наконец, своим могучим течением тяготеющий над Россией политический гнёт и расчистит дорогу для свободной широкой борьбы за полное, всестороннее освобождение всех трудящихся»[1].

Глава XX. Решение I-го съезда.

Посмотрим теперь, как справился съезд с поставленными ему задачами. С этой целью мы прежде всего приведём целиком опубликованные им решения:

Глава XIX. Организационные течения среди русских практиков до I-го съезда.

«В марте (1896 г.) руководителями движения, — читаем мы в не раз уже цитированном отчёте Ц. К. Московского рабочего союза, — была сделана попытка приступить к устройству организации и боевой кассы. С этой целью решено было созвать собрание представителей отдельных заводов и фабрик. Недостаток подходящего помещения заставил собрать порознь представителей заводских и фабричных рабочих. На этих собраниях выяснились результаты зимней работы и имеющиеся в настоящее время связи, а, главным образом, обсуждался план устройства организации. План этот в общих чертах представлялся в следующем: организация состоит из собрания представителей по одному с каждого заведения и из центрального комитета. В состав центрального комитета входит несколько интеллигентов и человек 6–7 наиболее сознательных, развитых и энергичных рабочих, приблизительно по одному от каждого района, на которые для быстроты сношений разделяется Москва. Центральный комитет руководит всем московским движением, распоряжается средствами организации, доставляет и печатает нелегальную литературу и ведёт сношения, как с другими городами, так и с заграницей. Собрания его происходят правильно от одного до двух раз в месяц. Представительское собрание состоит при центральном комитете в качестве совещательного органа, своевременно доставляет центру известия о всём, что делается в их мастерских. Таким образом, является возможность для непрерывной широкой агитации. Организация имеет свою кассу и библиотеку»[1].

среда, 1 марта 2017 г.

Глава XVIII. Постановка организационного вопроса у группы «Освобождение Труда».

Чтобы понять постановку на I съезде организационного вопроса, сыгравшего такую громадную роль в истории нашей партии, мы должны, с одной стороны, подробно остановиться на имевшихся до съезда проектах организации партии вообще и местной работы в частности, а с другой — рассмотреть, как фактически складывались и уже успели сложиться к съезду наши организации.

Глава XVII. Подготовка I-го съезда.

Московская организация уже в 1894 году, как только стала переходить к широкой агитационной работе, на одном из своих заседаний возбудила вопрос о необходимости выпустить манифест с изложением основной точки зрения организации по главнейшим вопросам, чтобы этим манифестом раз на всегда закрепить политическую физиономию организации. Инициаторы этой идеи в самом факте издания манифеста видели первый шаг к созданию единой партии. Московский союз, говорили они, послужит ядром для группировки всех единомыслящих. Географическое положение Москвы прямо навязывает ей роль центра рабочего движения. Весь центральный промышленный район, всё Поволжье легко могут связаться с Москвой, и московская организация будет снабжать остальные организации однообразной литературой, будет сосредоточивать и распространять по другим организациям сведения о рабочем движении всей России и содействовать, таким образом, действительно общей и единообразной деятельности всех социал-демократов.

Глава XVI. Причины разномыслия среди практиков социал-демократов.

Развиваясь и расширяясь, социал-демократическое движение естественно принуждено было постепенно утрачивать то однообразие в настроении и ходе мыслей своих членов, которое наблюдалось в начале работы.

Глава XV. Политическое пробуждение общества.

«Что это нынче всё политического мужика стали сюда возить?» — спросил меня как-то в 1896 году старый седой надзиратель московской тюрьмы (Таганки), водивший обыкновенно политиков на прогулку — «Раньше всё господ возили, студентов там, барышень, а теперь вот наш брат, серый мужик — рабочий пошёл». И это появление за тюремной решёткой «политического мужика» так сильно подействовало на воображение тюремного надзирателя, что он, до того времени свято исполнявший тюремную инструкцию абсолютного молчания по отношению к политическим заключённым, стал пользоваться теперь всяким удобным случаем, чтобы из разговоров с политиками выяснить себе причину ошеломившего его явления. Впервые за 20 лет своей тюремной службы заинтересовался он вопросом, за что вообще сидят политики, чего они добиваются, к чему стремятся. И выяснив себе столь неожиданно возникшие в его голове вопросы, сухой педант тюремного долга превратился в лучшего друга заключённых и, постоянно рискуя потерей места, стал совершенно бескорыстно оказывать им всевозможные услуги.

