четверг, 2 марта 2017 г.

Глава XXVII. «Кустарничество» в местной работе.

В 1900 году комитеты Партии существовали уже в Петербурге, Москве Иванове-Вознесенске, Киеве, Екатеринсславе, Харькове; кроме того, более или менее постоянные организации были в Одессе, Саратове, Нижнем-Новгороде, Ярославле, Костроме, Твери, Брянске, Полтаве, Кременчуге, Туле, Ростове на-Дону, Николаеве, на Урале и в Тифлисе. В партию, как известно, входил и Бунд. Наряду с Российской С.-Д. Р. П. в то время существовали: Польская С.-Д. Партия, литовская С.-Д. Р. П. и Латышская.
Мы не берёмся здесь рассказывать историю каждой из перечисленных организаций. Но как мы уже видели в первой части, история каждой организации в отдельности мало чем отличается от истории всякой другой. В большинстве крупных городов, где велась работа, действовали иногда одновременно несколько организаций. Расколы между ними происходили по самым различным поводам. Впрочем, и внутри одной и той же организации сегодня господствовали «политики», завтра они проваливались, и их место занимали «экономисты». Работа, конечно, страдала от этого, кружки почти совершенно не велись. Несмотря на то, что каждая организация считала устройство кружков своим долгом, не будет преувеличением, если мы скажем, что ни одному кружку не удавалось пройти всей намеченной программы: агитация отодвинула на задний план всякую иную работу.
Само собою разумеется, что и мечты «экономистов» создать прочные, постоянно действующие кассы также не могли осуществиться. На деле кассы по-прежнему оставались лишь агитационным и организационным средством. Они сплачивали рабочих, но, вопреки воле и желаниям идеологов «Рабочей Мысли», сплачивали их не для чисто-экономической деятельности на почве улучшения своего положения, а для революционной борьбы. Как ни пытались экономисты убеждать рабочих, что не их дело думать о свержении самодержавия, сама жизнь толкала рабочих к политике. Мирная экономическая борьба была настолько непримирима с самодержавием, что всякий рабочий, начинавший только думать о своём положении, должен был неизбежно стать революционером. Теперешние защитники экономистов главную заслугу их видят в том, что своей экономической агитацией всюду они подняли массу и тем расчистили поле для дальнейшей социал-демократической работы. Но мы уже знаем, что первую массовую агитацию начали не экономисты, а первые революционные социал-демократы, экономисты лишь продолжили их работу, хотя следует признать, что продолжали основательно. Масса была действительно поднята, и поднята настолько, что очень быстро переросла своих учителей и пошла гораздо дальше, совсем по иному пути, чем того желали сами учителя. Как только руководство местным движением из рук экономистов переходило в руки рабочих, последние немедленно начинали политическую агитацию.
Не раз уже цитированный Б-в, говоря о массе рабочих, пишет: «не лишнее также отметить, что всякая нелегальная книга будет прочитана, если книга эта будет умело распространена. Насколько верно понимаются революционные издания, вопрос другой, и несомненно, что они в значительной мере толкуются неправильно, но важен факт всё возрастающего интереса к нелегальной литературе... Издания, касающиеся интересов, непосредственно близких каждому рабочему, всегда могут найти большой сбыт в рядах общей массы фабрично-заводского пролетариата и подготовить её к пониманию вопросов, более сложных. Наряду с этим нужно сказать, что и явления политической жизни вызывают интерес в лучшей части неразвитых рабочих. «Рабочую Мысль» читают все, даже старики и пьяницы. Более чуткая, более молодая, менее развращённая кабаком и церковью масса, почти никогда не имея возможности достать книгу политического содержания, толкует вкривь и вкось явления политической жизни, задумываясь над отрывочными сведениями о «бунте студентов», над часто неверными слухами о жизни за границей, наконец, над явлениями, непосредственно касающимися её — полицейским произволом и агентами тайной полиции на заводах»[1].
Всякий, кому приходилось сталкиваться с массовыми рабочими, согласится с Б-вым, что это действительно так: каждый листок, какого бы он ни был содержания, если только он затрагивает условия работы на данной фабрике, неизбежно натолкнёт рабочего и на политическое размышление. Выяснение эксплуатации на фабрике невольно заставит рабочего задуматься и об эксплуатации его в качестве плательщика податей; выясняя себе своё положение в качестве наёмника у капиталиста, он невольно наталкивается и на своё положение в качестве российского подданного. Раз начавшаяся работа мысли уже не прекращается. Правда, подымая массу, экономисты сильно способствовали пробуждению в ней критической мысли; но отказываясь от политики, они заставили эту массу собственными силами проделать всю аналитическую работу, они не облегчили её. Читая «Рабочую Мысль», рабочие вынуждены были вкривь и вкось толковать политические явления, так как в своей газете они не находили никаких указаний, и им своим умом приходилось додумываться до объяснения политической и общественной жизни. А что эти объяснения не всегда бывали правильны, подтвердит всякий, кому приходилось сталкиваться с рабочими. Под влиянием «экономической» агитации, рабочие в конце концов, становились революционерами, но не социал-демократами.
