«Марксизм нетерпимый, марксизм отрицающий, марксизм
примитивный (пользующийся слишком
схематическим представлением классового деления общества) уступит место
марксизму демократическому, и общественное положение партии в недрах
современного общества должно резко измениться. Партия признаёт общество, её узкокорпоративные, в большинстве случаев
сектантские, задачи расширяются до задач общественных, и её стремление к
захвату власти преобразуется в стремление к изменению, реформированию современного
общества в демократическом направлении, приспособительно к современному
положению вещей с целью наиболее удачной, наиболее полной защиты прав
(всяческих) трудящихся классов»[1].
Так рисуется автору знаменитого «Credo» будущее развитие
социал-демократических партий в Западной Европе. Если мы вчитаемся во все
тактические статьи Аксельрода, то увидим, что авторы «Credo» не выдумали ничего
нового: так, именно, и должны были, по мнению Аксельрода, поступать русские марксисты, стремящиеся
осуществить общенациональную революционную задачу. Он обвинял их в узкой
нетерпимости по отношению к обществу в том, что они на всю буржуазию смотрят,
как на одну сплошную реакционную массу, и убеждал, что главная задача их — это
вместе со всем обществом добить партию «кнута и палки» и, таким образом, сообща
достигнуть «общенациональной» цели, и что рабочая организация нужна для
ближайшей «общедемократической цели», «для обеспечения успеха в борьбе против
современного государства за интересы трудящегося класса».
Но, в противоположность автору «Credo», всегда и всюду
Аксельрод спешил оговориться, что такое положение русские социал-демократы
должны занять, благодаря совершенно особым условиям общественных отношений у
нас в России, благодаря тому, что Россия ещё не вышла из периода
первоначального накопления, и в ней ещё не создались политически господствующие
классы. Говоря о западноевропейском рабочем движении и о будущем, после-конституционном русском движении, он не сомневается
в необходимости для него чисто-классового характера. Автор же «Credo»
Аксельродов-скую схему борьбы распространяет на всё рабочее движение от начала
до конца, что объясняется его полным невежеством в истории западноевропейских
революций вообще и рабочего движения в частности. Но во всём, что касается
деятельности русских марксистов, они буквально повторяют мысли, уже 15 лет
пропагандируемые группой «Освобождение Труда». «Забыв, что на Западе рабочий
класс выступил уже на расчищенное политическое поле деятельности, — говорят
они, — наши марксисты более, чем нужно, относятся с презрением к радикально или
либерально-оппозиционной деятельности всех других нерабочих слоёв общества.
Малейшая попытка сосредоточить внимание на общественных проявлениях либерально-политического
свойства вызывает протест ортодоксальных марксистов, забывающих, что целый ряд
исторических условий мешает нам быть марксистами Запада и требует от нас иного
марксизма, уместного и нужного в русских условиях... Если классовая схема
помешает деятельному участию русского интеллигента в жизни и отодвинет его
слишком далеко от оппозиционных кругов — это будет существенный ущерб для всех,
кто вынужден бороться за правовые формы не об руку с рабочим классом, ещё не
выдвинувшим политических задач»[2].
Всё, что говорится здесь, повторяю, не раз говорил в своих
статьях и Аксельрод. Но Аксельрод говорил эго из тактических соображений, чтобы, с одной стороны, привлечь на
сторону рабочего движения «буржуазную» интеллигенцию, а с другой, чтобы
направить рабочую массу по революционному пути. Исходным пунктом его
тактического плана служила мысль, что революцию в Россию может совершить только рабочий класс, но совершит он её тогда,
когда буржуазной интеллигенции, этой «революционной
бацилле», этому «ферменту» удастся
оплодотворить стихийное рабочее движение сознанием необходимости революционной
борьбы. Автор «Credo» в революционное будущее русского рабочего класса не
верит, не верит, следовательно, и в возможность самой революции.
«Линия наименьшего сопротивления у нас, — говорит он, — никогда
не будет направлена в сторону политической деятельности. Невозможный
политический гнёт заставит много говорить о нём, именно на этом вопросе
сосредоточивать внимание, но никогда не
заставит он практически действовать. Если на Западе слабые силы рабочих,
будучи вовлечены в политическую деятельность, окрепли на ней и сформировались,
у нас слабые силы эти, наоборот, стоят перед стеной политического гнёта и не
только не имеют практических путей для борьбы с ним, а, следовательно, и для
всего развития, но даже систематически душатся ими и не могут пускать даже
слабых ростков. Если прибавить к этому, что рабочий класс наш не получил в
наследие того организационного духа, каким отличались борцы на западе, то
картина получится удручающая и способная повергнуть в уныние самого
оптимистического марксиста... Разговоры о самостоятельной рабочей политической
партии суть не что иное, как продукт переноса чужих задач, чужих результатов на
нашу почву».
Как известно, «Credo» впервые было опубликовано вместе с
протестом против него, составленным на собрании 17 человек ссыльных
социал-демократов[3].
