«В марте (1896 г.) руководителями движения, — читаем мы
в не раз уже цитированном отчёте Ц. К. Московского рабочего союза, — была
сделана попытка приступить к устройству организации и боевой кассы. С этой
целью решено было созвать собрание представителей отдельных заводов и фабрик.
Недостаток подходящего помещения заставил собрать порознь представителей
заводских и фабричных рабочих. На этих собраниях выяснились результаты зимней
работы и имеющиеся в настоящее время связи, а, главным образом, обсуждался план
устройства организации. План этот в общих чертах представлялся в следующем:
организация состоит из собрания
представителей по одному с каждого заведения и из центрального комитета. В состав центрального комитета входит
несколько интеллигентов и человек 6–7 наиболее сознательных, развитых и
энергичных рабочих, приблизительно по одному от каждого района, на которые для
быстроты сношений разделяется Москва. Центральный комитет руководит всем
московским движением, распоряжается средствами организации, доставляет и
печатает нелегальную литературу и ведёт сношения, как с другими городами, так и
с заграницей. Собрания его происходят правильно от одного до двух раз в месяц.
Представительское собрание состоит при центральном комитете в качестве
совещательного органа, своевременно доставляет центру известия о всём, что
делается в их мастерских. Таким образом, является возможность для непрерывной
широкой агитации. Организация имеет свою кассу и библиотеку»[1].
Этот план организации, выработанный в 1898 году лишь в
мелких деталях, отличается от плана Московской организации, принятого летом 1895
года[2].
Это тем более характерно, что между двумя организациями — работавшей до 1895 г.
и работавшей в 1896 г. — почти совсем не сохранилось преемственной связи.
Соответствует ли этот план организационному плану Народной Воли, который проповедовался
группой «Освобождение Труда»? В известном смысле, да. Центральный комитет
здесь, как и там, не выбирается организацией, он строго законспирирован, «недосягаем»
для всей массы; он создаёт всю работу, всю остальную организацию. Это
генеральный штаб, главная квартира московского рабочего движения. Но на этом
сходство прекращается. Уже представительское собрание есть шаг вперёд по
сравнению со старыми революционными организациями. Оно является учреждением,
непосредственно связывающим штаб с армией, и свидетельствует уже об организации
самой армии. Армия эта организуется в кассу.
Вопрос о кассе вызвал сильные споры среди присутствующих;
споры эти шли не о задачах кассы, которые все понимали одинаково, а о способах
её устройства. На собрании заводских представителей возник вопрос: ставить ли
сразу общую центральную кассу или дойти до неё путём организации объединения
местных касс. Большинство стояло вначале за второй план, но в конце концов было
решено всё-таки приступить сразу к устройству общей кассы... Собрание же
фабричных представителей единогласно высказалось за немедленное устройство
общей кассы, хотя бы с необязательным на первое время взносом. Средства общей
кассы образуются из вступительного рублёвого взноса и ежемесячных взносов в
размере двух копеек с заработанного рубля. Лица, ежемесячная выработка которых
не достигает 15 рублей, от вступительного взноса освобождаются. Сюда же идут
пожертвования сочувствующей интеллигенции. Касса должна быть почти
исключительно боевою (т. е. поддерживать стачки, раз они начаты с согласия
организации) и оказывать помощь пострадавшим за рабочее дело и их семьям. Кроме
того, часть денег уделяется на литературу. Выдача ссуд и пособий допускается в
крайних случаях»[3].
Здесь, как мы видим, в вопросе о кассах сталкиваются уже два
направления. Социал-демократы-руководители и представители массовых фабричных
рабочих стоят за устройство центральной кассы с её разветвлениями на местах.
Представители же лучше оплачиваемых заводских рабочих стоят за организацию
местных касс, желают первоначально укрепить их, а затем уже думать о соединении
их в одну общую центральную кассу. Для непосвящённых этот вопрос может казаться
пустяковым, чисто техническим вопросом о целесообразности. А между тем, спор
этот в своё время имел большое значение, так как в нём столкнулись два прямо
противоположных миросозерцания. Защитники местных касс стали на точку зрения тред-юнионов;
для них касса была не организационным и агитационным средством классовой
борьбы, она являлась целью сама по себе. Они смотрели на кассу не с точки
зрения интересов всего рабочего движения, а с точки зрения интересов своего завода, своей профессии, с точки зрения улучшения своего собственного положения. Они не прочь уделять часть средств и
общей кассе, но только за определённую услугу — за доставку необходимой им
литературы, за ту помощь, которую общая касса может оказать им в случае их
забастовки, и т. д.