Наследники «Рабочей Мысли», «рабочедельцы», от одностороннего увлечения экономизмом отказались. Но, оправдав тактику «Рабочей Мысли», как соответствующую первой стадии развития движения, ограничив задачу второй стадии завоеванием ближайших политических прав и признав в общем то же преклонение перед стихийностью, они, подобно экономистам, оказались не в состоянии направить работу мысли рабочей массы. Правда, затрагивая всевозможные темы, литература «Рабочего Дела» ставила перед массой больше вопросов, чем это делала до сих пор «Рабочая Мысль»; но подобно последней и «Рабочее Дело» не помогло рабочим ответить на эти вопросы, не наталкивало мысль рабочих на социал-демократическое решение их и не давало их развитию теоретической дисциплины.
И не только рабочие оказались в таком положении, громадное большинство действовавших интеллигентов-практиков было более, чем беззаботно насчёт теории. Обыденная практика целиком поглотила теорию. На лету прочитывалась революционером (безразлично рабочим или интеллигентом) последняя книжка журнала, где какой-нибудь Струве или Бердяев упражнялись в области «гносеологии», просматривалась последняя новинка, вроде Бернштейна, Зомбарта, Геркнера, на лету усваивалось оттуда несколько положений, усваивалось без критики, только потому, что это новинка, и притом «марксистская» или «экономическая» новинка. Тем временем приходит книжка «Рабочего Дела»; где читатель-революционер находит оправдание его собственной беспринципности, находит ту же беззаботность по части теории.
Всё существующее разумно, всё разумное необходимо. Вот единственный принцип «Рабочего Дела». Есть, например, «Рабочая Мысль»; говорит она благоглупости, — но она существует, её читают, масса ею довольна, следовательно, благоглупости «Рабочей Мысли» необходимы для отражения настроения этих масс на определённой стадии развития. И только «ослеплённые и близорукие» могли считать Рабочая Мысль особым направлением, не соответствующим социал-демократической точке зрения. Появляется на сцене немецкой социал-демократии Бернштейн. «Рабочее Дело» не могло, конечно, не знать всего того сумбура, который этот «критик» произвёл в России; оно не могло не слыхать, что Зубатов тщательно рекомендует всем сидящим, в особенности рабочим, читать русский перевод Бернштейна, и что же? — орган, который являлся в то время единственным (не местным) социал-демократическим органом, за всё время ни разу не счёл нужным попытаться разобрать это новое течение. Другого органа нет, в легальной русской литературе «критики» безраздельно царят, нашим революционным марксистам писать негде. И вот в это время всякий, читающий наши легальные журналы и нелегальное «Рабочее Дело», должен неизбежно вынести впечатление, что революционное течение в западноевропейских социал-демократических партиях отживает свои последние дни. Бернштейнианство в России означало отказ от всякой социал-демократической деятельности.
Пока у нас царили чистые экономисты, они своей «последовательностью» отталкивали от себя всех более сознательных и революционно настроенных рабочих, которым не могло быть места в «чисто экономической» организации, и которые поэтому откалывались и образовывали свои параллельные организации и органы. Но когда воцарилось всепримиряющее «рабочедельчество», то под его гостеприимным кровом могли найти приют все направления. Ты последователь «Credo»? — изволь, вот тебе широкое поприще выражать настроение первой стадии рабочего движения; ты «политик», но боишься пролетарской революции, боишься «моря крови»? — хорошо, и тебе у нас есть место: выражай вторую стадию развития, толкуй и агитируй мирное реформирование самодержавия выклянчиванием у него одного ближайшего политического права за другим. Есть место и революционному социал-демократу: его тактика отвечает третьей стадии. Всё это не различные направления, а потому может и должно ужиться в рамках одной и той же организации. Ведь, в каждом городе есть рабочие, стоящие на разных стадиях развития, ну и каждому, стало-быть, соответственно его вкусу, найдётся работа. Не надо только увлекаться и свою тактику возводить в принцип.
Облегчённый «легальной критикой» от всякого теоретического багажа мозг русских практиков легко усваивал этот «принцип беспринципности», восприняв который, сторонники «Рабочего Знамени» уже без труда могли войти в общую организацию с последователями «Рабочей Мысли»; конкурирующие организации могли сливаться и действительно часто сливались. В смысле интенсивности работа растёт так, как она до того времени никогда не росла. Листков выходит масса, растут связи и симпатии в обществе. Общество перестаёт страшиться самостоятельного рабочего движения. Это движение на пути к тому, чтобы стать могучей, но бессознательной революционной силой.
Когда-то основатели «Рабочего Дела» упрекали группу «Освобождение Труда» в том, что она «смотрела на пролетариат, как на орудие для достижения революционной интеллигенцией её собственных, чуждых рабочим целей».