«Так как «Искра» совершенно исказила историческую оценку «Credo», — говорит по
этому поводу Акимов, — то будет небесполезно отметить его историю. Несколько
частных лиц (кажется, четыре) случайно сошлись в редакции одного петербургского
журнала. В разговоре некто N. высказал мысль, которую я выше привёл (что
рабочий класс не в силах низвергнуть самодержавие, он призывал социалистов
примкнуть в деле их борьбы с самодержавием не к рабочему классу, а к «интеллигенции»).
Присутствующие нашли эту мысль ошибочной и просили говорившего формулировать её
письменно, что тот и исполнил. Один из наших товарищей по партии, в руки
которого попала эта записка, снабдил её громким именем «Credo» и послал своим
знакомым. Те, собравшись в числе 17‑ти, резко раскритиковали это «Credo»[4].
Далее, Акимов утверждает, что «Credo» отнюдь не являлось
символом веры какой бы то ни было группы, а тем более всего «экономического
направления». «Автор «Credo», — говорит он, — никогда ни к одной действующей в
России социал-демократической организации не принадлежал. Он — бывший
народоправец. Правда, он был одно время членом старого союза за границей»[5].
Прежде всего, Акимов неверно приводит основную мысль автора «Credo».
Если бы он приглашал только «интеллигентных» социалистов примкнуть в борьбе с
самодержавием не к рабочему классу, а к «интеллигенции», то это было бы зло ещё
не так большой руки и не могло бы служить достаточным поводом для протеста, для
всей той бучи, которую затеяли 17 ссыльных — старых практиков. Подобная точка
зрения и до того высказывалась народоправцами, социал-демократы спорили с ними,
доказывали нелепость их надежд на интеллигенцию, но в то же время считали в
порядке вещей, что объединившаяся под знаменем «Народного Права» буржуазная интеллигенция иначе
рассуждать не может, что рассуждение это вполне отвечало классовым интересам
буржуазии.
Но когда «бывший народоправец», называясь марксистом и
считая себя членом социал-демократической партии, говорит, что нелепо «рассуждать
о самостоятельной рабочей политической
партии», и в то же время считает, что «для русского марксиста исход один:
участие, т. е. помощь в экономической борьбе пролетариата и участие в
либерально-оппозиционной деятельности»[6],
то тут уже получается нечто совершенно иное. Мысль автора «Credo» сводится уже
не к тому, чтобы «социалисты-интеллигенты» шли бороться за политическую свободу
в чисто интеллигентские фракции, а чтобы они, оставаясь в рядах рабочей партии, старались не допускать эту партию
за пределы экономической борьбы пролетариата. Другими словами,
интеллигенты-марксисты, организуя экономическую борьбу пролетариата, не должны
допускать его до создания чуждой русским условиям «самостоятельной рабочей политической партии». Автор «Credo»
вовсе не думает, что русским рабочим не придётся вести политической борьбы; по
словам Акимова, он был крайним политиком[7].
«Трудна, бесконечно трудна и экономическая борьба, — говорит автор Credo, — но
она возможна, она, наконец, практикуется
самими массами. Приучаясь в этой борьбе к организации, поминутно наталкиваясь в ней на политический режим, русский рабочий
создаёт, наконец, то, что можно назвать формой рабочего движения». От борьбы
рабочих не избавишься; рабочий класс у нас существует, и как бы ни относились к
этому «интеллигенты», сами массы уже начали экономическую борьбу; эта борьба
при русских условиях неизбежно сталкивает их с политическим режимом. Рабочие
массы, воспитанные экономической борьбой в классовом духе, могут и эту
вынужденную борьбу с политическим режимом повести в классовом же духе, создать
классовую форму политического движения. Вот этого то необходимо избежать. До
сих пор русские социал-демократы «относились с презрением к радикальной и
либерально-оппозиционной деятельности всех других не рабочих слоёв общества, «как
«отрицатель» русский марксист пришёл очень рано» и тем содействовал классовому
характеру будущей политической борьбы рабочих. Нужно в этом смысле изменить
тактику; нужно воспитать рабочих так,
чтобы они в либерально-оппозиционной деятельности не рабочих слоёв общества
видели защиту своих интересов. Революция у нас немыслима, но о революции и не
думают эти либерально-оппозиционные слои общества; идею о захвате власти «приспособительно
к современному положению вещей» они преобразовали уже в идею о мирном
изменении, реформировании современного строя. К этому же мирному развитию нужно
готовить и рабочих. Вот действительный смысл «Credo».
Всё значение «Credo» заключалось в том, что оно являлось
выражением истинных, хотя и плохо сознаваемых желаний и стремлений тех
непролетарских элементов, которые широкой волной нахлынули в ряды нашей партии.
Чуткость старых социал-демократов-практиков подсказала им всю опасность этих
стремлений для пролетарского движения.
«Мы не знаем, — говорят авторы «Протеста», — много ли найдётся
русских социал-демократов, разделяющих эти воззрения. Но несомненно, что вообще
идеи этого рода имеют сторонников, и потому-то мы считаем себя обязанными
категорически протестовать против подобных воззрений и предостеречь всех
товарищей от грозящего совращения русской социал-демократии от намеченного уже
ею пути, именно: образования самостоятельной политической рабочей партии,
неотделимой от классовой борьбы пролетариата и ставящей своей ближайшей задачей
завоевание политической свободы»[8].