Модельщики завода Гоппера, организовавшие свою отдельную,
чисто профессиональную кассу, так мотивируют свой отказ подчиниться общему
уставу центральной кассы: «Общая касса поддерживает лишь такую забастовку, за
которую выскажется центральный комитет. Но ведь возможны разногласия между ним
и каждым отдельным заводом в вопросе о том, имеет ли смысл данная забастовка...
Отдавать весь взнос в общую кассу равносильно тому, чтобы стать в полную
зависимость от неё»[4].
В этом, именно, пункте и заключается вся сущность разногласия. Центральный
комитет может не одобрить возникновения стачки на данном заводе, потому что найдёт
её бесполезной для общерабочего дела. Точка зрения защитников профессиональных
касс лучше всего выражена в № 1 «Рабочей Мысли».
«Борьба за
экономическое положение, борьба с капиталом на поле ежедневных насущных
интересов и стачка, как средство этой борьбы — вот девиз рабочего движения.
Эта борьба понятна всем, она закаляет силы и сплачивает рабочих. В ней каждый
шаг вперёд есть улучшение в жизни, есть новое средство к дальнейшим победам.
Раз привлечена вся масса рабочих — этим обеспечены средства к борьбе. Движение перестаёт
быть нищим, живущим подачками со стороны. Средства должны давать сами бойцы, и
каждый трудовой грош, вложенный в дело, будет дороже тысяч, данных со стороны.
Стремление рабочих заводить кассы знаменует переход к вполне сознательной эпохе
движения. Эти кассы должны давать в
будущем средства прежде всего не для занятий, не для книг, а для насущного
хлеба во время разгара боя, во время стачек. Вокруг касс должны
группироваться рабочие, и каждая из них
дороже для движения, чем сотня других организаций. Конечно, и дело
самообразования должно идти своим чередом, воспитывая интеллигентные единицы. Пусть рабочие ведут борьбу, зная, что борются
они не для каких-то будущих поколений, а для себя и для своих детей, пусть
помнят, что каждая победа, каждая пядь, отбитая у врага, есть пройденная
ступень лестницы, ведущей к их собственному благополучию»[5].
Социал-демократической, революционной точке зрения — борьба
рабочих есть борьба за освобождение рабочего класса — противопоставляется здесь
тред-юнионистская точка зрения — борьба рабочих есть борьба за улучшение
положения данных сорганизованных рабочих. Эти две точки зрения казались
настолько непримиримыми, что обеим им сразу не было места в рамках одной и
той-же организации; одна из них необходимо должна была вытеснить другую. На
примере Бунда мы видим, что вторая точка зрения действительно на долгое время
вытеснила там первую[6].
Одну и ту же армию нельзя было сорганизовать под обоими знамёнами; а поднять
второе знамя — значило отказаться от конечной цели пролетарского движения,
отказаться от классовой борьбы.
Но что же могло заставить социал-демократов стать на эту
точку зрения? Главным образом и прежде всего стремление во что бы то ни стало
сорганизовать рабочую армию. Мало сознательные рабочие в революционную кассу не
идут; они ещё бояться «сицилиста», пугаются «революции», — но в пользу стачек
они уже уверовали, постигли связь между удачей или неудачей стачки и
организацией стачечных касс. Охотников войти в такие кассы найдётся много.
Первые социал-демократы, организовывая сеть касс, располагали такие
общедоступные кассы или отделения центральной кассы на самой периферии этой
сети. Назначение таких касс было служить как бы щупальцами для втягивания
малосознательных рабочих в общую социал-демократическую организацию. Это
втягивание происходило таким образом, что, попав в описываемую кассу,
малосознательный рабочий воочию убеждался в том, что при современных
политических условиях совершенно невозможно вести даже чисто экономическую
борьбу, организовать даже чисто профессиональное движение.