Хотя многие места из «тактических» сочинений Аксельрода и могли давать повод к подобным обвинениям, но та теория, те принципы, которые Аксельрод и вся группа «Освобождение Труда» преподносили рабочим, служили лучшим противоядием их же тактическим планам. Они, эти принципы, являлись надёжнейшей гарантией того, что, раз восприняв их, рабочий не сможет уже превратиться в чьё бы то ни было орудие, так как пропагандируемые группой принципы были принципами научного социализма, революционной социал-демократии, тактический же план её был просто безжизнен, а потому и сравнительно безвреден. Наоборот, «Рабочее Дело» предстало перед рабочими в очищенном от всяких принципов и теорий виде, но за то давало вполне жизненный (как вообще у поссибилистов) тактический план. И несмотря на то, что оно паки и паки[2] твердило, что «освобождение рабочего класса есть дело самих рабочих», в действительности, широко раскрыв двери партии, оно контрабандой пропускало туда всех, кто был заинтересован в использовании рабочего движения в своих непролетарских интересах. Под влиянием рабочедельческого направления фактически стирались классовые грани, отделявшие социал-демократическую рабочую партию от всякой другой.
При господстве «рабочедельчества» Струве ещё нет надобности выходить из рядов партии и образовывать свою. Самая широкая терпимость — вот основная черта «рабочедельчества». Сама жизнь разберёт, что правильно, что нет, а «широкая основа рабочего движения в связи с его ясными основными принципами» охранит русских рабочих в целом от больших промахов.
По печатному материалу того времени трудно восстановить действительную картину внутренней жизни наших организаций. Правда, у нас есть «устав», выработанный Петербургским Союзом Борьбы — комитетом партии в октябре 1900 г., но у нас нет никаких данных, чтобы судить о том, был ли этот устав проведён в жизнь. Мы приведём его в том виде, как он напечатан редакцией «Рабочего Дела».
«Ячейку» союзной рабочей организации составляет центральная группа на каждом заводе или фабрике, группирующая вокруг себя рабочие кружки (не больше 10 человек в каждом), причём кружки могут выбирать в «Ц. Гр.» собственных представителей. Условия приёма в центр. гр. и в кружки: рекомендация двух членов и ни одного голоса против. Ц. Гр. организует заводскую (фабричную) кассу, в которую все организованные рабочие вносят две коп. с заработанного рубля. Половина месячных взносов поступает в стачечный фонд, кроме того касса оказывает помощь платящим членам. Ц. Гр. ежемесячно даёт отчёт всем плательщикам о состоянии кассы. Дела, имеющие значение для всех рабочих завода, решаются большинством голосов всех членов кассы. Ц. Гр. устраивает библиотеки, руководит занятиями в кружках, доставляет нелегальную литературу. Выборные на год представители центральных групп всех районов города (или их заместители) составляют районную организацию, заведующую всеми делами района и служащую связью между отдельными заводскими организациями. Новый представитель допускается с общего согласия всех старых представителей. Собрание представителей, происходящее еженедельно, самостоятельно решает только тайные и экстренные дела, касающиеся всего района; все другие дела решаются большинством голосов района. Комитет С. П. Б. Союза, служащий связью между всеми районными организациями города, составляется из выборных каждого района города (или их заместителей) и представителей от исполнительных групп, а, именно, групп пропагандистов, для сношения с провинцией, для сношения с заграницей, для заведывания складами и кассой. Новый член комитета принимается только с согласия всех остальных. Для заведывания агитацией и организацией рабочих по фабрикам и заводам из состава комитета выделяется особая агитационная группакомитет рабочей организации»), состоящая из выборных от всех районов и одного выборного от представителей исполнительных групп. Комитет старается вызвать к жизни рабочие организации в других городах. Он заведует стачечным фондом, давая отчёт каждые 3 месяца. Фонд этот составляется из указанных взносов организованных рабочих и из сумм, поступающих в Кассу Союза с специальным назначением «на помощь стачечникам». При забастовке в Пб-рге помощь из стачечного фонда оказывается в тех случаях, когда стачка была одобрена агитационной группой комитета. Все общесоюзные дела решаются большинством голосов всех членов союза; тайные и экстренные дела решаются комитетом самостоятельно. Комитет издаёт рабочую газету, а также брошюры, листки и проч.»[3].
Перепечатывая этот устав, редакция Рабочего Дела с своей стороны замечает: «возможно, что на практике он окажется слишком сложным при русских полицейских условиях, что некоторые его пункты, в особенности строго проведённое в нём выборное начало, придётся изменить в интересах конспиративности. Во всяком случае основной характер устава, тесная связь между комитетом и рабочими организациями отдельных заводов и фабрик соответствует испытанному уже типу социал-демократических организаций в России, типу, естественно созданному всей постановкой социал-демократической деятельности»[4]. С одной стороны, значит, этот план не может осуществиться потому, что он совершенно не считается с конспиративными условиями, но с другой, так как он выработан, написан и отпечатан, значит, он соответствует типу, естественно созданному самой жизнью. Это чисто рабочедельческое рассуждение. Руководящий орган и не думает о том, какой вред для «социал-демократической деятельности» наносится такой естественно выросшей в мозгу экономистов организацией.