Глава XIV. Принижение сознательности руководителей движения.

В следующей части нашей работы мы подробней остановимся на этом новом течении социал-демократического движения в России, течении, которое с полным правом может быть названо детищем, прижитым от незаконного сожительства буржуазного «легального» марксизма с идеологией стихийно растущего рабочего движения. Как тот, так и другая могли развиться лишь на почве быстро прогрессирующего капитализма. В момент подъёма промышленности русская европеизированная промышленная буржуазия должна была почувствовать себя стеснённой самодержавно-полицейским строем нашего государства. Она не могла простить самодержавию удара, нанесённого ей русско-германским торговым договором заключённым в интересах наших аграриев. В обложении промышленных предприятий трёхпроцентным сбором и в введении квартирного налога она усматривает грозные предвестники перехода к подоходному налогу. С другой стороны, крупная промышленная буржуазия видит, что рабочее движение растёт, что оно уже не миф, так как даже правительство принуждено с ним считаться (закон 2 июня 1897 г.), что это движение уже с самого начала грозит принять классовой характер и неминуемо идёт к сознательной борьбе за политическую свободу. Политическая свобода нужна была и крупной буржуазии. Она чувствовала, что единственной реальной силой, которая могла бы ограничить самодержавие, вырвать у него необходимые для буржуазии уступки, был рабочий класс. Но она понимала, что борьба рабочего класса — оружие обоюдоострое, и что рабочие только тогда могут сыграть роль «кули» революции, когда они бессознательны, когда они ведут политическую борьбу не как класс, резко отмежёванный от других классов, не как самостоятельная партия, а в хвосте буржуазии.

Глава XIII. Легальное выступление марксистов.

Выше мы говорили, что аресты 1895–1897 гг. нанесли тяжёлый удар социал-демократическому движению в России; мы указывали, что существует несомненная причинная связь между этими массовыми арестами и общим понижением сознательности. Но, само собой разумеется, мы далеки от мысли считать массовое изъятие почти всех первых социал-демократов единственной причиной кризиса социал-демократического движения. Громадную роль в смысле увлечения «стачкизмом», т. е. чисто экономической борьбой исключительно в целях поднятия благосостояния занятых рабочих, сыграл, как мы уже упоминали, блестящий расцвет нашей промышленности. Но, к этим двум причинам, следует добавить ещё третью. Третьей причиной было переполнение рядов нашей зарождавшейся партии непролетарскими элементами или, точнее говоря, массой «интеллигентов», состоявшей главным образом из учащейся молодёжи.

Глава XII. Работа среди еврейских ремесленников.

Резче и последовательнее всего этот процесс поглощения сознательности стихийностью проявляется на Северо-Западе, в районе деятельности только что слагавшегося в то время «Всеобщего Еврейского Рабочего Союза в Польше и Литве», («Бунда»). Мы уже говорили, что во всём этом районе почти совершенно отсутствует крупная фабрично-заводская промышленность, преобладает ремесленное производство. Вряд ли где-либо в другом месте земного шара можно найти более беспросветную, более безысходную нужду, чем у еврейского ремесленного пролетариата. Здесь царят самые грубые формы эксплуатации. Якобы — патриархальные отношения между еврейским богачом — предпринимателем и еврейскими рабочими только усугубляют нестерпимый гнёт. К гнёту экономическому, к презрению, с которым еврейская буржуазия относится к «благодетельствуемым» ею рабочим, следует добавить ещё неподдающийся никакому описанию гнёт политический. Русский обыватель, вообще, не очень-то избалован гражданскими правами, и полицейский произвол, произвол всякого носящего кокарду чиновника для него вещь вполне обычная. С этим русский «гражданин» свыкается уже, что называется, с пелёнок. Но того полицейского рабства, которое свило себе гнездо в «черте еврейской оседлости», трудно себе представить даже и бесправному обывателю центральных губерний.

Глава XI. Начало социал-демократического движения.