Социал-демократические руководители этих первичных касс с первого же дня
вступления в неё новичка, противопоставляя деятельность этой кассы деятельности
западноевропейских профессиональных союзов, указывали на связь между
политической свободой и экономической борьбой, и, таким образом,
малосознательного рабочего толкали к идее о необходимости политической борьбы,
другими словами, превращали его в социал-демократа. Вступив в такую кассу в
надежде при её помощи улучшить своё положение, пользоваться пособием в трудную
минуту, запастись правом на помощь во время стачки, рабочий очень скоро
убеждался, что при вынужденной, благодаря самодержавному режиму, подпольной
деятельности кассы, нет никакой возможности создать не только стачечного фонда,
но даже фонда для взаимопомощи. Правда, часть рабочих, убедившись в этом,
охладевала к делу кассы и к рабочему движению вообще и вскоре покидала кассу,
зато оставшиеся рабочие становились социал-демократами и уже охотно голосовали
— и при том совершенно сознательно — за передачу значительной части наличности
кассы в центральную организацию на чисто революционные нужды.
Чтобы лучше иллюстрировать последнюю точку зрения, я приведу
несколько выдержек из крайне интересного письма одного петербургского рабочего,
написанного им приблизительно за год до выхода № 1 «Рабочей Мысли» и
впервые опубликованного Петербуржцем.
«Главная цель передовых, критически мыслящих людей, — пишет
он, — должна быть: соединить в одно целое рабочую массу. Задача эта весьма
сложная и требует немалого труда, благодаря деморализации рабочих и нашего
строя. Нужно почти заставить рабочих хорошенько вдуматься в своё положение,
нужно вырвать у них рутинное убеждение и доказать выгодность социалистического
строя. Повторяю, этого достигнуть трудно... Передовые люди, отдельные личности
должны быть, по возможности, предусмотрительны, причём ни на минуту не следует
забывать, что передовые личности это только механизмы,
дающие направление; но главная двигательная сила это масса; следовательно, на обязанности личности лежит забота о
сохранении этой силы и её группировании. Здесь нужно некоторое терпение, чтобы
выждать большого скопления силы и, не рассеивая её в разных пунктах, дать отпор
угнетающему строю.
В настоящее время борьба бесспорно далеко не равная: на
золотом знамени противоположного лагеря начертаны пугающие массу слова: «бог, царь
и отечество», на нашем: «Равенство, Свобода, Братство». Не следует забывать,
что первые слова, которые выкрикиваются попами и полицией, заглушают шёпот
вторых, произносящихся шёпотом. Но мы видим, что время от времени попы и
полиция теряют свою силу, и армия под социалистическим знаменем увеличивается».
Как же содействовать увеличению этой армии и помочь
группированию её, т. е. как организовать её? — спрашивает автор и тут-же
отвечает:
«Первым и главным к этому шагом должны быть рабочие кассы,
об устройстве которых я и хочу поговорить несколько подробнее.
Кассы должно устроить так, чтобы они не казались рабочим
непосильными; для этого определённого взноса выставить нельзя, и члены должны
делать таковые по возможности своих средств, причём необходимо заботиться о
том, чтобы участвующие в кассе не смотрели бы на неё, как на лимон, из которого
можно в своё удовольствие выжимать сок.
Касса прямо для революционных целей хороша, но она найдёт
слишком мало участвующих лиц, следовательно, должны быть некоторые побочные
интересы, которые могли бы придать ей наружный колер.
В каждой фабрике или заводе удобнее устраивать несколько
маленьких касс; каждой из них может руководить один более развитой рабочий;
число членов, смотря по возможности обстоятельств, человек 5–6 и более.
Представители каждой из таких касс в каждом заводе или фабрике должны иметь
сообщение, руководить книгами и вообще литературой, вести отчёты и прочее.
Каждый представитель кружка должен вырабатывать из своих
товарищей быть способными в будущем руководить такими же кружками, и одного
всегда не мешает иметь в виду для необходимых поручений, заменить, если то
потребуется, себя, или откомандировать во вновь образовавшийся кружок и
т. д.
При каждом заводе или фабрике нужно иметь главную кассу, куда
будет помещаться запасный капитальчик мелких касс. Личность, заведующая этим
пунктом, должна быть вполне надёжная, потому что здесь будут стянуты все нити
завода или фабрики в один узел. Этот кассир должен иметь прямое или косвенное
сообщение с представителями кружков, следить за нелегальной литературой,
выбирать время для прокламаций, иметь сообщение с интеллигенцией, вести отчёт
главной книги и пр.