Акимов очень трогательно рассказывает, как создался этот устав. После летних каникул. 1900 г. возвращались интеллигенты в Петербург и думали тяжёлую думу: отказаться от старых названий или расширить программу организации и соответственно с этим к n+1 уже существующих организаций прибавить ещё одну. «Все эти трудные вопросы пали сами собой; как только было приступлено к работе, оказалось, что не всё было разрушено. Оказалось, что кружки, созданные союзом, не только не распались после разгрома, но сильно развились за лето и представляли теперь целую организацию многих сотен рабочих. Когда к ним явились возвратившиеся в Петербург агитаторы и стали развивать свои планы организации и программы, им было отвечено, что организация и программа уже существуют. Существует «Рабочий Комитет». Это неожиданное заявление произвело сильное впечатление на интеллигентов. Одних обидел этот холодный и несколько пренебрежительный ответ своим недавним самоотверженным учителям, других он привёл в восторг: «наконец-то, — говорили они, — интеллигенция займёт подобающее ей место слуги в рабочем движении... Эта первая попытка в Петербурге формулировать в программе свои принципы далеко не является совершенной. Но здесь важно отметить, что политические задачи рабочего движения в ней впервые указаны»[5].
У нас нет, к сожалению, точного текста программы, выработанной самими рабочими во время дачного отдыха экономистов. Перед нами лишь текст её, опубликованный в № 11 «Рабочей Мысли», т. е., очевидно, уже переработанный отдохнувшими интеллигентами. Вот этот текст:
«Союз Борьбы за освобождение рабочего класса составляют все лица, принявшие изложенную ниже программу и входящие в состав фабричных и заводских организаций или групп, выполняющих функции по пропаганде, изданию, по доставке и хранению литературы, по сбору денег, по сношениям с другими городами и с заграницей. Принимая во внимание, что конечной целью рабочего движения является политическое и экономическое освобождение рабочего класса и что такое освобождение может быть достигнуто только социал-демократическим движением широких рабочих масс, СПБ. Союз Борьбы ставит своей задачей развитие сознания этих масс помощью пропаганды и агитации по всевозможным конкретным поводам окружающей рабочей жизни. Считая, что отстаивание своих насущных интересов, как бы они мелки не были, воспитывает рабочие массы в социалистическом сознании и подготовляет группы активных борцов за рабочее дело, — Союз оказывает такой борьбе всяческое содействие, стараясь придать всякому неорганизованному движению форму организованной сознательной борьбы против капиталистической эксплуатации и царского произвола.
Средством активной борьбы Союз признаёт частичные забастовки, общие забастовки и политические демонстрации, организованные при широком участии рабочих. Признавая, что самостоятельность рабочих является единственной гарантией успеха рабочего дала, Союз настоятельно рекомендует организацию рабочих в боевые союзы.
Со всеми соц.-дем. группами Союз идёт рука об руку, признавая прочное объединение их делом первостепенной важности.
Общность врага — правительства — выдвигает на очередь вопрос о временных союзах с прочими революционными фракциями по поводу отдельных частных случаев.
К изложенным в программе целям Союз идёт тремя путями: а) организуя рабочих по заводам и фабрикам для дружной защиты их общих интересов в виду соединённых врагов их — капиталистов и правительства; б) выясняя в сознании всех рабочих их общие интересы, в) руководя самой борьбой рабочих».
Без сомнения программа эта на целую голову выше всех программных мудрствований интеллигентов из «Рабочей Мысли», но всё-таки она остаётся ещё «чисто рабочей» программой и очень далека от социал-демократической рабочей программы. Всеоправдывающее «Рабочее Дело» объясняет это несовпадение тем, что «перед нами, именно, программа деятельности, устанавливающая непосредственные практические задачи СПБ. Союза. Только с этой точки зрения и можно правильно оценить её значение, её достоинства и недостатки. К ней нельзя прикладывать мерку партийной программы, мотивирующей и устанавливающей общие цели партии..., общий характер программы, преобладающие её элементы, в сущности, лишь отражают деятельность Союза за всё время его существования. Если новая программа впервые ставит на очередь политические демонстрации, всё же она ни ими, ни неразрывно с ними связанной политической агитации не отводит того места, которое они по своей важности должны занимать. Она ограничивается одними упоминаниями об этом средстве активной борьбы, не указывая на необходимость широкой политической агитации среди масс, этого предварительного условия политических демонстраций. Вообще, политические элементы программы недостаточно ясно выступают в общем фоне. Что социал-демократия действует на основе массового движения, что она должна руководить борьбой массы и придать этой борьбе сознательный характер, это руководящее правило социал-демократической тактики уже давно сделалось общим достоянием и применяется повсеместно («Рабочее Дело», вероятно, забыло в эту минуту о деятельности «Рабочей Мысли» и прочих экономистов, которые именно не считали для себя обязательным это руководящее правило. М. Л.). Не им определяются задачи данного момента, и потому не оно должно стоять в центре программы, желающей наметить непосредственные практические задачи. Наше движение стоит теперь, как мы уже не раз подробно доказывали, перед задачей — вовлечь рабочую массу в активную политическую борьбу»[6].
