Ответом правительства на «бурный месяц» было министерство
Ванновского, с его «сердечным попечением» и «сближением семьи и школы». «Новое
Время» чует, что этого мало, что не в студентах была главная суть в февральских
и мартовских днях. В статье от 11‑го мая официозный орган пробалтывается, что в
рабочем вопросе дело обстоит далеко не благополучно, недаром «вредные лжеучения»
и «пропаганда противогосударственных и противообщественных идей» пользуется
таким успехом среди русских рабочих, в которых она «вызывает и поддерживает
недовольство своим настоящим положением». Надо, чтобы правительство взялось за
улучшение положения рабочих и заставило фабрикантов сделать им уступки.
Правительство должно взять в свои руки решение рабочего вопроса, «подобно тому,
как полвека тому назад» оно «взяло в свои руки крестьянский вопрос,
руководствуясь мудрым убеждением, что
лучше преобразованиями сверху предупредить требования таковых снизу, чем
дожидаться последнего»[1].
За эту статью «Новое Время» было приостановлено на одну
неделю, и главное управление по делам печати поторопилось разослать всем
редакциям бесцензурных газет секретный циркуляр, по которому все статьи,
касающиеся рабочего вопроса и фабрично-заводских беспорядков, прежде чем
публиковаться «в повременных изданиях, должны быть представляемы для проверки
их фактической точности в департамент полиции и могут быть затем напечатаны
лишь с разрешения последнего»[2].
«Новое Время», орган хорошо осведомлённый в делах
департамента полиции, преждевременно разболтал о плане правительственной
кампании по рабочему вопросу. Совет, который даёт «Новое Время»: торопиться с
реформами сверху, дабы избежать тем революции снизу, — этот «совет» выражал
решение, уже принятое департаментом полиции. Уже в 1899 году
социал-демократические органы опубликовали «тайный доклад и т. д.
Московского обер-полицеймейстера Трепова (по охранному отделению) от 8‑го
апреля 1898 г.». Доклад этот начинается с указания на то, что
революционеры, убедившись, «что сил одной интеллигенции в борьбе с
правительством недостаточно, даже в том случае, если они вооружатся взрывчатыми
веществами», последовали примеру немецких социал-демократов и организовали у
нас социал-демократическое движение.
«Русские революционеры поспешно оставляли свои старые знамёна,
— говорится далее в докладе, — чтобы примкнуть или пристроиться к новому
движению. Практика привела их к непрерывной агитации среди рабочих на почве
существующих мелких нужд и требований. При сказанной системе революционерам не
приходится тратить силы на предупреждение и подстрекательство рабочих, так как
всё нужное даётся самим моментом, выбранным для агитации; подстрекателю остаётся
лишь привести в известность самые нужды недовольных, систематически их изложить
и подвести итоги в форме составленных требований. Выпущенная на подобных
основаниях прокламация настолько, обыкновенно, оказывается близкой и понятной
рабочему, что достаточно пустить её в нескольких экземплярах среди недовольных,
чтобы фабрика или завод стали... — Тактика эта дала превосходные результаты на
практике: явились массовые забастовки, давшие в итоге достаточное
удовлетворение своим участникам». Успех забастовок внушает рабочим идею, что «правительство
терроризировано и идёт на уступки», и что «вообще успехи, достигнутые путём
забастовок, имеют опасное и вредное государственное значение», являясь
первоначальной школой политического воспитания рабочих. Успех в борьбе приносят
с собой рабочему веру в свои силы, научает его практическим приёмам борьбы,
подготовляет и выдвигает из толпы способных инициаторов, убеждает рабочего на
практике в возможности и полезности объединения и, вообще, коллективных
действий; возбуждение борьбой делает его более восприимчивым к принятию идей
социализма, казавшихся ему до того праздной мечтой; на почве местной борьбы
развивается сознание солидарности своих интересов с интересами других рабочих, т. е.
сознание в необходимости классовой борьбы, для успешности которой выясняется всё
большая несостоятельность в политической агитации, ставящей себе целью
изменение существующего государственного и общественного строя на началах
социальной демократии... Если мелкие нужды и требование рабочих эксплуатируются
революционерами для таких глубоко-антиправительственных целей, то не следует-ли
правительству, как можно скорей, вырвать
это благодарное для революционеров оружие из их рук и взять исполнение всей
задачи на себя. Пока революционер проповедует чистый социализм, с ним можно
справиться одними репрессивными мерами, но когда он начинает эксплуатировать в
свою пользу мелкие недочёты существующего законного порядка, одних репрессивных
мер мало, а надлежит немедля вырвать из-под его ног самую почву».