Из таких касс каждого завода или фабрики деньги должны
откладываться и препровождаться в центральную кассу соц.-дем. партии, которая
должна храниться, «аки зеница ока». Заведующие центральной кассой прямого
сообщения с заводами иметь не должны, хотя не мешает иногда пересылать отчёт
заведующим главными кассами и, по усмотрению опытного интеллигента, остальным надёжным
рабочим.
В случае стачки, заведующие центральной кассой должны быть
предусмотрительны, чтобы пособие (если таковое будет возможно сделать) достигало
своей цели...
...Вообще надо стараться, чтобы рабочие сами шли вперёд;
косвенно на них влиять нужно, но не следует ставить в такое положение, чтобы
они чувствовали, что их тянут»[7].
Автор этой рукописи рабочий и притом
социал-демократ-практик. Он отлично понимает, что штаб без армии бессилен, что
нужно создать, сорганизовать армию; он считается, с психологией хорошо ему
известного массового рабочего, но он не хочет мириться с этой психологией. «Нужно
заставить рабочего хорошенько
вдуматься в своё положение, — говорит он, — нужно вырвать рутинное убеждение». Как это сделать? — «Нужно придать
наружный колер» соприкасающейся с массой части революционной организации.
Маленькие первичные кассы должны носить желательный для массового рабочего
характер. Они должны быть чисто стачечными кассами; но руководить ими должен
сознательный социал-демократ, который воспитывает вступивших в кассу серых
рабочих и в то же время передаёт в строго конспиративную организацию их
настроение, их нужды, их желания. Таким образом, эта чисто рабочая касса
связывается с социал-демократической организацией и превращается в одно из колёсиков
большого партийного механизма, причём втягивание рабочих в этот сложный
механизм должно совершаться так, чтобы они не чувствовали, «что их тянут» туда.
Фактически все попытки создания массовой организации в 1895–1897
годах и сводились к практическому выполнению плана, намеченного только что
цитированным автором. И при этом характерно, что план этот больше всего
встречал сочувствие у рабочих, вышедших из более серой массы и тех, которые
были теснее связаны с ней, т. е. у фабричных — ткачей, прядильщиков и
т. д. Оппозицию же этот план встречал обыкновенно среди рабочих заводских,
в особенности среди лучше оплачиваемых токарей, модельщиков, машинистов и
т. п. Оно и понятно: касса модельщиков при сравнительно высокой заработной
плате, которую они получали, очень быстро могла стать реальной величиной.
Другое дело фабричные рабочие. Их заработок равнялся 12–18 рублям в месяц;
понятно, что из такого заработка трудно скопить мало-мальски значительный фонд.
Голосуя за центральную кассу, они тем самым высказывались за мысль, чтобы
каждый рабочий, независимо от своей профессии, чувствовал себя обязанным
помогать в каждом случае стачки, чтобы рабочая аристократия приходила на помощь
своим более нуждающимся собратьям. Этому разряду рабочих идея классовой
солидарности подсказывалась самой жизнью.
К вопросу о характере классовой организации очень скоро
должен был примешаться тесно связанный с ним вопрос об участи рабочих в центре.
Выше мы видели, что в Москве до 1896 года этот вопрос не возникал. Не возникал
он по той простой причине, что там с самого зарождения социал-демократической
организации рабочие участвовали в центре наряду с интеллигентами. В Петербурге
этот вопрос также не поднимался до большой летней стачки 1896 года. После
стачки работа сильно разрослась. «Развитие широкого рабочего движения, — говорит
Петербуржец, — и постепенное пробуждение к сознательной жизни всё более и более
широких кругов рабочих естественно выдвинули вперёд массу новых запросов и
потребностей и поставили перед действующими социал-демократами целый ряд новых
задач. Нарождение в самой рабочей среде сознательных и деятельных личностей,
стремившихся ответить на запросы своих товарищей, было одним из неизбежных
последствий того-же подъёма, того-же движения.
Начавшаяся среди рабочих, особенно со времени летней стачки
1896 г., организация постоянных стачечных касс не прекратилась. Теперь
часто уже приходилось слышать, что то на той, то на этой фабрике рабочие
устроили кассу с целью поставить своё дело на более прочных основаниях»[8].
Кассы эти часто возникали самопроизвольно, без всякого
воздействия со стороны организации, например, касса на фабрике Кожевникова.