Органом комитета (Союза Борьбы) считается «Рабочая Мысль», органом «Рабочего Комитета», входящего в тот же союз, становится «СПБргский рабочий листок». «Рабочая Мысль», таким образом, перестаёт быть рабочей газетой. Издаваясь теперь за границей, она не в силах выполнить задачу органа, быстро осведомляющего рабочую массу о положении вещей в Питере, а иной задачи она, как рабочая газета, сначала и не ставила себе. Её же, так называемые, «теоретические», руководящие статьи так непонятно, так непопулярно написаны, что вызывают со стороны рабочих протест. «Что поймёт рабочий из кучи терминов, предлагаемых ему газетой», — спрашивает «практик-рабочий», — и это в его органе, который именует себя «Рабочей Мыслью». «Огня больше! Жизни больше, а не сухой схоластики! Рабочий знает, кто сидит на его загорбке, ох, как знает! Нужно только, чтобы с первого же слова сердце его забилось сильней, и он не удержался, чтобы не сходить к соседу и с «чувством, с толком, с расстановкой» не передать ему, как клокочет его кровь и разрывается сердце при виде такой тьмы человеческого насилия... Располагая фактами и сообщениями из разных мест, сотрудники «Рабочей Мысли» должны делать сводки и указывать, как слагается общее насилие царской власти из этих частных, хозяйских, чиновничьих и жандармских притеснений, причём нужны простота, ясность и воодушевлённость. Пусть в наличности мало сил для этого. Не бойтесь, ставьте цель, и вы увидите, как скоро она будет достигнута, вы увидите, что рабочий не просто рабочий, которому нужен кусок хлеба, а ещё и честный человек, у которого есть долг гражданина и самоотверженность интеллигента»[7]. «Мы поняли, что так жить и трудно, и скучно, и позорно. Мы решили отстоять во что бы то ни стало жизнь свою, честь свою, свою свободу. Для этого мы соединились вместе», — так пишет в своём воззвании Рабочий Комитет[8].
Получили Иваново-Вознесенские рабочие из Питера первомайские листки; «оказалось, что распространённые листки вызвали негодование против тех же листков, — пишет Рабочий за рабочих. — В Иваново-Вознесенске работают девять часов чуть ли не на всех фабриках, а им предлагают требовать десятичасового раб. дня. Эх, господа составители, писатели и доброжелатели, этак можно много натворить пакостей рабочим... Я, рабочий, протестую против такой скверной (извините за выражение) постановки дела, против таких отживших и предосудительных приёмов... Опять-же, требовать суда присяжных над стачечниками! Разве это не есть смешная ирония? Это значит, что мы будем признавать справедливость преследования стачек. Для нас нужен не суд присяжных над стачечниками, а полная свобода стачек»[9]. Не мудрено после всего этого, что сознательные рабочие во что бы то ни стало старались отделаться от опеки таких руководителей, указать такой интеллигенции её положение «только слуги в рабочем движении».
Широкая тенденция к демократизации наших организаций, к противопоставлению выборных рабочих комитетов самочинным интеллигентским комитетам объясняется не враждебностью и недоверием рабочих к интеллигентам вообще, не протестом против навязывания им социал-демократической программы, а исключительно протестом против наличного состава «интеллигентных руководителей», которые всей своей поссибилистической деятельностью, своим антиреволюционным настроением и убожеством своего теоретического багажа действительно только мешали рабочему движению, тормозили ход его революционизирования.
Иваново-Вознесенские рабочие, которым петербургские «Экономисты» с благословения «Рабочего Дела»[10] предлагали, чтобы они, добившиеся уже 9‑часового рабочего дня, начали потихоньку, да полегоньку борьбу за 10‑час. рабочий день, выпускают воззвание ко всем русским рабочим организациям. Указав, «что грубый деспотизм, под давлением которого мы находимся, стоит тормозом рабочему движению в борьбе с капиталистами», иваново-вознесенские рабочие продолжают: «Напрасно мы ищем у правительства защиты своих интересов... Факты показали, что оно никогда не было на стороне рабочих, да и не будет до тех пор, пока рабочие не заберут всё в свои руки. Оно обещает и даёт нам только ружья, нагайки, тюрьмы и высылку.