30 апреля 1895 года Московская организация решается, наконец, произвести смотр организованным рабочим и сообща отпраздновать впервые 1‑ое мая. До того 1‑ое мая праздновалось в России (не считая Польши) лишь в Петербурге в 1891 г.[1] и в Вильне — в 1892 г. В обоих этих случаях празднование носило чисто кружковой, строго законспирированный характер. Были созваны все более или менее сознательные кружковые рабочие — в Петербурге человек 200, в Вильне человек 100. Это был своего рода экзамен, годичный торжественный акт для прошедших социал-демократическую школу рабочих. И надо отдать справедливость, что говорившие на этих двух маёвках рабочие доказали, что русский пролетариат в состоянии выделить из своей среды свою собственную интеллигенцию. Сознательные рабочие показали, что они понимают, каким могучим орудием в их руках является знание. Наше «оружие» — говорил один из петербургских ораторов[2] — есть знание исторических законов развития человечества; нам стоит только этим вооружить себя, тогда мы всюду победим врага: никакие его притеснения и высылки на родину, заточение нас в тюрьмы и даже высылка в Сибирь не отнимут у нас этого оружия. Мы всюду найдём поле победы, всюду будем передавать своё знание: на родине своим крестьянам, а в тюрьмах будем объяснять арестантам, что они тоже люди и имеют все человеческие права, чтобы они сознавали эти права, передавали свои знания другим и организовали их в группы.

Глава X. Организация.

Итак, жизнь выдвинула перед социал-демократами задачу широкой агитации и организации рабочей массы, и они бодро вступили на путь решения этой задачи. Спорадические случайные стачки конца 1880‑х и начала 1890‑х годов к 1894 г. начинают принимать эпидемический характер. Промышленный кризис 1892–1893 г. сменяется лихорадочным подъёмом промышленности. Начинается спешная постройка целого ряда новых железных дорог. Вмешательство русского правительства в японско-китайский конфликт начинает эру дальневосточных авантюр, в виде захвата Порт-Артура, постройки фантастического Дальнего и Восточно-Китайской дороги. Всё это сулит огромные барыши нашей буржуазии. Концессии, разведки, казённые подряды и заказы сыплются, как из рога изобилия. Иностранные банкиры усиленно поддерживают правительственную авантюру «внешними займами», в полной уверенности, что сливки со всех этих концессий и заказов достанутся им. Правительство идёт им навстречу. Заграничные капиталы в небывалых до того размерах притекают в Россию, и с 1894 года начинается эпоха настоящей горячки. Заводы, в особенности машиностроительные, сталелитейные, железоделательные, растут, как грибы после дождя. Начинается усиленная эксплуатация природных богатств, как, например, донецкого угля, бакинской нефти и т. д. Мёртвый, чисто земледельческий юг России в каких-нибудь два-три года превращается в густую сеть промышленных центров. Заводы в Екатеринославе, Баку и других городах юга и Кавказа растут с чисто американской быстротой.

Глава IX. Социал-демократы и «чистые политики».

Начав работу среди пролетариата, пропагандисты отдались этой работе целиком и почти совершенно ушли от остальной интеллигенции. Лишь изредка появлялись они на студенческих вечеринках, чтобы поспорить с представителями других течений, а главным образом для того, чтобы под тем, либо иным предлогом произвести сбор в пользу дорогого им дела. На работу среди студенчества они смотрели теперь, как на пустую забаву.

Глава VIII. Характер первоначальной агитации.

В настоящее время очень распространено мнение, что переход от «кружковщины» к широкой агитации представлял вместе с тем и переход к так называемому «экономизму». Принято думать, что агитаторы, впервые столкнувшись с массами, и убедившись, что проповедь политических и социалистических идей не находит среди них отклика, решили на время отказаться от агитации этого рода и всё своё внимание стали уделять исключительно экономической борьбе и выяснению экономических нужд рабочего класса, и будто бы грандиозный успех написанной в 1894 году брошюрки «Об агитации» и заключался в том, что она определённо выставила именно эту «плодотворную» идею. Акимов, например, рассказывает, как в Петербурге «среди рабочих шло глухое брожение, росло ещё неосознанное недовольство, которое проявлялось то здесь, то там отдельными вспышками, неорганизованными, разрозненными протестами — у Семянникова, в Порту, у Воронина возникают беспорядки. При таких условиях попадает в Петербург из Вильны рукопись брошюры «Об агитации»... Девиз был найден; в Петербурге начался период экономической агитации. И агитаторы, не получившие отклика, когда они обличали существующий политический и общественный строй, увидали, что не только рабочие, с которыми они имели дело, но и широкие слои рабочего класса, к которым не было непосредственного доступа, дружно и смело откликнулись на призыв к борьбе экономической»[1].

Глава VII. Начало агитации.