Они, т. е. кассы, выдвигали своих организаторов, стремившихся войти в
более тесное общение с Союзом, к которому после стачки все рабочие питали самое
широкое доверие. До того времени Союз Борьбы, подобно остальным союзам в других
городах, строил свою организацию сверху: он назначал организаторов и
руководителей и выбирал представителей в «агитационную рабочую группу»
(совещательное учреждение при центральной организации). При выборах он
руководился исключительно степенью сознательности и опытностью в конспирации.
Теперь перед Союзом возникал новый вопрос: как быть с представителями,
выдвинутыми самой массой — признать ли за ними право участия в центральной
организации или нет? Спор по этому поводу не носил ещё того принципиального
характера, который он принял впоследствии с лёгкой руки «Рабочей Мысли».
«Ни для кого не составляет тайны, — говорит Петербуржец, — что
ядро Союза можно было бы определить следующими словами: оно состояло из
центральной и местных групп, членами которых были интеллигенты, имевшие связи с
деятельными рабочими. Такой состав Союза, может быть, ещё годился для кружковой
работы и отчасти для той начальной стадии агитации, которая велась ещё до
летних стачек; но он совершенно не соответствовал тем организационным,
агитационным и даже пропагандистским задачам, какие впервые были поставлены
перед Союзом летними стачками.
«Прежде всего было необходимо восстановить общую рабочую
организацию (объединение местных районных организаций), разрушенную арестами
конца 1895 и начала 1896 гг. Единство действий районных организаций
обеспечивалось бы центральной агитационной группой или рабочим комитетом из
рабочих, представителей от районов. Такая группа организовалась, но
относительно её роли между членами центральной организации происходили
разногласия»[9].
Акимов, рассказывая об этом споре, видит в нём борьбу двух
уже ясно проявившихся направлений. «У Союза Борьбы, — говорит он, — была своя
особая более широкая цель, для которой вся экономическая борьба рабочих была
лишь средством: создавая и поддерживая рабочие кассы, Союз имел в виду не их
непосредственные результаты, а их значение в деле развития классовой борьбы
пролетариата. Но свою цель — ниспровержение существующего порядка Союз не
высказывал ни в прокламациях, ни на собраниях касс. Это придавало Союзу Борьбы
характер заговорщицкой организации, желавшей опираться на рабочие массы, это
отличало его от организации масс, от стачечных касс»[10].
Петербуржец горячо протестует против подобных объяснений. По
его мнению, здесь «не было не только «корешков», но даже тени тех разногласий,
которые потом были окрещены именем борьбы между «политиками» и «экономистами».
Разногласие в тогдашнем Союзе происходило по той причине,
что часть членов центральной организации Союза настаивала, чтобы всё оставалось по-старому, т. е. ядро
Союза состояло бы по-прежнему только из интеллигентов, и чтобы только они были
руководителями движения. Что же касается агитационной рабочей группы, то она
должна стоять на периферии.
Другие же настаивали, что вести дело подобным способом
дальше нельзя, ибо тогда Союз потеряет всё значение и влияние среди рабочих;
что мы должны считаться с наличностью
среди рабочих сознательных сил, которые рвутся к работе и к деятельному участию
в Союзе. Организация Союза должна
быть изменяема сообразно потребностям времени, иначе она будет мёртвою
организацией; что не надо закрывать глаза на факты: функции Союза растут, мы не
успеваем делать даже ту работу, которую выполнять можем только мы, в то время,
как мы бесполезно тратим силы на такую работу, которая с большим успехом может
быть выполнена самими рабочими. Сил у нас недостаёт, и главное недостаёт таких
сил, которые могли бы вести организационную работу в рабочей среде. Потому необходимо отказаться от прежней
системы, необходимо включить в центральную организацию Союза нескольких
представителей от агитационной рабочей группы и ввести более правильное
разделение труда. Только таким путём Союз может развиваться дальше, расширить
свою деятельность, распространять своё влияние и проникать глубже во всё более
и более широкие круги рабочих и приобретать фактическую возможность руководить
рабочим движением Петербурга. Вместе с этим, наконец, было бы раз навсегда
покончено с той перегородкой, которая отделяет социалистов-интеллигентов от
социалистов-рабочих.