Также и крестьянам, что оно может дать и обещать? Разоряя их и выжимая последние соки, оно гонит их миллионами из родных деревень в города, где они являются конкурентами рабочей армии, или заставляет выселяться на новые места, на произвол судьбы, навстречу всевозможным условиям самой горькой жизни. Вот как правительство заботится об участи рабочих и бедных крестьян! Заботы его уже довели крестьян до голода. Оно помогает капиталистам и фабрикантам ковать себе капитал, а рабочих всё более заковывать в цепи этого капитала.
Товарищи, оставим надежду на правительство. Воспитаем в себе мысль, что нам надо бороться с правительством и капиталистами. Объединим себя духом могучего орудия истины, и кончится час нашего угнетения; и выйдем на дорогу более широкую для борьбы за признание своих прав и защиту интересов всего рабочего класса. Да здравствует русский рабочий народ. Да здравствует социал-демократия!».
В заключение этого воззвания, которое носит подзаголовок — «Из русского Манчестера», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «Освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих», — «Выборный комитет» возбуждает вопрос о созыве всероссийского конгресса (съезда) рабочих[11]. «Борясь за признание наших прав и заботясь о расширении пропаганды среди рабочего класса, обращаемся к вам за содействием этому общему делу. Пора нам связать отдельные организации в один общий союз для ведения и расширения пропаганды в местах, где не существует ещё рабочей организованной партии: для взаимного обмена средствами и литературой; для предъявления одинаковых требований в забастовках рабочих; для передачи всех сведений о рабочем движении, о действиях правительства и фабричной администрации; для присылки — в случае сильных арестов — рабочих агитаторов, чтобы поддержать разорившееся гнездо рабочий партии. — Выборный комитет «Союза рабочих русского Манчестера» (Иваново-Вознесенска) обращается ко всем рабочим организациям России: не найдут-ли они возможным устроить в этом году Всероссийский Конгресс рабочих. Цель конгресса: 1) обмен мыслей представителей отдельных организаций о ходе пропаганды и рабочего движения, 2) связь и объединение в общий рабочий союз, 3) обсуждение вопросов текущей деятельности рабочего движения, 4) суждения о мерах социал-демократической партии в действиях против правительства и капиталистов, 5) об издании нелегальной литературы и передаче оной во все организации, 6) о всяких других возникающих вопросах. Желательно, чтобы интеллигенты небыли представителями, а исключительно рабочие». Под этим воззванием подпись Социал-демократического Союза рабочих Русского Манчестера»[12].
Это должен был быть чисто практический съезд для выработки, употребляя выражение «Рабочего Дела», «программы деятельности», которую не следует смешивать с программой «партийной». И это характерно для действовавших в то время практиков: они не чувствуют непосредственной связи между идейным шатанием и той неурядицей, которая при каждом начинании проявляется в их практической работе, они не сознают идейного разброда, который царит в рядах нашей партии. Они только практики и знать не хотят теории. «Теоретический» же орган заграничного Союза высказывает «глубокое убеждение, что этот братский призыв наших товарищей» из «Русского Манчестера» найдёт горячий отклик в сердцах организованных рабочих всей России. Он свидетельствует, что в сознании передовых отрядов русской армии рабочих чувствуется всё более настоятельная потребность объединения, действия сообща, взаимной помощи и дружной борьбы с общим врагом — правительством и капиталистами»[13]. И, приветствуя этот призыв, «Рабочее Дело» с своей стороны не считает нужным указать практикам-рабочим, что без теоретической программы социал-демократическую партию создать нельзя. Перечислив ряд чисто практических вопросов, которые должен решить съезд, «Рабочее Дело» в заключение говорит: «Эти жизненные задачи, общие всем социал-демократическим организациям России, имеют громадное значение для русского рабочего движения. От их решения зависит дальнейший успех всего рабочего дела в России»[14].
Характерно, что, приводя важнейшую часть воззвания, Рабочее Дело не сочло нужным перепечатать примечание о том, чтобы представителями на конгресс не выбирались интеллигенты, а только рабочие. Ни слова не говорится об этом и в редакционной статье, посвящённой этому воззванию, так что мы не имеем возможности узнать, как относилась редакция к этому вопросу. Говоря о том, что предлагаемый съезд продолжит работу, начатую на первом съезде Росс. С.-Д. Р. П., редакция, очевидно, предполагает, что и этот съезд будет «социал-демократическим», а не только «рабочим». Во всяком случае, она не указывает на разницу между этими двумя понятиями. Впрочем, Ивано-Вознесенский Выборный Комитет обращается ко всем рабочим организациям, а в то время все рабочие организации считали себя социал-демократическими; подчёркивая слово же «рабочие», инициаторы съезда противопоставляют их интеллигентским организациям, — комитетам невыборным. И в Киеве, и в Одессе, и в Екатеринославле, и в Москве в это время уже существовало это деление на «рабочие» и «не рабочие» комитеты, которые хотя и составляли общую организацию, но каждый преследовал определённую функцию, причём на долю Рабочих Комитетов обыкновенно приходилась организационная и агитационная работа, на долю же интеллигентских — работа техническая и литературная.