«Рабочее Дело», перепечатывая «Протест 17‑ти», приветствует
его, но тут же добавляет: «мы твёрдо убеждены, что этот «символ веры»
представляет собой не больше, как мнение единичных лиц, отражает лишь идейную путаницу
в головах его авторов[9],
в действительности же в России среди практиков такого направления не
существует; «возьмите изданные местными комитетами Рабочей Социал-Демократической
Партии майские прокламации нынешнего года (рассчитанные на широкую массу рабочих), и вы увидите целый ряд ближайших политических требований, начиная с
установления законом 10‑часового
рабочего дня и кончая требованиями гласного суда присяжных по делам о стачках,
отмены административных высылок и произвольных арестов без суда, права
устраивать кассы, свободы стачек, собраний, союзов»[10].
Я уверен, что автор «Credo» и его единомышленники, вроде
г. NN, т. е. Прокоповича, прочтя эти «политические» требования, ответили
бы редакции «Рабочего Дела», что и они готовы подписаться под такими
требованиями, но что дело не в требованиях, а в том, как проводить, как
добиваться их. «Рабочее Дело» совершенно не поняло, в какой, именно, плоскости
поставлен сторонниками «Credo» вопрос, и вследствие этого получился довольно
странный и для посторонних, казалось бы, совершенно нелепый спор между группой «Освобождение
Труда», с одной стороны, и «Рабочим Делом» — с другой. Обе стороны согласны с «Протестом
17‑ти», одинаково бичуют и отрекаются от солидарности с «Credo», а между тем
резко расходятся друг с другом и в течение нескольких лет, вплоть до появления
в 1903 году знаменитой статьи Плеханова «Чего не делать»[11],
не могут понять один другого[12].
Прежде всего спор зашёл о том, имеются или не имеются среди
русских социал-демократов сторонники «Credo». Авторы «Протеста» могут указать
лишь на программную статью № 1‑го «Рабочей Мысли», которая высказывала «ту
совершенно ошибочную и противоречащую социал-демократизму мысль, что
экономическая основа движения «может быть» затемнена стремлением постоянно не
забывать политического идеала»[13],
и, несомненно, ярко отражала точку зрения «Credo». Плеханов же, в
доказательство того, что эти взгляды далеко не являются чисто личными взглядами
авторов «Credo», составил целый сборник писем и статей разных «молодых»
социал-демократов. Редакция «Рабочего Дела», — пишет он, — твёрдо уверена, что
названное «Credo» есть не более, как «мнение единичных лиц». Эта твёрдая
уверенность, конечно, весьма отрадна и для самой редакции и для читателей её журнальчика.
Но вопрос не в этом. Надо знать, много-ли таких «единичных лиц», и каково их
положение в партии. А что если их много? И что, если они занимают такое
положение в наших рядах, пользуясь которым, они могут сильно содействовать
торжеству «экономического направления»?[14].
Прежде, чем перейти к разбору доказательств существования «экономического
направления» среди живущих за границей русских социал-демократов, которым посвящён
сборник «Vademekum», я напомню читателю то настроение, которое начало
распространяться среди рабочих в 1897 и 1898 годах. В первой части этой книги[15]
я указал, как, в связи с массовыми провалами сознательных рабочих и с
блестящими успехами стачечного движения, среди пролетариата зарождалась идея о
возможности улучшения положения рабочих в рамках самодержавного строя. Я
говорил, что такая возможность рисовалась рабочим не только в области
экономической, но и правовой. Вырвав у правительства закон 2‑го июня и
фактически устранив для него возможность карать за участие в стачках, рабочие
могли приобрести уверенность, что и необходимых им для экономической борьбы
свобод союзов, собраний и слова они смогут добиться, не вступая в острый
конфликт с самодержавием, при посредстве одной только чисто экономической
борьбы с предпринимателями.
«Правительство и фабриканты, — пишет выражающая имение
петербургских рабочих «Рабочая Мысль», — заключили «союз» для борьбы с
рабочими, и дружными усилиями полиции, войска и духовенства им удастся подавить
требование рабочих. Понятно, что для отпора союза врагов и нам надо устроить
союз рабочего класса. Если запротестует один рабочий, то начальство увольняет
его с завода. Если сделают это двое или трое, то из них кого-нибудь да оставят.
Если потребует удовлетворение своих нужд целая мастерская, то начальство
начинает трусить и обещает удовлетворить требование рабочих. Затем, если
восстанет целый завод, то начальство начинает уступать больше и, перетрусив, ведёт
переговоры с рабочими, охраняя себя полицией и жандармами. Наконец когда
рабочие поймут, что сил одного завода ещё недостаточно, и когда к выставившему
свои требования заводу примкнут другие заводы, и образуется целое море
забастовавших рабочих, тогда фабрикантов и заводчиков уже не найдёшь: они все
попрячутся от трусости, а с рабочими будет уже разговаривать сам министр, окружённый
солдатами, казаками и жандармами. Таким образом, чем больше и обширнее стачки
рабочих, тем слабее и трусливее становятся наши враги»[16].
Вот в каком виде после 1897 года рисовалась среднему
рабочему борьба и победа пролетариата. А что эта статья «Рабочей Мысли»,
несомненно, отражала действительное настроение тогдашних средних рабочих, можно
судить по корреспонденциям в «Р. М.», писанным самими рабочими, в которых
всюду можно проследить несокрушимую веру в этот единственный доступный им
способ борьбы. Надо сплотиться, создать кассу, и стачка наша будет, должна быть
удачной. «Как только сплотимся в одну армию, тогда не будем иметь горя и нужды»,
— пишет рабочий с Алекс. мех. завода[17].
И действительно, в то время организованные стачки с
напечатанными в листках требованиями рабочих довольно часто оканчивались
успешными результатами. Иногда достаточно было организации распространить
листки с требованиями, как эти требования, все или частично, во избежание
стачки, сейчас же удовлетворялись. Всё это, конечно, должно было содействовать
убеждению рабочих, что им незачем искать других путей борьбы. «Мы всё равно
страдаем от изнурительного труда, холода, голода и болезней, — пишет рабочий «Жив
духом». — Так почему же нам не пострадать за такое чистое дело, как борьба за
лучшую долю и за всё бедствующее наше собратство. Опасного для нас ничего не
может быть: если мы дружно, как один человек, возьмёмся за руки, то одно наше слово будет делом (курсив
мой М. Л.). Тогда для нас ни тюрем, ни виселиц не хватит, да и некому
будет над нами исполнять приговоры. Даже наши враги перейдут на нашу сторону,
так как большинство из них таково, что пристаёт к той стороне, которая сильней»[18].
Отражающая настроение рабочих редакция «Рабочей Мысли»
спешит уже возвести это настроение в принцип. «Что такое отдельная стачка, — читаем
мы в передовице № 4‑го, — как не временное сообщество данных рабочих? Что
такое собрание забастовщиков, как не временный настоящий рабочий союз (ферейн
юнион, синдикат, как говорят за границей)? Что такое совет забастовщиков, как
не временный совет рабочего синдиката? Что такое сбор денег на стачку, как не
временная боевая рабочая касса?»[19]
Но все эти синдикаты, кассы, собрания, советы существуют у нас помимо закона,
вопреки закону, при отсутствии политической свободы, при самодержавном режиме.
Следовательно, «довольно толковать, что рабочее движение оттого развивается,
что уже налицо политическая свобода». Истина в том, что всякая стачка, всякая
касса, всякий рабочий союз только тогда становится законным, когда стал уже
делом обычным, когда запрещай его или дозволяй — всё равно ничего не поделаешь.
Закон действующий — это, ведь, лишь запись современных житейских взаимных
(сословных, классовых) отношений. Сила закона — сила обычая. Суметь сделать
обычным — значит сделать законным. Организационное
дело — вопрос не законности, а необходимейших потребностей жизни»[20].
А раз это так, то к чему бороться с самодержавием,
стремиться свергнуть его? Да этого и не нужно. Уже и теперь «правительство
чувствует себя не в силах остановить всё усиливающееся движение рабочих,
охватившее всю страну, и изменить политику (замечайте!). По-прежнему жестоко
преследуя «зачинщиков» и «главарей», оно начинает уже разрешать настоящие
рабочие общества (напр. Харьковское Общество взаимопомощи заводских рабочих,
устав которого недавно утверждён министерством внутренних дел)[21].
Вот это-то и есть та политическая борьба, которая нужна
рабочим, и она ведётся, значит, она единственно возможная. «Какую же борьбу
желательно, чтобы вели рабочие? — спрашивает автор программной статьи «Наша
действительность» — Не ту ли, какую только возможно вести им при данных
обстоятельствах? А возможна при данных обстоятельствах не та ли борьба, какую
они ведут в действительности в данную минуту?[22].
Можно выставлять лишь такие требования, которые опирались бы на уже сознанные
рабочими «общие политические потребности и интересы минуты, чтобы требования эти
были требованиями самих рабочих (цеховых) организаций, чтобы они были ими
выработаны действительно сообща и также сообща выставлены этими рабочими
организациями по их частной инициативе, по собирательной общественной воле их
членов»[23].
Этим условиям удовлетворяют лишь требования законодательного
сокращения рабочего дня до 10 часов и восстановления праздников, уничтоженных
законом 2‑го июня 1897 г. «Понимая таким образом настоящую общественную
борьбу русских рабочих, мы готовы» «не понять» тех наших товарищей, которые
считают «облегчение экономического положения пролетариата» лишь «попутным»
делом ниспровержения самодержавия, равно как и тех, которые свою программу «освобождения
труда» считают простым ответом на вопрос, «откуда взять силы для борьбы с
царизмом... На первый план выставляем мы развитие рабочих организаций, т. е.
главным образом, цеховых (боевых) рабочих союзов, также обществ взаимопомощи,
потребительных, образовательных и других. Нам опять скажут, что «открывать такие
общества правительство не разрешает, а цеховые рабочие союзы борьбы им прямо
запрещены». На это мы ответим: первое не совсем верно, а что касается до того,
что такие союзы запрещены, то, как говорит рабочий «р в», — ведь, и стачки
(те-же, только временные боевые союзы) запрещены, а между тем происходят всё
чаще и чаще»[24].
Только что цитированный автор, подобно автору «Credo»,
отнюдь не отрицает необходимости борьбы с самодержавием, но он отрицает революционную борьбу. Подобно Аксельроду
он во всяком проявлении общественной самодеятельности всех классов общества
видит постоянное подтачивание самодержавия, но расходится с Аксельродом,
отрицая роль тех «темпераментных» и более радикально настроенных членов этого
общества, которые не удовлетворяясь кропотливой работой либералов, ищут и
находят в рабочих силы для революционной борьбы с самодержавием.
«Борьба с самодержавием, — говорит он, — раньше всего есть
самооборона всех действительно жизненных общественных
элементов русского общества, отстаивание всеми и каждым общественным слоем и группами своих общественных учреждений, своей общественной
инициативы, своей общественной воли,
отстаивание всяких своих общественных
начинаний, всякого проявления своей общественной деятельности, всякой
общественной жизни против ежеминутных, вечных и всевозможных, часто даже
совершенно бессмысленных давлений, ограничений, запрещений наших самодержавных
Горемыкиных, Витте, Победоносцевых и самовластия их полномочных чиновников
(министерских, судейских, полицейских, духовных, сельских, городских, уличных и
фабричных урядников). Ведь и борьба за земское и городское общественное
самоуправление, и борьба за общественную школу, и борьба за общественный суд, и
борьба за общественную помощь голодающему населению и т. д. есть борьба с
самодержавием. И борьба рабочих за право иметь выборных для переговоров с
хозяевами, за право устройства временных и постоянных сообществ, и борьба
хозяев за право участия в законодательстве и управлении страны, и борьба
передовых групп образованного общества за более широкое и свободное развитие
своих образовательных, научных, профессиональных обществ есть всё та же борьба
с самодержавием и бюрократией»[25].
Каждый слой общества борется только за те нужды, которые им
уже сознаны. Рабочие уже сознали, что им необходим 10‑ти часовой рабочий день,
и роль социал-демократии заключается в том, чтобы поддерживать это их
требование, предоставив передовым слоям других классов общества отстаивать те
требования, которые соответствуют нуждам и текущим интересам этих классов, как,
например, «хозяевам» добиваться своего вполне ими сознанного права участвовать
в законодательстве страны.
Вот здесь то и зарыта собака, как говорят немцы, в этом то и
заключается вся сущность «экономизма», и Акимов с господами Кусковой и Прокоповичем
совершенно напрасно распинаются, доказывая, что, именно, «экономисты» то и были
настоящими политиками. Они безусловно правы — экономисты были политиками, но
политика их была чисто буржуазной
политикой и фактически сводилась к тому, чтобы избавить русскую буржуазию от
сознательного выступления рабочего класса и превратить рабочее движение из
социал-демократического (каким оно начинало становиться в средине 1890‑х годов)
в тред-юнионистское. «Думайте о том, как вам устроить вашу (общественную)
жизнь, а заботу о судьбе праправнуков оставьте праправнукам»[26],
так резюмирует вышецитированный автор своё отношение к социализму. Отказавшись
от самостоятельной политической роли рабочего класса, он логически должен был
отказаться и от социализма.
К чему своим умом пришёл Р. М., автор статьи «Наша
действительность», к тому М. М. (г‑жа Кускова), автор письма к Аксельроду,
пришёл, наблюдая в Бельгии «антагонизм Интеллигенции, мечтающей о захвате
власти и социальной революции, с рабочими, защищающими свои реальные интересы. После Бельгии мне
стыдно теперь говорить о социальной революции. Не знаю, почему слова: «имущественный»,
«реальный» вызывают непременно у многих представление о чём-то низшем,
низменном. Разве слово «реальный» не значит просто существующий? Разве защита
имущественных интересов не потребует в ближайшем будущем политических прав? Но требование политических прав рабочими
ничего не имеет общего с свержением самодержавия»[27].
Да существует ли у нас вообще самодержавие? Ведь постепенно
оно уже изменилось так, как это нужно было господствующим классам, а с течением
времени оно и совсем «уступит место буржуазной конституции. При чём же тут
рабочий класс?» — спрашивает далее автор и тут же отвечает: «рабочему в России
нельзя ожидать чего-либо от конституции. Что же остаётся делать? Остаётся,
ничего не ожидая, ни на кого не возлагая надежд, самим рабочим и при существующей форме правления, теперь
немедленно, неустанно шаг-за-шагом добиваться политических прав. Для рабочих
нет этапа, на котором можно было бы отдохнуть; тем более не явится таким этапом
конституция. Таким же путём, каким добились они легализирования стачки,
необходимо добиться свободы собраний и печати»[28]
То, чего не договаривает автор «Credo», мы ясно читаем у М. М.:
«пропагандировать теперь рабочим свержение самодержавия — а, значит, просто-напросто революцию — это значит подвергать их
всевозможной опасности, какая только была возможна в истории. Пока нет среди
них сознания своих интересов (а его нет), пока нет выработанной на практике
стойкости и организованности, до тех пор всякий призыв к свержению самодержавия
повлечёт за собой лишь серпуховские побоища... Я думаю, что никогда революция не может войти ни в одну программу»[29].
Предохранить Россию от возможности революции — такова,
повторяю, была главная основная идея всех
так называемых «экономистов». В этом, вопреки мнению группы Освобождение Труда,
была заинтересована и вся, более или менее, русская буржуазия, поскольку она
уже понимала, что помимо пролетариата в России нет другого революционного класса,
и что русский пролетариат, если и начнёт политическую революцию, то,
воспитанный экономической борьбой в классовом духе, он и тут выставит свои
классовые цели, будет сражаться под своим,
а не под буржуазным знаменем. Выходцы из буржуазной интеллигенции, какими
являлись идеологи «экономического» направления, внесли в ряды нашей партии
более или менее сознательный страх перед пролетарской революцией. Принявшись
вести борьбу против возможности этой будущей революции, они нашли себе опору в
среде наименее сознательной массы рабочих, которые ещё не понимали связи между
политическим строем и экономической борьбой и увлекались удачами стачек,
обусловленными временным расцветом промышленности. «Экономисты» не только
старались удержать широкую рабочую массу на таком уровне, но они начали
отчаянную борьбу против всех тех, кто, подобно старым социал-демократам (а в
том числе и сознательным рабочим),
продолжал социал-демократическую деятельность, кто старался воспитывать рабочих
в классовом духе. Надо убедить рабочих, что «буржуазная конституция» ничего
рабочим дать не может, и что поэтому следует предоставить именно ей, буржуазии,
самой изменять политический строй, как ей заблагорассудится, другими словами,
пусть буржуазия действительно сделает так, чтобы конституция ничего рабочим не
дала.
Мы уже указали, со слов Акимова, что апостол экономизма,
автор «Credo» — бывший народоправец. К той же партии принадлежал и другой
видный апостол «нового учения» NN., автор брошюры против группы «Освобождение
Труда». «N. N. человек молодой, — пишет про него его ученик и
последователь Г., — бывший народоправец, народоволец и сравнительно только
недавно перешедший на сторону социал-демократии». Но, перейдя на сторону
социал-демократии, он решил реформировать её по-своему: у него «взгляд на
прошлое социал-демократии совершенно другой, чем он установился в немецкой
литературе. Коммунизм Маркса, взгляды Лассаля, тенденции, проявлявшиеся в
революцию 1848 года — всё это принимает у него совершенно другую окраску.
Основной его взгляд, что все идеологические построения революции, все их отдалённые
цели носят чисто идеалистический характер... Все их надежды на близкий конец
капиталистической эры, все их пророчества на близкую социальную революцию не
научны. Он вполне в этом отношении согласен с взглядами Бернштейна,
высказанными им недавно в Neue-Zeit, — что в социализме для него «Bewegung»
(движение) всё, а всё остальное его мало интересует»[30].
Вот такой-то господин, назвавшись «социал-демократом» и
проникнув в ряды пролетарской партии, естественно должен был стремиться
переделать всю социал-демократическую тактику на свой лад[31].
Больше всего нападает он на группу «Освобождение Труда» за её стремление
использовать рабочее движение в целях общедемократического переворота, за то,
что она «слишком много внимания обращает на внешние отношения пролетариата,
главным образом, к правительству»[32].
«Мы должны не допускать попыток
беспочвенной политической агитации точно так же, как мы избегаем провокаторов»[33].
Вот как строго рассуждает N. N. (г. Прокопович),
когда дело доходит до ограждения русского рабочего от социал-демократической
агитации, потому что не социал-демократическую агитацию он и его ученик Г.
допускают. «Толковать рабочей массе в России об уничтожении капитализма, о
социализме, наконец, об уничтожении самодержавия — вообще нелепо и
непроизводительная трата сил. Об этих вопросах можно, конечно, говорить в
кружках, можно, наконец, пропагандировать, и то с надлежащим умением, но ни в
коем случае не делать эти вопросы и требования предметом агитации и
разбрасывать их в литературе, предназначающейся для широких масс рабочего
населения... Если мы говорим о том, что мы не можем теперь говорить о борьбе с
самодержавием, это не значит, что мы отказываемся от политической агитации.
Пожалуй, если понимать под борьбой с самодержавием политическую агитацию, т. е.
выставление требований рабочих: право сходок, слова, собраний и т. п., то
против этого нельзя ничего иметь. Я пишу «пожалуй», потому что теперь поднять
агитацию на этой почве можно только в некоторых крупных и подготовленных
центрах, как Петербург, Варшава, Вильна, Киев, и, кроме этого, эта агитация
будет носить характер пропаганды. Затем, когда говорят о борьбе, следует же
ясно поставить вопрос, в чём она должна выражаться. Если она выражается в
политической агитации в тех пунктах и тех размерах, о которых я говорю выше, то
с этим нельзя не согласиться. Но если понимать под борьбой то, что понимается в
Западной Европе, т. е. устройство демонстраций, волнений и т. п., это
преждевременно, да и невозможно...