Для достижения этого доклад предлагает два средства:
во-первых, «введение принципа законности в сферу фабрично-заводских отношений,
во-вторых, насильственное изъятие революционера из благоприятной для его
происков среды». Ведь, в сущности революционеру не важны результаты, добытые
стачкой; для него важен лишь самый процесс стачки, дающий ему возможность вести
свою агитацию. Задача правительства — «указать рабочему законный исход из
затруднительных случаев его положения, имея в виду, что за агитатором пойдёт
лишь наиболее юная и энергичная часть толпы, а средний рабочий предпочтёт
всегда не столь блестящий, но более покойный законный исход. Расколотая таким
образом толпа потеряет ту свою силу, на которую так надеется и рассчитывает
агитатор. Это тем более легко сделать, что очень часто сами фабриканты
действительно нарушают законы».
С этими мерами нужно торопиться, ибо «по духу времени, когда
Западная Европа поглощена рабочим вопросом, весь интерес революции сосредоточен
на фабричной среде, а где пристраивается революционер, там обязана быть и
государственная полиция,.. чем занят революционер, тем обязана интересоваться и
полиция». Революционеры хотят законности, и полиция должна наблюдать, чтобы
законы по отношению к рабочим не нарушались, а между тем в рядах самого
правительства нет должного единогласия. «Принцип разногласия и разъединения
правительственных органов в то время, как боевой лозунг революционеров:
объединение, слияние, солидарность (рабочие всех стран, соединяйтесь!), никоим
образом не может гарантировать безусловной скорой победы над социальной
демократией». Ведь вот, например, министерство вн. дел, а по его примеру и
министерство юстиции, своими циркулярами все дела о фабричных беспорядках и
стачках предлагают решать полицейским охранным порядком, а министерство
финансов настаивает, чтобы обязанности фабричной инспекции не передавались бы в
руки полиции. Мешается также не в своё дело и «отдельный корпус жандармов»;
надо устроить так, «чтобы все ведомства, а в том числе, следовательно, и
фабричная инспекция обязаны были оказывать полное содействие установлениям и
лицам, коим вверено охранение государственного порядка и общественного
спокойствия[3],
т. е. все дела, как по «введению принципа законности», так и по «изъятию
революционеров из благоприятной среды» сосредоточить в руках одного охранного
отделения.
Указы и наказы о фабричных инспекторах 1899 и 1900 гг.,
изъятие всех «рабочих» дел из рук обычного жандармского дознания и судебного
следствия и передача их в руки упрощённого производства охранных отделений
показало, что, по крайней мере, вторая часть «треповского» доклада правительством
была принята к сведению. В этом отношении были достигнуты полное слияние,
объединение и солидарность С вопросом о «введении законности» дело было не так
легко. До 1901 г. в этом отношении правительство, или, верней, игравший
его роль департамент полиции не решается ещё действовать. Пока всё сводится
лишь к обещаниям в этом смысле, широко распространяемым действительным творцом «треповского
доклада» обер-шпионом Зубатовым.
«Заграницей, чтобы развратить рабочих, — пишет по поводу
этих «новых друзей русского пролетариата» «Искра», — министерства пользуются
подкупленными газетами, «в нашем несчастном отечестве единственное место, где
правительство может войти в соприкосновение с рабочими — это кутузка, и
благородное дело внесения политического разврата в рабочий класс приходится
поручать жандармам»[4].
И действительно, первая «зубатовская» агитация начинается в тюрьме.
Зубатов хорошо знаком с психологией среднего рабочего и
среднего революционера. Вращаясь чуть ли не с гимназической скамьи среди
революционеров, участвуя лично в целом ряде «тайных сообществ», вроде «Самоуправления»
и «рабочих кружков» в Шуе, близко соприкасаясь с революционерами на почве
основанной им в Москве нелегальной библиотеки, он получил основательную
подготовку для своей «официальной» деятельности. Талантливому провокатору без
труда удаётся спихнуть бывшего начальника московской охранки «держиморду»
Бердяева и сесть на его место. И вот, при его помощи начинается сближение «правительства»
с рабочими. С каждым арестованным заводится самый серьёзный разговор. Зубатов клянётся,
что он остался «прежним». — «Мы стремимся к одной и той же цели, только пути у
нас иные, — поёт он. — Ваша ошибка заключается в том, что вы полагаете, будто
правительство наше классовое, а я уверен, что его можно заставить действовать в
интересах рабочих; нужно только отказаться от революционных способов действия,
и эту цель я себе поставил, вот почему вы видите меня в таком мундире. Чисто
экономическому движению рабочих правительство уже сочувствует, аресты мирных
стачечников объясняются простым недоразумением, превышением власти, произволом
местного начальства, стоит лишь обратиться ко мне, и всё дело будет улажено».
Зубатов повёл дело так ловко, что уже в 1896–1897 году целая
московская организация (с Румой во главе) оказалась одураченной им. Многие из
членов этой организации тайно от других вступали в сношения с Зубатовым, «получали
от него сведения», будучи в полной уверенности, что этим они содействуют
рабочему движению. Зубатов доставал деньги и помог вновь поставить
провалившуюся в июле типографию. Мало того, некоторые из членов организаций
(как интеллигенты, так и рабочие) стали получать даже деньги на личные нужды
(особенно после выхода из тюрьмы). К рабочим Зубатов подходил, главным образом,
с анти-интеллигентской пропагандой. Деятельность его оказалась настолько
успешной, что уже к 1898 г. ему поручают ведение дел в Твери, в Тамбове, в
Иваново-Вознесенске и, наконец, все дела, связанные с «Бундом».
Успех зубатовской агитации среди арестованных растёт тем более,
чем сильнее развивается «чисто экономическое», «чисто рабочее» направление.
Когда в руки Зубатова попали члены «обще-еврейского Союза щетинщиков», он
убедил их, что они напрасно не хлопочут о легализации их кассы и обещал им даже
20 000 на хлопоты по этому делу. Судя по специально написанной по этому
поводу статье в «Arbeiterstimme», эта агитация была не безуспешна. «Субъект (с
которым Зубатов вел разговор о 20 000 р.) обещал агитировать в этом
смысле... Уже один факт существования в нашей организации людей, сносящихся с
начальником московского охранного отделения, показывает, что провокаторство и
предательство пустили глубокие корни в нашей организации. Если часть
зубатовских «корреспондентов», может быть, и не станет доставлять таких
сведений, которые кому-либо повредят, то, несомненно, среди них найдутся и
настоящие предатели»[5].
До «бурного месяца» Зубатов ещё только «обещает» и тем
улавливает отдельных «экономистов»; его роль пока исключительно провокаторски-шпионская,
дальше «новой» системы сыска он ещё не идёт. Но вот после того, как рабочие
массы в февральские и мартовские дни блестяще сдали экзамен на степень
политической зрелости, департамент полиции даёт сигнал к осуществлению первой
части зубатовской программы, к «введению законности».
«На днях в Минске, — сообщает тамошний корреспондент «Искры»,
— среди приказчиков было распространено воззвание, направленное против
господствующего среди них обычая воровать товар из магазинов и указывающее, что
это несовместимо с сознательной борьбой против хозяйской эксплуатации. Когда
через два дня в городе было расклеено подписанное местным жандармским
полковником Васильевым воззвание к приказчикам, в котором он высказывает
сочувствие к такого рода деятельности более развитых из их среды, но выражает своё
удивление по поводу того, что они делают это нелегально, рискуя подвергнуться
преследованиям и пр., тогда как стоит им обратиться к нему, и он с
удовольствием предоставит им губернскую типографию. В заключение Васильев
пригласил всех приказчиков на собрание, имеющее состояться в субботу 16‑го под
его председательством. На собрание пришло до 500 приказчиков и десяток другой
хозяев. Кроме Васильева, присутствовал губернатор и полицеймейстер. Васильев
открыл собрание весьма тёплой речью, в которой доказывал, что правительство
весьма благосклонно относится к попыткам масс улучшить условия своего
существования, но напрасно непримиримо настроенные элементы придают этим
попыткам политическую окраску. Он неизменно будет содействовать всем попыткам
приказчиков улучшить свою жизнь, и на первый раз предлагает им выбрать комиссию
для обсуждения их насущнейших нужд. Выбрана комиссия из 15 приказчиков и 10
хозяев. В ответ на заявление Васильева раздались сочувственные речи, вполне
поддерживающие его точку зрения. Раздались также голоса, требующие издания
закона о закрытии магазинов не позже 9 час. вечера, но комиссия тут же
высказалась против, рекомендуя обратиться к хозяевам с коллективной просьбой об
этом. Тактика Васильева встретила в мелкобуржуазно настроенной массе приказчиков
полное сочувствие и признание. Агитаторы, только недавно начавшие оказывать на неё
влияние, совершенно оставлены, отношение к ним резко враждебное»[6].
За Минском последовала Москва. «Зародилась у московских
машиностроительных рабочих мысль обратиться на путь спасения своих собратий от
зол капитализма вспомогательной кассой, — пишет «экс-экономист» из Москвы; — можно
думать, что исходила она от Охранного отделения, а в нём из кабинета г. Зубатова»[7].
В Москве Зубатов не выступает сразу открыто, как это сделал
Васильев, он действует за кулисами. Состоявшие в рабочих организациях агенты
его (вроде Мих. Афанасьева, (одного из участников дела Румы, который тогда,
подобно многим другим, вступил в связь с Зубатовым) агитируют идею «легализация»
исподволь. «Мысль эта росла и ширилась и, наконец, вынырнула на свет божий, — пишет
тот-же корреспондент «Искры». — Несколько рабочих, ничего общего с Зубатовым не
имеющих (?), взяли на себя инициативу, подобрали товарищей, и мысль о
вспомогательной кассе машиностроительных рабочих приводится в исполнение. Для
обсуждения устава, для пропаганды этой мысли необходимы были, конечно, открытые
собрания. И что-ж, в то самое время, когда реакция после мартовской бойни не
знала никакого удержу, когда на Руси душили всякое проявление мысли и
самодеятельности, когда разгоняли и сажали по тюрьмам даже мирных литераторов и
закрывали даже самые невинные общества, вроде общества доставления книг
больным, — в такое тёмное, дикое время рабочим милостиво разрешается открыто
собираться для обсуждения вопросов, касающихся, как кассы, так и вообще
рабочего быта!.. В Москве под руководством людей науки — Дэна, Озерова, Вормса
происходят открытые собрания, и на них дебатируются вопросы о различных нуждах
рабочего класса. О чём только не говорится там! И о потребительных обществах, и
о кассах взаимопомощи, и о читальнях-библиотеках для рабочих, и об унизительных
для человеческого достоинства рабочего обысках, при уходе с работы, и о
различных условиях труда на заводах и т. д. и т. д., ни слова, разумеется,
только об одном — о политике. Говорят и гг. доценты и мастеровые и...
агенты Охранного отделения»[8].
К чему сводились «лекции» г‑д доцентов, этих сознательных
или бессознательных сотрудников Охранного отделения, мы можем судить по статье
в Искре «Буржуазная наука перед московскими рабочими», статье, написанной
исключительно по отчётам об этих лекциях в легальных газетах, ещё до того, как
обнаружилась для Искры истинная подоплёка дела. «Г‑н проф. В. Дэн — читаем
мы в этой статье — на четвёртом собрании в воскресенье 17‑го июня поучал
рабочих о пользе обществ взаимопомощи. Он рассказал о том, что английские
рабочие добились многих улучшений путём самодеятельности, но умолчал о том, что эта самодеятельность
проявилась, главным образом, в стачечной борьбе и в организации в боевые союзы,
а не в «мирных» обществах взаимопомощи, подобных тому, которые теперь
основались в Москве. Он рассказывал, что «в большинстве случаев государство берёт
на себя заботу о внешних условиях труда, могущих вредить здоровью рабочих», но
умолчал о том, что в большинстве случаев государство «берёт на себя» заботу о
рабочих под влиянием политического
давления с их стороны, и что наше российское государство, не контролируемое
самим народом, в большинстве случаев заботу эту выполняет из рук вон плохо,
будучи занято преимущественно заботой о сохранении порядка. Очень вероятно, что
эти умолчания — неизбежные последствия легальной деятельности, но это нисколько
не изменяет того факта, что тот, кто таким образом излагает половину правды, на
самом деле вбивает в головы своих слушателей лживые представления о предмете
беседы. На 11 собрании рабочие, между прочим, указали, «что вред для здоровья
наносится напряжённостью труда при низкой сдельной заработной плате». На 12
заседании им возражает приват-доцент Вормс. «На потерю здоровья, говорит он,
влияет незнание гигиенических условий, которые могли бы напряжённость работы
поставить в границы, не вредящие здоровью... Впрочем, г. Вормс признаёт,
что здоровье может страдать и от длины рабочего дня, неправильного его
распределения и пр. «но, — говорит он, устранение всех этих условий зависит от
самого рабочего... Дело, видите-ли, очень просто: ведь, «наш закон
предоставляет его рабочего, усмотрению входить
или не входить в договор с предпринимателем и в то же время до известной
степени обеспечивает здоровье от вредных гигиенических условий труда». Что же
это должно означать? Неужели г‑н Вормс прописывает тот самый рецепт, который до
сих пор прописывали рабочим гг. Клейгельсы, Треповы и пр. деятели по «улажению
недоразумений»; не хочешь работать по правилам, убирайся с фабрики. Или же г‑н
Вормс хочет просто сказать, что если бы рабочие не соглашались работать на
невыгодных условиях, то эти условия не могли-бы существовать. Что это
фарисейство, или легкомыслие? Во всяком случае нечто недостойное человека науки»[9].
«По мнению г. Вормса, и обществам взаимопомощи также
принадлежит почётная роль по «предупреждению несчастных случаев». Не спешите
радоваться, читатель. Вы, может быть ожидаете, что об-во взаимопомощи, как
рабочая организация, будет призвано оказывать давление на предпринимателей в
целях лучшего предупреждения несчастных случаев. Ну нет, г‑н Вормс таких «разрушительных»
проектов и в мысли не имел. «Об-во взаимопомощи, говорит он, может с своей
стороны принимать в этом направлении известные меры, например, ознакомление
членов с приёмами подачи помощи в несчастных случаях»[10]...
«Послушаем ещё г‑на проф. Озерова (13 беседа, 19 августа).
Трактует он о разумном проведении досуга членами кассы взаимопомощи...
поговорив о значении рабочих клубов в жизни европейских рабочих, г. Озеров
заявил, что наши рабочие нуждаются в подобных клубах не менее, чем иностранные.
Оказывается, что это уже сознало... министерство финансов, которое с введением
винной монополии усиленно рекомендует комитетам трезвости устройство особых
народных клубов, в которых рабочий мог бы не только пить чай, но и разумно
проводить время». Да здравствует министерство финансов, трижды ура г‑ну Витте!
По лицемерию, или невежеству г‑н профессор не упоминает об одной лишь малости,
что разумное проведение времени в клубах и читальнях комитетов трезвости
заключается, между прочим, в чтении «Света», «Московских Ведомостей» и тому подобной
грязной литературы! Г. Озеров не постеснялся выразить «большое спасибо казённой
винной монополии» за то, что она «в основу борьбы с алкоголизмом поставила
устройство чайных, имеющих характер клубов». Переводя эти «благонамеренные речи»
на человеческий язык, мы констатируем тот факт, что г‑н Озеров приветствует и прославляет русское
правительство за то, что оно в основу борьбы с алкоголизмом поставило не
повышение народной культуры, не освобождение личности, не свободу
образовательных учреждений, но жалкое подобие просветительной деятельности,
насаждаемой мощной рукой помпадуров и попов — этот фиговый листок, которым
прикрывается гнусная нагота роли кабатчика. Так для выслушивания таких-то
комплиментов шарлатанским предприятиям Витте вы приглашаете рабочих на свои
беседы, г. Озеров? Но такое-то «разумное проведение досуга» они могут себе
найти и в чтении «Нового Времени»[11].
Один из немецких социал-демократов (кажется Либкнехт) сказал
как-то: «нет такой пакости, для выполнения которой не нашлось бы немецкого
профессора». Как только началась Зубатовская вакханалия в Москве, профессор
Мануйлов объявил громкогласно на лекции студентам: «Нет более у нас ни
народников ни марксистов, а есть социально-политическое направление, которое
стремится улучшить быт рабочих и народа на почве существующего строя».
Намеренно или по невежеству он не упомянул лишь о том, что родоначальником
этого «нового» направления является «Охранное отделение». Смысл всех этих
лекций скоро обнаружился.
С одной стороны, они должны были затуманивать «мнимой
научностью» сознание уже подвергшихся агитации рабочих и сворачивать их мысль с
того политического пути, на который она уже вступила под влиянием агитации и
последних событий; а с другой стороны, лекции апостолов нового «социально-политического
направления» должны были служить грандиозной западней для вылавливания
социал-демократов рабочих. Обольщённые кажущейся свободой слова на этих
зубатовско-озеровских собраниях, сознательные рабочие пробовали было вступать в
диспуты с полицейскими профессорами и их лживой оскоплённой в участке науке
противопоставлять истинную социалистическую науку; но на следующий день этим
оппонентам уже приходилось сидеть в Таганской тюрьме и на досуге размышлять о
совместимости самодержавия с свободой слова.
Но соловья баснями не кормят. Одними лекциями положения
рабочих не улучшишь, и ими не перетянешь массу рабочих в «легальные» союзы.
Волей-неволей Зубатову приходилось санкционировать переход к практическим шагам
и приступить к выставлению требований фабрикантам. Здесь успех превзошёл все
ожидания. Неограниченное самодержавие участка сказалось быстро, и рабочие
весьма скоро почувствовали, как выгодно иметь такого союзника на своей стороне. По предписанию из «Охранки» перед
заводчиками ставилась дилемма: или удовлетворить требования рабочих в 24 часа,
или закрыть навсегда завод. Такого рода «экономическая борьба» пришлась по душе
рабочим; они могли поверить, что раз дела так обстоят то, пожалуй, и при
современном строе прожить можно недурно; не для чего, стало быть, идти вслед за
интеллигентами в тюрьму, в ссылку и на смерть из-за какой-то неизвестной
будущей «свободы». Ведь, тогда власть перейдёт из рук благодетельницы «охранки»
в руки тех же заводчиков и фабрикантов. И к Зубатову шли всё новые и новые
адепты, возникал один союз за другим. Никому из членов этого союза не претило,
что в уставе главная роль принадлежит обер-полицеймейстеру, что в члены об-ва
не мог попасть никто из привлекавшихся к административному взысканию, хотя бы
за забастовки. Вслед за Москвой «общества» и союзы возникают в Минске
(столяры), в Одессе, в Петербурге, в Саратове и пр. городах», и всюду во главе
этих обществ становятся полицеймейстеры, губернаторы, митрополиты, архиереи.
В Минске дело не ограничивается устройством одних
профессиональных союзов. Там, по инициативе Зубатова, агенткой его, Марией
Вильбушевич и несколькими другими лицами организуется «Еврейская независимая
рабочая партия». Вот первое воззвание этой «партии»:
«I. Мы полагаем, — говорят эти истинные выразители «рабочих
интересов»:
а) что
никакая теория не настолько могущественна и неопровержимо верна, чтобы давать
право своим приверженцам вести бессознательную массу за собой к цели, которой
масса не понимает;
б) что
еврейский рабочий класс в настоящее время требует хлеба и знаний, и что эти
требования должны быть удовлетворены;
в) что
преступно приносить в жертву материальные интересы рабочего класса таким
политическим целям, которые в настоящее время ему чужды;
г) что
рабочий, как всякий человек, имеет право быть сторонником какой ему угодно
политической партии и всё-таки имеет право защищать свои экономические и
культурные интересы и быть членом вполне равноправным в экономических и
культурных организациях;
д) что экономические и культурные организации должны
стать ему необходимы, как воздух и вода, регулировать его экономические
интересы, доставлять ему знания и что таковыми они могут стать только тогда,
когда они будут целями сами по себе, а не служить орудием какой бы то ни было
политической партии.
II. Мы находим ненормальным современное положение вещей, при
котором экономические организации находятся под руководством преимущественно
политического по своим целям «Бунда», потому что:
а) экономическая
деятельность является для Бунда, главным образом, средством революционизировать
рабочую массу, и потому Бунд намеренно игнорирует в своей экономической
деятельности многие безусловно полезные для рабочей массы мероприятия;
б) «Бунд»,
принимая рабочего, ищущего только хлеба и знании, в свои, на взгляд массового
рабочего, чисто экономические организации, навязывает рабочему свои
политические взгляды и стремления. Рабочих с не «бундовскими» взглядами в
экономические организации «Бунд» не принимает, а инертно консервативную часть
рабочей массы отпугивает своей репутацией политической партии. В результате
подобная тактика «Бунда» вредит организованной массе и жестоко поступает с
остальными рабочими, которые тоже ищут союза со своими организованными
товарищами.
в) «Бунд»
развивает рабочих односторонне, ограждая их от не «бундовских» взглядов и таким
образом вносит в рабочую массу дух умственного порабощения;
г) «Бунд» не допускает в рабочие массы интеллигентные
полезные силы, с его политическими взглядами несогласованные. «Бунд» исполнил
великую историческую миссию, развив дух недовольства своим экономическим
положением в рабочем классе, но когда это достигнуто, и вся рабочая масса
стремится к организации, сделалось невозможным держать экономическую и
культурную деятельность в политических тисках «Бунда».
Программа
Партии.
1) Еврейская независимая
Рабочая Партия имеет целью поднятие материального и культурного уровня
еврейского пролетариата посредством культурно-экономических организаций, как
нелегальных, так и легальных, по мере возможности. На практике эта цель
сводится; а) к развитию широких экономических организаций (тред-юнионов,
касс, клубов, ассоциаций); б) к развитию среди рабочего класса научных и
профессиональных знаний, и к воспитанию его для коллективной жизни.
2) Партия в целом не
выставляет себе никаких политических целей и касается политических вопросов в
той мере, поскольку они затрагивают повседневные интересы рабочих.
3) Партия объединяет для
экономической и культурной деятельности рабочих всяких политических взглядов и
совсем без таковых.
4) Организация партии
демократическая, т. е. управляется снизу, а не сверху».
Образуя эту «партию» Зубатов не допустил той ошибки, которую
сделал Васильев, ставши сразу и открыто во главе союза приказчиков и союза
столяров. Как и в Москве, он великодушно скрывает здесь своё авторство от глаз
широкой публики, предпочитая, чтобы инициатива исходила от самих рабочих и
притом рабочих, уже состоящих членами «Бунда».
Вот что рассказывает корреспондент из Минска: «Прилагаемое воззвание
распространено на днях в Минске на русском и еврейском языках. Издано оно со
дня на день приобретающими всё больше влияния сторонникам зубатовской политики
(во главе стоят один ретушёр и работница, вернувшиеся из московской тюрьмы
сторонниками зубатовских взглядов — оба безукоризненно честные люди). Они уже овладели
тремя цехами и их классовыми организациями — переплётным, столярным и слесарным.
Устраиваются еженедельно громадные собрания (о которых, конечно, известно
Васильеву и где присутствуют шпионы-рабочие, ибо новая «партия» принимает всех
без исключения). Бундовцы в весьма неудобном положении. С одной стороны, нельзя
не противодействовать их агитации, с другой — всех, отстаивающих на этих
собраниях революционные взгляды, забирают через несколько дней и немедленно
ссылают в Сибирь. За последнее время почти еженедельно идут из Минска этапы
ссылаемых на 3, 4 и 5 лет»[12].
Никогда Зубатов не пользовался бы таким несомненным успехом,
если бы ему пришлось оперировать исключительно с «платными» агентами. Такие
агенты менее всего опасны. Они могут уничтожить, выдать организацию, но создать
новое течение, они не могут. Успех Зубатова объясняется, главным образом, тем,
что из рядов самой социал-демократии одно течение шло к нему навстречу. Минский
корреспондент говорит, что организаторы независимой партии «безусловно честные
люди»; он ссылается на слова жандарма Васильева, который говорил, что «намеревался
арестовать упомянутую работницу, но получил от Зубатова предписание не трогать
её, ибо хотя она и не состоит у нас на жалованье, но своей деятельностью косвенно содействует нам»[13].
«Беспринципность», боязнь «ортодоксального сектантства»,
стремление противопоставить революционной организации сверху
экономически-демократическую организацию снизу — всё это «косвенно» или прямо
содействовало успеху Зубатова. Легальные искания «бывшего» марксиста
Прокоповича, который во время «исследования рабочего движения растерял добрую
половину своих теоретических предпосылок», нелегальные статьи сотрудников «Рабочей
Мысли» (в особенности, знаменитое «Особое приложение»), знаменитая речь «Поворотный
пункт в еврейском рабочем движении», проповедь о том, что организационная и
агитационная работа должна вестись вокруг тех требований, и только тех, которые
сознаны массой (см. В. И. на Рабочее Дело №2–3), одним словом весь тот
сумбур, который внесли в нашу работу легальные и нелегальные «бернштейнианцы», «критики»,
«экономисты», «рабочедельцы» — вот что создало возможность такого колоссального
успеха для Зубатова. Значительное большинство видных деятелей «зубатовщины»
входили первоначально в наши организации. Там они пропитались принципом «беспринципности»,
который повёл их в объятия Зубатова и делал сначала «убеждёнными» сотрудниками
этого последнего, а в конце концов, под постоянным влиянием развращающих
соприкосновений с Васильевым, Сазоновым и проч. — рыцарями синего мундира,
которые из «убеждённых» становились «платными» агентами. Такова история всех
этих Афанасьевых, Слеповых, ретушёров, работниц и т. п. Первоначальные
кадры зубатовцев составляли не массовики, малосознательные рабочие, а, именно,
рабочие, выдвинувшиеся над средним уровнем, уже получившие воспитание и воспитание
тенденциозно-антиреволюционное. Они все когда-то-стояли на «третьей» высшей
стадии развития, но «экономическая агитация» тянула их обратно к «первой»
стадии и перетянула в объятия Зубатова.
Рабочая масса пошла за Зубатовым лишь тогда, когда его агенты
от слов стали переходить к делу, когда они с «открытым листом» Московского
генерал-губернатора заставляли
фабрикантов вводить то или иное улучшение на заводе, когда, как это было во
время стачки на заводе Гужона, из неведомых сумм «рабочим выдавались по
250 р. в неделю». Но как только после отпора, который французский
гражданин Гужон сумел оказать охранке, — такого рода «деятельность» Зубатова
должна была сократиться, масса отхлынула от него, или, как это было
впоследствии в Одессе, пошла своим путём и опереточную «чисто-экономическую»
борьбу независимцев превратила в нешуточную уличную битву.
Я не берусь рассказывать здесь историю деятельности
зубатовских организаций; интересующиеся этим вопросом найдут много фактического
материала в брошюре Григорьевского[14],
упомяну только, что протест, поднятый московским заводчиком Гужоном, нашёл
отклик у истинного защитника капиталистических карманов министра Витте.
«Фабриканты увидали, — говорит по поводу поданной министром
Витте «Записки о разрешении стачек» Мартов, — что полицейское вмешательство в
их экономическую борьбу с рабочими есть орудие обоюдоострое. Хорошо, конечно, заставить рабочих подчиняться фабриканту
и работать по пониженной плате; но ежели на основании своего всемогущества
полиция начинает возбуждать рабочих против хозяев, когда ей надо отвлечь их
внимание от борьбы с правительством — тогда уже лучше пусть полиция вовсе не суётся
в отношения труда к капиталу... из слуги она норовит превратиться в хозяина на
фабрике. Стало быть, долой полицию, дайте свободу
нашей экономической борьбе с рабочими. Пусть стачки рабочих будут нашим и их
домашним делом... Вот на какие мысли навела московских капиталистов зубатовская
политика. Эти помыслы выразил в своей записке г‑н Витте, которому всероссийское
купечество готовится нынче отпраздновать 10‑летний юбилей его верной службы
всероссийскому капиталу»[15].
Вся суть Зубатовской затеи, как мы видели, сводилась к тому,
чтобы всю «полноту власти» по рабочему вопросу сосредоточить в руках «охранки».
Витте в своей записке протестует против этого. «Нельзя обойти молчанием, — говорит
он, — и такого явления, как организация «собеседований рабочих» и «общества
взаимопомощи рабочих механического производства» в г. Москве. Учреждения
эти явились, несомненно, на почве стремления рабочих к самоорганизации в целях
взаимной помощи и развития, но порядок возникновения их и задачи, которые они
начали преследовать, не могут назваться правильными. Так, прежде всего,
инструкция совету рабочих означенного общества была утверждена г. московским
обер-полицеймейстером, причём этой самой инструкцией определялись функции
совета, ограниченные исключительно организацией собеседований. Вскоре, однако,
означенный совет принял на себя посредническую роль между фабричными рабочими
промышленных заведений г. Москвы и органами промышленной власти, имеющую
предметом взаимные отношения между предпринимателями и рабочими. Сначала сей
совет обращался к чинам фабричной инспекции, но засим, видя, что последние не
признают его компетентности в принятой на себя самовольно посреднической роли,
он стал обращаться к обер-полицеймейстеру, который не только принимает
получаемые заявления, но даёт им законный ход, чем санкционирует присвоение
себе советом права. Едва-ли столь важный и имеющий общегосударственное значение
вопрос, как установление доселе несуществовавшего нового фактора промышленной
жизни, т. е. организации рабочих, может быть решаем местными
административными властями, а не законодательным порядком, ибо подобные местные
решения, как не сообразованные с пользой общегосударственной и устанавливающие
неодинаковость положения рабочих местностей, обладают случайным характером и
посему могут оказаться иногда даже вредными»[16].
В результате Витте предлагает разрешить рабочим устраивать
организации, цель которых заключается: 1) «во взаимной материальной
поддержке и содействии к приобретению знаний, 2) в содействии чинам
фабричной инспекции при выяснении недоразумений между фабрикантами и рабочими»[17].
Организации эти должны быть обязательны для всех рабочих.
«Свобода собраний рабочих с целью объяснения своих нужд, — пишет
Витте, — не должна быть стеснена, причём во избежание скопления слишком
большого числа людей, неизбежного при общих собраниях рабочих значительных
промышленных заведений, порядок таких собраний должен быть таков, чтобы общие
собрания происходили лишь в составе выборных, уполномоченных от своих
избирателей. Означенная организация должна быть проведена законодательным
порядком и регламентирована особым положением»[18].
Как известно, записка эта осталась только запиской. Так
далеко правительство идти не решилось. Впрочем, одно время оно, надо полагать, серьёзно
задумало пойти по пути, указанному Витте и продиктованному московскими
фабрикантами. В конце 1902 г. мне пришлось попасть в департамент полиции
после нелегального пребывания в Петербурге. Тогдашний директор этого
департамента, г. Лопухин, который, будучи ещё товарищем прокурора,
принимал самое непосредственное участие в моей ссылке в Верхоянск, встретил
меня теперь радостным известием, что отныне «они» решили вступить на путь
законности; произвол охранки отойдёт-де в область предания, все революционеры
будут судиться правильным судом, и рабочие получат право стачек и союзов; таким
образом, социал-демократам не будет возможности продолжать свою деятельность. «Ваше
движение должно будет исчезнуть и оно исчезнет», — закончил г. Лопухин
свои откровения. «А как вы думаете, совместима ли свобода стачек и «законность»
вообще с самодержавием?» — спросил я, но ответа на это от директора
департамента полиции не получил. Очевидно, правительство должно было решить
этот вопрос в отрицательном смысле. Записка Витте попала под сукно, где
благополучно обретается и поныне. Деятельность Зубатова, поскольку она касалась
первой части его программы — «введения принципа законности» была
приостановлена. Но зато ему были предоставлены самые широкие полномочия по
выполнению второй части программы «изъятия социал-демократов из благоприятной
среды» всевозможными способами. Все основанные им общества, союзы и партии
стали служить отныне уже исключительно этим благородным целям.
[1]
По поводу рабочих беспорядков. «Новое Время. № 9051, 11 мая 1901 г.
[2]
Секретный циркуляр Гл. упр. по делам печати от 11‑го мая 1901 г,
опубликован в Искре № 6, Июль 1901 г стр. 2.
[3]
«Тайный доклад» Рабочее Дело № 1, стр. 24–27.
[4]
Новые друзья русского пролетариата «Искра», № 1, Декабрь 1910 г.
[5]
Зубатов и его тактика «Arbeiterstimme» № 19, перепеч. в листке «Рабочего
Дела» 5 янв. 1901 г., стр. 4.
[6]
«Новый Курс». Искра, № 3. Июль 1901 г., стр. 4, ст. 3.
[7]
«Ещё о политическом разврате наших дней» Искра № 10, Ноябрь 1901 г.,
стр. 1, ст. 3.
[8]
«Ещё о полит. разврате». Искра № 10, стр. 1, ст. 3.
[9]
«Буржуазная наука перед московскими рабочими». Искра № 8, 10 сент. 1901 г.,
стр. 3, ст. 2–3.
[10]
«Буржуазная наука перед московскими рабочими». Искра № 8, 10 сент.
1901 г., стр. 4, ст. 2.
[11]
«Буржуазная наука перед московскими рабочими». Искра, № 8, стр. 4 и 5, ст.
3 и 1.
[12]
Политический разврат и «экономическое» тупоумие. Искра № 9 октябрь 1901
стр. 2 ст. 2.
[13]
Политический разврат и «экономическое» тупоумие. Искра № 9 октябрь 1901
стр. 2 ст. 2.
[14]
Полицейский социализм в России СПБ 1906 г.
[15]
Мартов. «Новая победа русских рабочих», послесловие к брошюре «Самодержавие и
стачки». Женева. 1902 г., стр. VII и IX.
[16]
Докладная записка Витте о пересмотре статей закона, карающих забастовки, и о
желательности установления организации рабочих в целях самопомощи. Самодержавие
и стачки, стр. 33–35.
[17]
Докладная записка Витте о пересмотре статей закона, карающих забастовки, и о
желательности установления организации рабочих в целях самопомощи. Самодержавие
и стачки, стр. 86.
[18]
Докладная записка Витте о пересмотре статей закона, карающих забастовки, и о
желательности установления организации рабочих в целях самопомощи. Самодержавие
и стачки, стр. 43.
Комментариев нет:
Отправить комментарий