Читатель спросит, какие же аргументы выдвигали те члены
Союза, которые отстаивали старый порядок. Эти аргументы сводились, главным
образом, на то, что введение рабочих в центральную группу Союза невыгодно в
конспиративном отношении... Впрочем, однажды один из главных сторонников
старого порядка вещей выразил даже опасение, что «рабочие внесут в Союз новые
порядки и, быть может, лишат нас руководящей роли»[11].
Исходя из этих соображений, они «стояли за прежнюю конституцию Союза, и хотя
признавали пользу рабочего комитета, но спорили против включения представителей
от него в центральную организацию Союза; вместо того они предлагали, наоборот,
послать из центра Союза одного или двух членов в качестве представителей в
рабочий комитет, иными словами, они стояли за status quo»[12].
Ленин по поводу этого спора, подобно Петербуржцу,
утверждает, что «само собой разумеется, что спорившие далеки были от мысли
видеть в этом разногласии начало расхождения, считая его, наоборот, единичным и
случайным»[13].
Для нас несомненно одно, что если в начале 1897 года спор
этот не носил ещё принципиального характера, если тогда, по всей вероятности,
сущность его сводилась не к участию или неучастию в социал-демократической
организации, рабочих вообще, а к оценке определённых,
хорошо известных обеим сторонам рабочих, и уже в зависимости от этого к
решению вопроса об их участии, то очень скоро вопрос факта свёлся к вопросу
принципа. Очень скоро, повторяю я, вопрос об участии сознательных рабочих в
социал-демократической организации свёлся к вопросу об участии в ней рабочих вообще или, другими словами, к
принципиальному вопросу: должна ли
социал-демократическая организация быть выше уровня среднего массового рабочего,
должна ли она руководить движением, воспитывать массу, «вырывать у нея — употребляя
выражение вышецитированного автора-рабочего — рутинное убеждение» или она
должна опуститься до уровня
массовика, превратиться в одну лишь выразительницу
желаний массы, стать простой исполнительницей её воли.
Мы не берёмся сейчас судить, кто был прав в вышеупомянутом
споре Союза Борьбы. Те ли, которые не видели среди имевшихся в то время на лицо
рабочих людей достаточно сознательных, достаточно искушённых в конспиративном
отношении, и поэтому, и только поэтому
отстаивали status quo, или же те, которые оценивали знакомых им рабочих более
высоко, считая их способными быть руководителями, и поэтому настаивали на
видоизменении организации. Вопрос, поставленный в такой форме, в настоящий
момент для нас совершенно не интересен. Многих из современных читателей
наверное шокирует приведённый Петербуржцем, между прочим, аргумент одного из
защитников старого порядка, «который выразил даже опасение, что рабочие внесут
в Союз новые порядки и, быть может, лишат нас руководящей роли». Петербуржец, —
к слову сказать, один из редакторов «Рабочей Мысли», — передавая этот аргумент,
не счёл, к сожалению, нужным комментировать его. А между тем тут-то и зарыта
собака, как говорят немцы. Понимал ли этот защитник status quo под «нашей»
руководящей ролью руководящую роль определённых лиц, составлявших в то время
Союз Борьбы, или он подразумевал под этим руководящую роль социал-демократии?
Если взять историю ближайших следующих лет, то мы увидим, что у него было
полное основание опасаться за потерю социал-демократического руководства, так
как скоро «наше» руководство сменилось руководством тред-юнионистов — «экономистов».
Итак, ко времени первого съезда среди русских
социал-демократов намечалось три главных организационных течения.
Первое, которое пропагандировалось эмигрантами из группы «Освобождение
Труда», и которое представляло план боевой, строго централизованной, строго
законспирированной организации революционеров-социал-демократов, организации
штаба, готовящегося к рекрутированию себе армии. Это течение не отвечало вовсе
на вопрос, как организовать уже привлечённую армию, и каким образом из
существующих уже, независимых друг от друга местных центров создать
централистическую партию. Это течение носило чисто абстрактный характер и
совершенно не считалось с сложившимися в России условиями.
Второе течение стремилось во что бы то ни стало
сорганизовать армию. Преследуя эту цель, оно готово было отказаться от всего,
что, по его мнению, вредит, мешает сплочению рабочих. Старое знамя
революционной социал-демократии отпугивает массовика-рабочего — это знамя
должно быть свёрнуто и на время отброшено в сторону. «Борьба за будущие
поколения» понятна лишь немногим сознательным рабочим, «масса» воспринять этот
лозунг не может, поэтому его следует отбросить, а вместо него выдвинуть лозунг «немедленного
улучшения положения каждого отдельного рабочего» и уже под этим лозунгом
строить организацию. Это течение желало сорганизовать рабочую армию при условии
отказа от той борьбы, ради которой эта армия собиралась.
И, наконец, третье течение, медленно и постепенно
складывавшееся среди старых практиков, сводилось к тому, чтобы по возможности
расширить рамки тайной организации и, сохранив в неприкосновенности
конспиративный характер штаба, целым рядом нитей непосредственно связать его с
массой. Сама масса в партийную организацию входить не должна. Она
дисциплинируется непрерывной агитацией постоянно развиваемым в ней стремлением
к партийной организации и её участием в пропагандистских кружках и в кассах
стачечной борьбы. Широко ставился вопрос об извлечении из этих первичных касс и
кружков сознательных, распропагандированных рабочих и о привлечении их в организационную
партийную работу. Взгляды этого течения были высказаны Лениным в написанной им
перед съездом в 1897 г. брошюре. В этой брошюре, полемизируя с Лавровым,
он определённо подчёркивает разницу между социал-демократической и старой
народовольческой организацией.
«Традиции бланкизма, заговорщичества, — говорит он, — страшно
сильны у народовольцев, до того сильны, что они не могут себе представить
политической борьбы иначе, как в форме политического заговора. Социал-демократы
же в подобной узости формы не повинны, в заговоры они не верят, думают, что
время заговоров давно миновало, что сводить политическую борьбу к заговору,
значит — непомерно её суживать, с одной стороны, а с другой — выбирать самые
неудачные формы борьбы»[14].
Лавров высмеивал русских социал-демократов за то, что они
будто бы хотят организацию германской партии перенести целиком в Россию. «На
самом деле, — возражает ему Ленин, — никогда русские социал-демократы не
забывали о наших политических условиях, никогда не мечтали о возможности создать
в России открыто рабочую партию, никогда не отделяли социализм от задачи борьбы
за политическую свободу. Но они думали всегда и продолжают думать, что эту
борьбу должны вести не заговорщики, а революционная партия, опирающаяся на
рабочее движение. Они думают, что борьба против абсолютизма должна состоять не
в устройстве заговоров, а в воспитании, дисциплинировании и в организации
пролетариата, в политической агитации среди рабочих, клеймящей всякое
проявление абсолютизма, прибивающей к позорному столбу всех рыцарей
полицейского правительства и вынуждающей у этого правительства уступки. Разве
не такова именно деятельность С.-Петербургского «Союза борьбы за освобождение
рабочего класса»? Разве эта организация не представляет собою именно зачатка,
революционной партии, которая опирается на рабочее движение, руководит
классовой борьбой пролетариата, борьбой против капитала и против абсолютного
правительства, не устраивая никаких заговоров и почерпая свои силы именно из соединения социалистической и демократической
борьбы в одну нераздельную классовую борьбу петербургского пролетариата? Разве
деятельность «Союза», при всей её краткости, не доказала уже, что руководимый
социал-демократией пролетариат представляет собою крупную политическую силу, с
которой вынуждено уже считаться правительство, которой оно спешит делать
уступки?
Закон 2 июня 1897 года, как торопливостью его
проведения, так и своим содержанием показывает своё значение, как вынужденной
уступки пролетариату, как отвоёванной, позиции у врага русского народа. Эта
уступка весьма миниатюрна, позиция очень незначительна, но ведь и та
организация рабочего класса, которой удалось вынудить эту уступку, тоже не
отличается ни широтой, ни давностью, ни богатством опыта или средств: «Союз
Борьбы» основался, как известно, лишь в 1895–1896 г., и его обращения к
рабочим ограничивались лишь гектографированными и литографированными листками.