Правильнее всех этот вопрос ставят виленцы: в своей прокламации они указывают,
что единственным и главным средством
политической борьбы пока является только неустанная, широкая массовая борьба на
почве экономической, так как в данном случае рабочие нарушают то, что запрещено
законом, и фактически ставят свои насущные требования. Устраивая тайные союзы и
собрания, стачки, распространяя нелегальное слово, рабочие фактически ведут
политическую борьбу. Другой формы я абсолютно теперь не знаю»[34].
Систематически нарушать существующие законы и, таким
образом, добиваться легализации этих нарушений, вот единственный способ
действия пролетарской массы, который могут ей рекомендовать «учителя»
экономизма, причём широкая масса, выполняя на деле этот план, не должна знать,
что она таким путём подтачивает самодержавие. Выяснение ей сущности этой борьбы
отнюдь не должно допускаться. Говорить об этом можно лишь в передовых кружках
крупных центров. Масса рабочих должна быть убеждена, что она борется только за
улучшение своего собственного положения. Когда она сама поймёт действительный характер своей борьбы и укажет на это
своему агитатору, только тогда он имеет право подтвердить и формулировать эту
догадку массы. «Когда в нашем рабочем движении назреют силы для политической
борьбы, они не замедлят проявить себя и указать агитатору, что его роль должна
начаться»[35].
А что эти силы назреют не скоро, этому порукой служит установленный N. N.
общественный закон, по которому «чем свободнее страна, тем скорей рабочее
движение становится в ней политическим, чем деспотичнее страна, чем слабее в
ней развита политическая жизнь, тем дольше рабочее движение лишено
политического характера»[36].
Попытаемся формулировать теперь сущность «экономизма».
Обычное представление о нём, будто он отрицает «политику» неверно. Экономисты
все политики, но они политики не социал-демократические, а буржуазные. Как
таковые, они боятся революционного свержения самодержавия, надеясь на
постепенное подтачивание его со стороны всех общественных классов, борющихся за
сознанные ими насущные интересы. Стоя на этой точке зрения, они понимают, что
достигнутая таким путём конституция положения рабочего класса не улучшит,
поэтому заранее убеждают рабочих держаться в стороне от политики, не
интересоваться ею, как предметом, не соответствующим их реальным нуждам, а
фактически проводить те «политические свободы», которые тесно связаны с борьбой
за эти нужды. Провести эти свободы можно мирным путём, не свергая самодержавия.
Всякий несогласный с такой тактикой, говорящий нелепости о свержении
самодержавия, о социализме и т. п. «идеалистических вещах» должен быть устранён
от рабочего движения, его следует остерегаться, как провокатора.
Чтобы повлиять в этом направлении на рабочие-массы для
экономистов всего выгоднее было выставить лозунг «рабочие для рабочих», толкуя
этот лозунг в таком смысле, чтобы сознательным социал-демократам, — безразлично
интеллигентам или рабочим, — противопоставить бессознательную или
малосознательную массу, которой жизнь пока ещё не подсказала необходимости
политической борьбы. Поэтому-то в организационном вопросе «экономисты» начинают
противопоставлять «централизации» старых практиков, т. е. построению организации
сверху, «демократизм», «выборное начало», построение снизу.
Социал-демократические организации должны перестать «навязывать»
рабочим свои чисто «интеллигентские» фантазии о марксизме, социализме и
свержении самодержавия; они должны говорить лишь о том, что уже сознано
рабочими и при том всей рабочей массой,
а не только передовыми и средними рабочими. Чтобы легче справиться с этой
задачей, начинается травля интеллигенции, интересы которой, как «буржуазной
интеллигенции», противопоставляются интересам рабочих.
«Говорят, что мы «против интеллигенции», — пишет
интеллигентская редакция «Рабочей Мысли». Это в значительной доле верно. Но при
этом надо условиться, что понимать под словом «интеллигент». В широком смысле
под этим названием идут представители вольных профессий: учителя, адвокаты,
попы и др. Это междуклассовый элемент; рассчитывать на этих господ вообще так
же не следует, как ждать от козла молока. В более узком русском смысле под
интеллигентами подразумеваются люди, не обученные никакому ремеслу и не
получившие никакого образования (ни сапожники, ни портные, ни адвокаты), каких
создают наши гимназии, городские училища и т. д. Эти интеллигенты по
какому-то грустному недоразумению считают себя как бы прирождёнными
революционерами. Но не можем же мы подписаться под всяким недоразумением.
«Дальше, часто под кличкой «интеллигента» идёт учащаяся молодёжь
— преимущественно университетская. Она оказывает нам много существенных услуг:
собирает деньги, хранит и передаёт литературу и т. д. Но никогда не
следует забывать, что сегодня революционеры — они завтра будут прокурорами,
судьями, инженерами, фабричными инспекторами, словом — чиновниками русского
правительства. Мы ничего не имеем против того, чтобы молодые люди, прежде, чем
окунуться с головой в море грязи, которое их ожидает, хоть год — другой прожили
человеческой жизнью и чувствовали, что они делают хорошее дело, и мы с
удовольствием принимаем их услуги, как и услуги других наших доброжелателей
интеллигентов. Но всякое вмешательство в наши дела мы считаем, по меньшей мере,
неуместным. В этом смысле мы против интеллигенции».
«Есть ещё люди, которые идут под кличкой интеллигентов. Во
все времена встречались отдельные лица во всех общественных классах, которых, независимо от того, к какому
общественному классу они принадлежали, тянуло вперёд к, свободе и равенству.
Есть такие и в наше время. Правильно назвать их идеологами (Бебель назвал их
очень метко «белыми воронами»). Из всей разношёрстной массы, шествующей под
флагом интеллигенции, только «белые вороны» принадлежат душой и телом нам, как
они во все времена принадлежали ко всякому передовому движению»[37].
И вот, причислив всю социал-демократическую интеллигенцию к
одному из разрядов «интеллигенции», которому не уместно вмешиваться в рабочие
дела, «вышедшие из разных общественных классов» «экономисты», под видом «белых
воронов», которых тянет «к свободе и равенству», стали фальсифицировать рабочую
мысль на свой буржуазный лад, бороться с социал-демократическим движением в
рядах самой социал-демократической партии.
[1]
«Vademekum». Для ред. «Рабочего Дела», «Протест», стр. 4. Курсив мой. М. Л,
[2]
«Vademekum». «Протест», стр. 5–6.
[3]
Инициатором и автором этого протеста был В. И. Ленин.
[4]
«Очерк развития социал-демократии в России», стр. 51. Примечание.
[5]
«Очерк развития социал-демократии в России», стр. 51. Примечание. Г‑жа Е. Кускова,
единственный, по её словам, автор Credo, в журнале «Былое» в общих чертах
подтверждает рассказанную Акимовым историю происхождения этого документа. См.
её статью «Ф. Дан. Из истории раб. движения и т. д.». Былое
№ 10, стр. 325–326, в примечании.
[6]
«Vademekum», стр. 5.
[7]
«Что касается принципиального отказа экономистов от политической борьбы» —
говорит г‑жа Кускова, — то эта нехорошая неправда принадлежит к числу тех
политических приёмов, которые так сильно компрометируют с.‑д. партию» (Былое
№ 10, стр. 326).
[8]
«Vademecum» «Протест», стр. 6.
[9]
«Рабочее Дело» № 4 окт. 1899 г., стр. 24.
[10]
«Рабочее Дело» № 4, стр. 25.
[11]
«Искра» № 52. 7 ноября 1903 г.
[12]
С единомышленниками автора «Credo» Плеханову и Аксельроду удалось окончательно
сговориться лишь после появления в «Товарище» знаменитого письма Плеханова к
товарищам-рабочим по поводу соглашения с кадетами в предвыборной агитации и
после начатой Аксельродом агитации за рабочий съезд. Только после этого друг
автора «Credo», г. Прокопович, удостаивает основателей гр. Освобождение
Труда прощения за все их прежние прегрешения на ортодоксальном поприще. См. об
этом ст. г. Прокоповича «Партийная беспринципность». «Товарищ» № 108,
8 ноября 1906 г.
[13]
«Vademecum», cтp. 12.
[16]
«Рабочая Мысль» № 3, июль 1898 г., ст. «Как мы можем побелить?»
[17]
«Рабочая Мысль», № 3.
[18]
«Рабочая Мысль» № 3 фельетон «Мысли рабочего».
[19]
«Рабочая Мысль» № 4. Окт. 1898 г.
[20]
«Рабочая Мысль» № 4, передовица.
[21]
«Рабочая Мысль» № 4, передовица.
[22]
Отдельное приложение к «Рабочей Мысли». Сент. 1899 г., стр. 14.
[23]
Отдельное приложение к «Рабочей Мысли». Сент. 1899 г., стр. 5.
[24]
Особое приложение к «Рабочей Мысли», стр. 15.
[25]
Особое приложение к «Рабочей Мысли», Сент. 1899 г., стр. 8.
[26]
Приложение к «Рабочей Мысли», стр. 16.
[27]
Vademekum, Письмо к Аксельроду одного из авторов брошюры против группы
«О. Т.», стр. 18. Курсив мой. М. Л.
[28]
Vademekum, Письмо к Аксельроду одного из авторов брошюры против группы «О. Т.»,
стр. 19.
[29]
Vademekum, Письмо к Аксельроду одного из авторов брошюры против группы «О. Т.»,
стр. 20.
[30]
Vademekum. Ответ на брошюру Аксельрода, стр. 43.
[31]
Г‑да Прокопович и Кускова действовали против социал-демократии, находясь в
рядах с.‑д. партии. Оба они состояли членами того заграничного кружка, через
который гр. «Освобождение Труда» вела переговоры с Россией, и который, по
словам Плеханова, убедил группу, что все русские товарищи придерживаются их
точки зрения.
[32]
Vademekum. Письмо г. «Г.», стр. 28–29.
[33]
Vademekum. Письмо г. «Г.», стр. 54.
[34]
Vademekum. Письмо г. «Г» стр. 32–34.
[35]
Vademekum. Ответ на брошюру Аксельрода, стр. 53.
[36]
Vademekum. Ответ на брошюру Аксельрода, стр. 52.
Комментариев нет:
Отправить комментарий