«Мирный пропагандист далёкого социалистического строя, прилежный учитель кружка рабочих, был приведён и поставлен перед толпою. Сознательный революционер стоял перед революционной стихией, которая не могла угадать и понять его отдалённых, великих целей. Здесь-то, наблюдая движение, которое в это время росло в спокойных на вид народных массах, и прислушиваясь впервые к голосу стихии, сознательный революционер, идеолог пролетариата должен был признать свою ошибку, определявшую поведение спропагандированных рабочих на массовых собраниях. И тут было сказано слово, облетевшее затем всю Россию: «мы ошиблись». — Так рисует Акимов[1] переход от кружковой деятельности к агитации. По его мнению выходит, будто бы интеллигенты умышленно не шли в массу рабочих, преследуя какой-то свой особый план, затем уже, дескать, масса заставила их снизойти до себя, и они, увидя мощь «стихии», сразу просветились, покаялись в своих прегрешениях и заявили: «мы ошиблись, написали брошюру «об агитации» и, бросив «кружковщину», перешли к массовой агитации. Обыкновенно принято, как это делает и Акимов, резко отграничивать период «кружковщины» от периода агитации.

Глава VI. Социал-демократические кружки.

Большая часть марксистских кружков, которые до голодного 1891 года занимались почти исключительно самообразованием, теперь от теории стали переходить к практике. Усилилась пропаганда марксистских идей среди учащейся молодёжи; начали создаваться группы переводчиков немецкой социал-демократической литературы, группы переписчиков и распространителей этой литературы; завелись социал-демократические библиотечки. Марксистские ораторы стали всё чаще посещать студенческие вечеринки и превращать их в аудитории для пропаганды своих идей. Наряду с работой среди учащихся началась и работа среди городских фабрично-заводских и ремесленных рабочих. Работа началась почти одновременно (1891–1893 г.) в самых различных концах России — в Лодзи, Варшаве, Вильне, Минске, Петербурге, Москве, Одессе, Туле, Иваново-Вознесенске, Нижнем-Новгороде, Самаре, Саратове, т. е. почти везде, где только существовали марксистские кружки самообразования.

Глава V. Марксистские кружки.

После провала Дейча, с одной стороны, и Благоевской группы — с другой, связь между группой Освобождение Труда и Россией, как мы уже говорили, почти совершенно замерла. Но брошенные группой семена марксизма далеко не погибли. Возвращающаяся из заграницы молодёжь, как и молодёжь, участвовавшая в кружках Благоева, уже относится критически к народническим идеям; она уже ищет объяснения этих идей, а не принимает их за аксиомы, за непреложные истины. Правда, русской социал-демократической литературы ещё слишком недостаточно для того, чтобы надлежащим образом осветить то, что происходит в России, и что так живо интересует эту молодёжь; её одной — этой литературы — ещё недостаточно для выработки нового цельного мировоззрения, но вся громадность её заслуги обнаружилась уже в том, что она заставила мысль своих читателей работать в известном направлении.

Глава IV. Благоевская группа.

Совершенно независимо от группы «Освобождение Труда», почти одновременно с ней, в Петербурге возникла первая социал-демократическая группа, известная по имени своего основателя, болгарина Благоева[1]. Как и Плеханов, Аксельрод и Засулич, Благоев начал с критики народничества и перешёл к штудированию научного социализма. Но если первые, живя заграницей, находились в благоприятных условиях для ознакомления с теорией и практикой западноевропейского рабочего движения, то нельзя того же сказать о Благоеве и его товарищах. По собственным словам Благоева, взгляды его группы «представляли смесь научного социализма с лассальянством и, если хотите, с лавризмом... «В основе наших взглядов и программы — говорит он — лежал общий принцип социал-демократии, а именно, что рабочий класс России должен выделиться в самостоятельную политическую партию, конечная цель которой должна состоять в преобразовании общества на социалистических началах, на коллективном владении средствами производства; что для приближения к этой цели рабочему классу России необходимо прежде всего добиться конституции, и что в России конституционное управление останется мечтой до тех пор, пока не явится сильная рабочая партия с самостоятельными от буржуазии задачами. Поэтому, насколько помнится, в первой передовице № 1. «Рабочий», писанной мною, настаивалось больше всего на том, что рабочим в России необходимо бороться, как за ближайшую задачу, за конституционное управление... Политическую свободу мы считали первым необходимым условием для того чтобы можно было бороться для социалистического переворота. А этот последний мы представляли себе по Лассалю т. е. через рабочие ассоциации, субсидируемые государством»[2].