Несомненно, что с переходом к широкой массовой политической агитации потребность в общих партийных действиях и в общепартийной осведомлённости должна была ощущаться всё сильнее и сильнее. Тем не менее, однако, воззвание Иваново-Вознесенска не находит отклика; каждая местная организация целиком ушла в свою местную, чисто кустарную работу, и дальше своих приходских дел она ничего не знает и не хочет знать. Укрепить местное движение, вот конечный идеал каждого местного практика. Издаваемые газеты («Рабочая Мысль», киевский «Вперёд»[15], «Петербургский Рабочий Листок»[16], «Саратовский Рабочий»[17], «Саратовская Рабочая Газета»[18], николаевское «Наше Дело»[19], нижегородская «Рабочая Газета»[20], московская «Волна»[21], одесское «Рабочее Слово»[22] носят тот же чисто приходский, чисто практический характер. Каждая местная организация — это совершенно изолированный островок, который, нисколько не считаясь с соседними организациями, сам вырабатывает себе свою тактику, своим умом доходит до своей «программы». Существуют или не существуют в данной местности литературные силы — местный орган и прокламации должны быть написаны и напечатаны. И нередки случаи, когда с просьбой написать прокламацию или статью для органа обращаются к случайно живущим в городе литераторам, ничего общего с социал-демократией не имеющим. Раз перешли к «политике», тут уж выдержанного тона не требуется для того, чтобы удачно «продёрнуть» правительство, не требуется быть социал-демократом. Это буквальное выражение, которое мне не раз приходилось слышать.
Нельзя, однако, сказать, чтобы так смотрели все «практики». В Петербурге, например, образуется группа «Социалист», которая начинает борьбу против того «практитизма» и «поссибилизма», благодаря которым совершенно покинута классовая социал-демократическая точка зрения. Эта группа начинает издавать «Социал-демократическую рабочую библиотеку». «Необходимо развивать и воспитывать массу политически, — говорит редакция этого органа, — т. е. научать не только понимать значение ближайших политических требований, но и понимать значение политической борьбы в широком смысле слова... Наше правительство — враг его (рабочего) уже, как самодержавное правительство, как форма власти, с которой рабочий вообще не может ужиться, так как она может быть только деспотичной... Способствовать созданию знающих пропагандистов и убеждённых агитаторов, усилению интенсивности рабочего движения вообще... вот цель «Рабочей библиотеки»[23].
«Южный Рабочий» тоже не может быть отнесён к обычному типу местных газет. «Приступая к изданию Екатеринославской газеты «Южный Рабочий», — говорит редакция в своей вступительной статье, — мы думаем, что идём навстречу назревшим потребностям всего юга России, в частности екатеринославских рабочих: чем более развивается рабочее движение, чем чаще оно приходит в столкновение с политическими условиями русской жизни, тем настоятельнее чувствуется потребность в объединяющем органе, который отмечал бы все моменты и всесторонне освещал бы факты, выдвигаемые происходящей борьбой»... «Борьба с этим правительством богачей и эксплуататоров, стремление к его ниспровержению и завоеванию политических прав является жизненной задачей рабочего класса в России, задачей не менее насущной и жизненной, чем вопрос о сокращении рабочего дня и увеличении заработной платы». Редакционная статья заканчивается призывом ко всем южнорусским рабочим встать «под красное знамя Р. С.-Д. Р. П. на защиту своих прав, на обеспечение себе лучшего положения, на установление на земле царства справедливости, свободы и братства и, вместе с рабочими других мест, вместе с рабочими всего мира, подхватить боевой клич, который раздался 52 года тому назад в Европе, обращённый с призывом ко всем угнетённым и эксплуатируемым, указывая им путь освобождения — клич этот — пролетарии всех стран, соединяйтесь!»[24].
Несмотря на провал и арест типографии, последовавшие вскоре после выхода № 1‑го «Южного Рабочего», удаётся в июне выпустить — № 2‑й, в ноябре — 3‑й. Уже в третьем номере «Южный Рабочий» значительно расширяет сферу своей деятельности; он обращается уже не только к южным рабочим, но и ко всему русскому пролетариату. Здесь в первый раз к совместному выступлению призывается весь пролетариат.
14‑го июля варшавский генерал-губернатор издал приказ, по которому 9 польских рабочих предаются военному суду за убийство шпиона. «Южный Рабочий» счёл своим правом и долгом протестовать против этого факта не только от имени одной местной организации, но и от имени всей партии. За подписью Р. С.-Д. Р. П. выпускает он особую прокламацию по этому поводу: «Все русские рабочие, — читаем мы в этой прокламации, — должны понять и оценить, что значит эта новая ласка русского правительства... Против нас, против всех направлены эти кровавые угрозы русского правительства... трупами наших польских товарищей хотят остановить рабочее движение... и мы не можем равнодушно смотреть, как их беззаконно казнит военный суд. Товарищи, мы призываем вас всеми силами, всеми средствами протестовать против военных судов, против кровавых замыслов правительства. Если во всех городах мы заявим массовый общий протест и выразим своё негодование, то правительство увидит, что рабочий люд не даёт безнаказанно убивать своих братьев... 1) Устраивайте забастовки и требуйте отмены военных и чрезвычайных судов и пересмотра дела Свидерского и Возняка судом присяжных, 2) собирайте большие собрания для составления протеста и разрешайте комитетам партии действовать от вашего имени, 3) собирайте средства для помощи семействам осуждённых»[25].