Возможно ли отрицать, что подобная организации объединяющая, по крайней мере,
крупнейшие центры рабочего движения в России (округа С.-ПБ-ий,
Московско-Владимирский, южный и важнейшие города, как Одесса, Киев, Саратов и
т. д.), располагающая революционным органом и пользующаяся таким же
авторитетом в среде русских рабочих, каким пользуется «Союз Борьбы» среди
петербургских рабочих, что подобная организация была бы крупнейшим политическим
фактором в современной России, — фактором, с которым правительство не могло бы
не считаться во всей внутренней и внешней политике? Руководя классовой борьбой
пролетариата, развивая организацию и дисциплину среди рабочих, помогая им
бороться за свои экономические нужды и отвоёвывать у капитала одну позицию за
другой, политически воспитывая рабочих и систематически, неуклонно преследуя
абсолютизм, травя каждого башибузука[15],
дающего почувствовать пролетариату тяжёлую лапу полицейского правительства, — подобная
организация была бы, в одно и то же время, и приспособленной к нашим условиям
организацией рабочей партии, и могучей революционной партией, направленной
против абсолютизма. Рассуждать же наперёд о том, к какому средству прибегнет
эта организация для нанесения решительного удара абсолютизму, предпочтёт ли
она, например, восстание или массовую политическую стачку или другой приём
атаки, — рассуждать об этом наперёд и решать этот вопрос в настоящее время было
бы пустым доктринёрством»[16].
Если мы всмотримся в «Программу съезда» и в «Объяснительную
записку», то и тут в постановке организационных вопросов мы найдём отражение
различных наметившихся течений. Прежде всего, хотя и ставится вопрос о
федерации «или полном слиянии партий, но и в том и в другом случае
предрешается, что Центральный Комитет партии должен быть не руководящим
органом, а исключительно представительным и исполнительным. Последовательная
централизация всех функций, проведённая в местных организациях, считается
неприменимой к организации партийной. Ц. К., исполняя ряд технических
функций, должен лишь намечать ближайшие задачи общего характера. Что же
касается местной работы, то «Программа съезда» предлагает фактически
существующий, исторически сложившийся тип организации: а) местный
центральный комитет, т. е. главный руководящий центр, состоящий из самых
энергичных и наиболее сознательных социал-демократов, безразлично рабочих или
интеллигентов; б) рабочий комитет, т. е. совещательное учреждение при
местном Ц. К. из более сознательных представителей всех заводов, на
которых имеются связи и в) организация рабочих т. е.
фабрично-заводские кружки, кассы, вплоть до непартийных касс взаимопомощи.
Авторы «Объяснительной записки» предлагают новую схему. Вся организация на
местах должна составить общий рабочий союз во главе с рабочим центральным комитетом, далее идёт собрание представителей,
заводские кружки.
Очевидно, организация второго типа, в противоположность
первой, должна быть построена не сверху, а снизу, на демократических выборных
началах. Этот вывод можно сделать из того пункта, который ставит вопрос о
выделении из этой чисто рабочей организации руководителей, т. е.
интеллигентов, причём съезд должен также решить вопрос об отношении этих
выделенных из организации интеллигентов к рабочим организациям. «Объяснительная
записка», наряду с вопросом о чисто рабочих организациях, выдвигает вопрос и о
профессиональных союзах.
Вопрос о необходимости центрального органа предрешается
авторами и «Программы съезда», и «Объяснительной записки»; но в то время, как «Программа»
говорит лишь об одном центральном органе, авторы «Записки» выдвигают вопрос об
особом заграничном и о местных органах.
[1]
«Рабочее движение в Москве». «Работник» № 3–4, стр. 36–37.
[2]
См. первую часть этой работы, гл. XI.
[3]
См. «Работник» № 6–4. Стр. 37–38.
[4]
«Работник», № 3–4, стр. 43.
[5]
«Рабочая Мысль», № 1. Передовая статья. С.-П6., октябрь 1897 г.
Последние два курсива мои М. Л.
[6]
См. 1 часть этой работы гл. XII.
[7]
«Очерк петербургского рабочего движения 90‑х годов», стр. 64-65.
[8]
«Очерк петербургского рабочего движения 90‑х годов» стр. 61–62.
[9]
«Очерк петербургского рабочего движения 90‑х годов» стр. 66–67.
[10]
«Очерк развития социал-демократии в России» стр. 50.
[11]
«Очерк петербургского рабочего движения 90‑х годов», стр. 67–68.
[12]
«Очерк петербургского рабочего движения 90‑х годов», стр. 70.
[13]
«Что делать», Stuttgart. 1902 г. стр. 23.
[14]
Ленин. «Задачи русских социал-демократов» 3-е издание.
[15]
Башибузук — (устар. разг.). Разбойник, головорез.
Комментариев нет:
Отправить комментарий