Прокламацию эту «Южному Рабочему» удалось разослать по 18 городам, но до массового действия дело не дошло, так как очень многие местные организации не решались поддержать призыв «Южного Рабочего». Интересы местной работы пересилили интересы всего рабочего класса в целом. Практика местная не могла понять громадного политического и воспитательного значения такого общего всероссийского протеста. «Забастовки, которые принесли так много пользы в борьбе за наши экономические интересы и для развития политического сознания среди рабочей массы, — пишет по поводу этого воззвания орган кустарничества и приходских интересов «Рабочее Дело», — далеко не всегда пригодны, как средство политической борьбы. В борьбе с правительством наиболее подходящим средством в настоящее время является манифестация»[26], но, к сожалению, мы ещё к ним не подготовлены, кроме того, «прокламация выпущена от имени Р. С.-Д. Р. П., но составлена она была одним комитетом партии по совету с другими, а прочие узнали о ней, когда она уже была напечатана и прислана им. Отсюда разные недоразумения. Прокламацию распространить, пожалуй, и не трудно, но, ведь, она призывает рабочих к забастовке, а местный комитет партии как раз к этому не приготовился... Вообще, такое трудное дело, как обращение к рабочим всей России, не под силу одному местному комитету»[27]. Одним словом, «всяк сверчок знай свой шесток». Просвещайте сознание саратовских, московских, екатеринославских рабочих, устраивайте революцию в Кременчуге, в Харькове, Вилковишках, но не смейте призывать к всероссийской революции, не думайте об общих задачах всего русского пролетариата, ибо может случиться, что когда раздастся призыв к общерусскому действию — соответствующему стадии «политических манифестаций», одесские или полтавские рабочие окажутся ещё на стадии «чисто экономической борьбы» Вот сущность всех рассуждений местных практиков и их «органа» «Рабочего Дела».




[1] Петербургское движение, Рабочее Дело, № 6, стр. 31–36.
[2] Паки и паки — (устар., церк.-слав.) снова и снова.
[3] Листок Рабочего Дела № 4. Декабрь 1900, стр. 6.
[4] Листок Рабочего Дела № 4. Декабрь 1900, стр. 7, столб. 2.
[5] Акимов. Очерк развития социал-демократии в России, стр. 81.
[6] Листок «Рабочего Дела» № 4, стр. 7, столб. 1 и 2.
[7] Письмо в редакцию «Рабочая Мысль» № 8, февр. 1900 г., стр. 10, столб. № 2 и 3.
[8] Перепечатан в «Рабочей Мысли» № 9, сент. 1900 г.
[9] Из Иваново-Вознесенска «Искра» № 6, Июль 1901, стр. 5.
[10] См. ст. В. И-на Майский праздник в России. «Рабочее Дело», № 2–3.
[11] Мы видим, что напрасно теперешние ученики экономистов меньшевики «плодотворную» идею о созыве «рабочего съезда»-приписывают инициативе Аксельрода. Инициатива эта впервые проявлена Иваново-Вознесенским выборным комитетом в феврале 1900 г.
[12] Перепечатано в «Рабочей Мысли» № 8 февраль 1900 г., стр. 1.
[13] «Рабочее Дело» № 6. Апрель 1900, стр. 73.
[14] «Рабочее Дело» № 6, стр. 74.
[15] С 1897 до 1901 г. вышло 10 №№.
[16] Вышло 8 №№.
[17] Вышло 2 №№.
[18] За 1900–1901 г. вышло 7 №№.
[19] Вышло 3 №№ за 1897–1898 гг.
[20] Вышел 1 № в 1901 г.
[21] Изд. одной Московской группы; за 1899–1900 г. вышло 2 №№.
[22] 1 № в 1901 г.
[23] «Социал-демократическая Рабочая Библиотека» № 1, 1900 г.
[24] «Южный Рабочий» № 1 Екатеринославская рабочая газета. Январь 1900 изд. Екат. Комит. партии.
[25] «Ко всем рабочим и работницам России» изд. Южного Рабочего.
[26] «Ко всем рабочим и работницам России» изд. Южного Рабочего.
[27] Сибиряк «военный суд над польскими рабочими» Листок «Рабочего Дела» № 3 Окт. 1900 г., стр. 5.

Вернуться к оглавлению.

Комментариев нет: