И. В. Бабушкин родился 1‑го января 1873 г. в
селе Леденском, Тотемского уезда, Вологодской губ. Родители его были
бедняки-крестьяне; они имели небольшой надел и работали на солеварнях.
Отец Ивана Васильевича умер, когда ему было 5 лет. Остались ещё
сын Николай 9‑ти лет и дочь Мария 1 года. Мать Ивана Васильевича, Екатерина
Платоновна, терпела сильную нужду с тремя детьми. Доходило до того, что она
посылала сыновей просить милостыню. Наконец, она уехала с двумя детьми в
Петербург искать работы. Иван Васильевич был оставлен в деревне; тут ему
приходилось уже с семилетнего возраста думать о пропитании. Одновременно он
учился в сельской школе. 10‑ти лет Бабушкин попадает в Петербург. Мать
устраивает его мальчиком в мелочную лавку; здесь ему пришлось хлебнуть горя.
Особенно донимало его ношение тяжестей на голове, от чего развилась болезнь
глаз. Иван Васильевич был устроен в больницу. Впоследствии Бабушкин
рассказывал, как он был доволен больничной обстановкой: светло, тепло и никто
не ругает; одно было неприятно — пришлось лежать с закрытыми глазами.
Последствия болезни остались на всю жизнь: глаза быстро утомлялись и веки
припухали. (Воспоминания жены
И. В. Бабушкина).
14‑ти лет он поступил учеником в торпедную мастерскую
Кронштадтского порта. В течение трёх лет Иван Васильевич зарабатывал 20 коп. в
день (или 4 р. 40 к. — 5 р. в месяц); на эти ничтожные средства
он должен был содержать себя, не имея возможности получить откуда-нибудь
помощь. Когда Бабушкину исполнилось 18 лет, его произвели из учеников в
мастеровые, но, как бывшему ученику, жалованье платили маленькое (18 р. в
месяц). В это время он близко сошёлся с одним рабочим-петербуржцем, товарищем
по мастерской. Последний был проникнут смутными социалистическими воззрениями;
человек малоразвитой, он всё же сумел внушить Бабушкину чувство ненависти к
эксплуататорам-капиталистам, заводским монтёрам, деревенским кулакам, попам.
Вскоре Бабушкину удалось перебраться в Питер и поступить
слесарем на Невский механический завод (бывший Семянниковский). Работа была
сдельная («штучная»), очень тяжёлая. Частенько заставляли работать сверхурочно
(ночью). В первый год своего пребывания на заводе Бабушкин весь ушёл в работу,
кроме работы у него не было другой жизни. Иногда напряжённая многочасовая
работа на заводе доводила его до обморочного состояния.
Но вот слесарь того же завода, Илья Костин, дал ему как-то
раз прочитать прокламацию (народовольческого характера). На Бабушкина эта
прокламация произвела громадное впечатление. С этих пор он стал смотреть на
жизнь другими глазами. За прокламацией последовали нелегальные брошюрки. Потом
Бабушкин поближе сошёлся с товарищем по мастерской — пожилым рабочим Фунтиковым
(Афанасьевым). Тот втянул Бабушкина в революционную среду.
В своих воспоминаниях участник рабочего движения 1890‑х гг.
К. М. Тахтарев рассказывает, как зимой 1893 г. он впервые
присутствовал на собрании рабочего кружка, происходившем на квартире Фунтикова,
куда его привёл народоволец М. Сущинский. В небольшой комнате, которую
занимал Фунтиков в маленьком деревянном домике, в одном из закоулков около
церкви Михаила Архангела, собралось небольшое число молодых рабочих; в числе их
были Бабушкин, его друг Илья Костин, Н. Меркулов и ещё два-три.
Выступавший первый раз перед рабочими Тахтарев не без смущения стал говорить на
тему о рабочем вопросе в России, предпочитая ограничиваться, главным образом,
фактами, касающимися положения русских рабочих и рабочего движения за границей.
Потом, за чаем и закуской, начались оживлённые разговоры, в которых главное
участие принимали Фунтиков, Сущинский и Тахтарев. Сущинский налегал, главным
образом, на политику, указывая на необходимость прежде всего покончить с
самодержавием. Остальные из собравшихся, по-видимому, стеснялись высказываться,
предпочитая ограничиться вопросами. При этом наибольшую активность проявил Бабушкин.
«Во время этих разговоров я имел возможность присмотреться к
присутствующим, — пишет Тахтарев. — Все они, кроме Бабушкина, были одеты, по-видимому,
в своё обычное платье, в пиджаки и косоворотки; высокие сапоги дополняли их
рабочий костюм. Только один Бабушкин вносил некоторую дисгармонию своей
внешностью. Он был одет по-праздничному. На нём было что-то в роде сюртука с
жилетом, крахмальный воротничок и манишка, манжеты, брюки на выпуск. Волосы на
голове были заботливо причёсаны, и руки его, по сравнению с руками товарищей,
были безукоризненно чисты. Помню, что эта внешность его произвела на меня
первоначально не совсем благоприятное впечатление, которое было совершенно
неправильным. Правда, по своей внешности он был в этот день скорее похож на принарядившегося
приказчика, чем на рабочего, которого я представлял себе почему-то в том виде,
какой имели остальные собравшиеся. Я тогда ещё не понимал вполне естественного
и понятного стремления рабочего к поднятию не только умственного, но и вообще
культурного уровня своей жизни, вполне законного желания — хоть в праздничный
день — забыть о серой обстановке своей обычной рабочей жизни и одеться как
можно лучше. Впрочем, и Бабушкин потом приходил на собрания кружка одетый уже
не так «торжественно», но всегда аккуратно»[1].
Бабушкин регулярно посещал собрания этого кружка.
Пропагандист «Пётр Иванович» (под такой кличкой знали рабочие Тахтарева)
знакомил своих слушателей с учением Маркса, пользуясь для этого «Капиталом» в
изложении Каутского («Экономическое учение Маркса»), давал читать для
первоначального ознакомления брошюру Свидерского: «Труд и Капитал». Он знакомил
свой кружок с историей рабочего движения за границей и с историей
революционного движения, пользуясь для этого книгой Туна и брошюрами Плеханова
и Кричевского.
Познакомился также Бабушкин с очень развитыми и сознательными
рабочими-революционерами П. А. Морозовым и В. А. Шелгуновым.
Эти новые знакомства, книги, беседы совершенно перевернули душевный уклад
Бабушкина. Он твёрдо решил отдаться целиком делу освобождения рабочего класса.
Очень скоро пришлось столкнуться ему с разногласиями между народовольцами и
социал-демократами. У него были добрые знакомые и среди тех и среди других: из
народовольцев он знал, напр., Сущинского, Фунтикова, из социал-демократов
Тахтарева и др. Кто из них прав, за кем должен идти рабочий-социалист? Бабушкин
правильно решает эту трудную задачу и без колебаний становится на сторону
социал-демократов. К февралю 1894 г. борьба народовольцев и социал-демократов
среди кружковых рабочих дошла до крайних пределов и происходила по самым
различным поводам. Так, например, рабочий Фунтиков (организовавший кружок, в
который входил Бабушкин) передал накопленные кружком деньги (190 руб.) группе
народовольцев. Из-за этого произошла целая история; 190 рублей казались
кружковым рабочим очень значительной суммой, и, так как члены кружка более
сочувствовали социал-демократам, чем народовольцам, то они — естественно —
возмутились передачей денег народовольцам, и на этой почве начались пререкания.
Рабочие С. И. Фунтиков и П. А. Морозов ещё
весной 1894 г. были арестованы. С пропагандистом «Петром Ивановичем»
сношения прекратились, так как последний на лето уехал за границу. Летом
1894 г. за Невской заставой не оставалось никого из интеллигентов социал-демократов.
Но такие сознательные рабочие, как Бабушкин, Шелгунов, Илья Костин, не хотели
сидеть сложа руки и стали вести занятия в своих кружках сами. Так прошло лето.
Осенью, по инициативе В. А. Шелгунова, для занятий
в рабочих кружках было приглашено несколько интеллигентов социал-демократов (из
группы так называемых «стариков», которую возглавлял В. И. Ульянов). Ходил Владимир Ильич и сам за Невскую
заставу — заниматься с рабочими, среди которых был известен под названием
«Лысого». Вот тогда-то и познакомился с ним Бабушкин. Все наиболее ценные связи
с рабочими перешли к группе Ульянова.
Тяга к знанию была очень велика у Бабушкина. Кроме кружка, в
котором вёл пропаганду В. И. Ульянов, он посещал ещё другой кружок,
где читал лекции его старый знакомый «Пётр Иванович» (Тахтарев). С осени
1894 г. он стал посещать воскресную школу, устроенную либеральным
фабрикантом Варгуниным за Невской заставой. Среди преподавательского состава
этой школы был целый ряд лиц, которые впоследствии стали видными деятелями
социал-демократического движения (Н. К. Крупская,
А. А. Якубова, 3. П. Невзорова). «Эта школа была настоящей
лабораторией для выработки сознательных рабочих... Кружковые рабочие теснились
около этой школы, можно сказать, как пчёлы около улья. Она была настоящим
центром умственной жизни за Невской заставой», — говорит в своих воспоминаниях
Тахтарев. — Бабушкину приходилось нелегко: он ложился спать в 12 часов ночи, а
в 4–41/2 ч. утра уже нужно было вставать и идти на
завод.
«Зимой 1894 г. работа по организации рабочих кружков и
культивированию отдельных личностей продолжалась, — пишет Тахтарев, — но в ней
было заметно уже некоторое разочарование. Чего-то недостаёт! Но чего? Это стало
мало-по-малу выясняться, и, как мне кажется, два события помогли выяснению. Это
были: «беспорядки на «Невском механическом заводе московского товарищества»
(бывший Семянникова) за Невской заставой и стачка в порту».
Волнение, возбуждённое этим бунтом, не прошло бесследно: оно
явилось поводом едва ли не к первой попытке социал-демократов оказать
воздействие на более широкий круг рабочих. Наскоро была изготовлена и
напечатана на гектографе агитационная брошюрка с изложением положения
семянниковских рабочих; её распространили по заводу, хотя и не особенно удачно.
Этот новый приём социал-демократов обратил на себя внимание рабочих. Автором
брошюрки был И. В. Бабушкин. В 1895 г. Бабушкин энергично вёл
работу за Невской заставой среди рабочих Семянниковского, Александровского,
Стеклянного заводов, образовывая кружки, устраивая библиотеки.
Среди кружковых рабочих совершался перелом. Всё сильнее и
сильнее укреплялась мысль, что рабочий социал-демократ должен участвовать в
окружающей жизни, активнее относиться к нуждам и требованиям рабочей массы.
«Кружковщина», «саморазвитие» уже не удовлетворяли. Весной и в начале лета
1895 г. уже громко раздаётся: «Довольно кружковщины. Пора перейти к
агитации». Так говорили одни, поддерживаемые социал-демократическими
интеллигентами (Ульянов, Цедербаум-Мартов, Ванеев, Радченко, Запорожец,
Кржижановский, Старков, Малченко и др.), впоследствии положившими начало
«Петербургскому Союзу Борьбы за освобождение рабочего класса». «Другие
продолжали держаться кружков. Споры продолжались всё лето и затянулись до
осени. Споры велись и среди интеллигенции, работавшей среди рабочих. Наконец,
осенью 1895 года большинство пришло к такому соглашению: кружки можно
сохранить, но тактику следует изменить сообразно назревшим потребностям
времени. Надо начать агитацию, собирая рабочих с соседних фабрик, а также
устраивая собрания представителей разных рабочих районов. Надо на этих
собраниях обсуждать общее и частное положение рабочего дела. Надо разбрасывать
литературу в возможно большем количестве. Кружки остаются, но значение их
изменяется. Весь смысл их отныне — служить школой для подготовки сознательных и
образованных агитаторов. Для агитации необходимы агитаторы, для выработки
последних — кружки. Значит, кружки должны служить целям агитации».[2]
Нельзя сказать, чтобы Бабушкин отрицательно отнёсся к идее
агитации, но он несколько опасался, что при агитации будут заброшены кружки, а
тогда понизится уровень социал-демократических рабочих.
Осенью 1895 г. Социал-Демократическая Организация
(группа Ульянова), окончательно перешла к новым методам борьбы, стала вести
массовую агитацию среди рабочих, выпускать воззвания к рабочим той или иной
фабрики (например, Торнтона), звать их на стачечную борьбу. Но в ночь на 9 и 10
декабря в Петербурге были произведены большие аресты; было арестовано около 80
человек. Это был настоящий разгром Социал-Демократической Организации, лишившейся
своих лучших работников (В. И. Ульянова, Ванеева, Запорожца,
Кржижановского, Старкова, Малченко, рабочих Шелгунова, Карамышева,
Б. Зиновьева и многих других). На Бабушкина этот разгром произвёл сильное
впечатление. Он стал опасаться, что преждевременный переход слабых и
малочисленных кружков к открытым попыткам воздействия на массы приведёт к
провалам, быстро истощит их силы и с самого начала поставит начинавшееся в то
время стихийное рабочее движение лицом к лицу с единственным возможным
руководителем — с интеллигентскими группами; в этом пункте он был твёрд и
казался заражённым интеллигенто-боязнью. Мартов в «Записках социал-демократа»
рассказывает, как ему приходилось спорить на эту тему с Бабушкиным (последний
уже не работал в это время на Семянниковском заводе, а служил сторожем в
лаборатории Александровского чугунно-литейного завода).
Сам Бабушкин говорит об этом моменте в своих воспоминаниях:
«...наконец меня уломали, т. е. я, наконец, согласился продолжать вести
агитацию». И он лихорадочно принялся за работу, стал налаживать распространение
нелегальной литературы на Чугунном заводе, фабриках Максвеля, Паля и др.
предприятиях. Организация быстро залечивала свои раны и развила большую
агитационную деятельность. В середине декабря она приняла название — «Петербургский Союз борьбы за освобождение
рабочего класса».
В самый разгар агитационной работы Бабушкин был арестован —
в ночь на 5 января 1896 г. Тринадцать с лишним месяцев просидел он в
одиночке Дома Предварительного Заключения. Долго тянулось жандармское дознание;
по делу «Союза Борьбы» было привлечено 74 человека. Приговор по этому делу был
вынесен (в административном порядке) только 29 января 1897 г. Учитель
Бабушкина — В. И. Ульянов — был выслан в Енисейскую губернию на 3
года под гласный надзор полиции. Бабушкин должен был отбывать надзор в
провинции («в избранном им месте жительства, за исключением столичных губерний
и университетских городов») — тоже в течение 3‑х лет.
Приехав в Екатеринослав, Бабушкин несколько месяцев был без
работы, потом ему удалось поступить на Брянский завод, в инструментальную
мастерскую мостового цеха. Он немедленно организовал там кружок, в который
вошли несколько рабочих Брянского завода (Г. И. Петровский, П. Мазанов,
Числов, Лавренов), вёл пропаганду, распространял прокламации. С 1898 г.
он, вместе с рабочими П. А. Морозовым, И. 3. Бычковым, Г. И. Петровским
и «одним из интеллигентов», руководил партийной работой (агитацией и
пропагандой) в районе Брянского завода, в мастерских предместий Амура и
Нижнеднепровска; эта группа была представлена в Екатеринославском Комитете РС‑ДРП
одним Бабушкиным, который соблюдал — в целях конспирации — твёрдую диктатуру.
Екатеринославская социал-демократическая организация в это время развила
широкую агитационную деятельность на почве стачечного движения. Сначала она
носила название «Екатеринославский Союз Борьбы за освобождение рабочего
класса»; после I съезда РС‑ДРП, происходившего в марте 1898 г., она
переименовалась в «Екатеринославский Комитет РС‑ДРП».
В августе 1899 г., работая под кличками «Трамвайный» и
«Николай Николаевич», Бабушкин организует на Амуре и в Нижнеднепровске рабочий
кружок-кассу под названием «Начало», связывая его с городским комитетом партии.
Он составил устав этого кружка и кассы, снабжал кружок нелегальщиной,
организовал библиотеку, доставил в кружок пропагандиста (Тихомирова). В том же посёлке
Бабушкин организовал потом другой кружок, получивший название «Рассвет». Кроме
кружковой работы, он занимался массовым распространением прокламаций в рабочих
районах.
В Екатеринославской социал-демократической организации
интеллигенты работали очень дружно совместно с рабочими. «К чести этой
(екатеринославской) интеллигенции, — писал Бабушкин в своих воспоминаниях, —
нужно сказать, что она почти ничего самостоятельного не предпринимала, раньше
чем не посоветуется с нами (т. е. с рабочими), и потому в то время у нас
так удачно всё шло и развивалось и за всё время не произошло почти ни одного
разногласия». Единственно, чем Бабушкин был недоволен, это тем, что делегат от
Екатеринослава на I‑й съезд партии (К. Петрусевич) был послан без ведома
рабочих.
16 апреля и 4 июля 1900 г. жандармы произвели
массовые обыски и аресты членов Екатеринославской социал-демократической
организации. Деятельность Бабушкина оказалась раскрытой, и он 17 октября 1900 г.
был привлечён к жандармскому дознанию. Бабушкину, однако, удалось скрыться (он
уехал в Питер) и перейти на положение «нелегального». Некоторое время он работал
в социал-демократической организации в Смоленске, откуда ему также пришлось
бежать.
Эволюция, происшедшая с ним за эти годы, привела его к
прежним товарищам по «Петербуржскому Союзу Борьбы» (Ленину, Мартову,
Потресову), — приступившим в то время совместно с группой «Освобождение Труда»
к изданию «Искры». Бабушкина не удовлетворял «экономизм» и раздробленная
кустарная организация рабочих. Столковавшись с группой «Искры», он поехал в
Орехово-Зуевский район, где в то время не было никакой оформленной организации,
и, поселившись там под видом мелкого торговца, в течение почти года вёл
организационную и пропагандистскую работу, наезжая по временам также в Москву,
Иваново-Вознесенск, Шую. Ему удалось создать в Орехово-Зуеве и окрестных местах
прочную рабочую организацию, принявшую революционную программу и развившую в
районе серьёзную агитационную деятельность. Во время своих поездок в Москву
Бабушкин успешно боролся с зубатовцами, проникая в среду соблазнённых ими
рабочих. Его корреспонденции из разных мест Московско-Владимирского округа,
печатавшиеся в 1901 г. в «Искре», представляли собою очень ценный и
интересный материал для истории рабочего движения той эпохи, а его статья: «В
защиту иваново-вознесенских рабочих» (в приложении к № 9 «Искры»),
написанная в ответ на народническую статью Дадонова о «Русском Манчестере»
(помещённой в «Русском Богатстве»), показала в авторе дарование памфлетиста,
умевшего ярко противопоставить пролетарскую точку зрения мелко-буржуазному
«рабочелюбию»[3].
24 декабря 1901 г. эта интенсивная деятельность была
прекращена набегом жандармов, которым удалось накрыть собрание Комитета
Ореховской организации. Протокол об аресте Бабушкин подписал: «Неизвестный».
Через некоторое время жандармы открыли его фамилию и переслали его в
Екатеринослав, где он разыскивался по местным делам. В ночь на 29 июля 1902 г.
он вместе с И. Горовицем (харьковский социал-демократ), почти без всякой
помощи извне, бежал из 4‑го полицейского участка. «Из тюрьмы он бежал с помощью
маленьких пилок, которые он всегда носил с собой, запрятав их в сапоге. Этими
пилками он перепилил железные прутья тюремной решётки... И, разогнув их, открыл
себе путь на свободу.
...Это было нелёгкое и нескорое дело. Пилить толстый
железный прут приходилось очень долго. Операция продолжалась несколько дней.
Необходимо было перепилить несколько железных прутьев. Когда это было сделано
совершенно незаметно для постороннего глаза, то оставалось лишь отогнуть прутья
для того, чтобы было возможно выскочить в окно. Это было делом момента. Правда,
надо было уметь выбрать подходящий момент и для бегства. Это Бабушкину вполне
удалось[4].
Это был побег новой революционной эпохи.
Бабушкин приехал в Лондон, где находилась тогда редакция
«Искры» и где жил старый революционный учитель Бабушкина — В. И. Ульянов-Ленин.
Н. К. Крупская так описывает приезд Бабушкина в
Лондон[5]:
«В начале сентября 1902 г. приехал Бабушкин, бежавший
из екатеринославской тюрьмы. Ему и Горовицу помогли бежать из тюрьмы и перейти
границу какие-то гимназисты, выкрасили ему волосы, которые скоро обратились в
малиновые, обращавшие на себя всеобщее внимание. И к нам приехал он малиновый.
В Германии попал в лапы к комиссионерам, и еле-еле удалось ему избавиться от
отправки в Америку. Поселили мы его в коммуну, где он и прожил всё время своего
пребывания в Лондоне. Бабушкин за это время страшно вырос в политическом
отношении. Это уже был закалённый революционер, с самостоятельным мнением, перевидавший
массу рабочих организаций, которому нечего было учиться, как подходить к
рабочему — сам рабочий. Когда он пришёл несколько лет перед тем в воскресную
школу — это было совсем неопытный парень. Помню такой эпизод. Был он в группе
сначала у Лидии Михайловны Книпович. Был урок родного языка, подбирали какие-то
грамматические примеры. Бабушкин написал на доске «у нас на заводе скоро будет
стачка». После урока Лидия отозвала его в сторону и наворчала на него: «Если
хотите быть революционером, нельзя рисоваться тем, что ты революционер — надо
иметь выдержку» и т. д. и т. п. Бабушкин покраснел, но потом смотрел
на Лидию, как на лучшего друга, часто советовался с ней о делах и как-то по-особенному
говорил с ней.
В то время в Лондон приехал Плеханов. Было устроено
заседание совместно с Бабушкиным. Речь шла о русских делах. У Бабушкина было своё
мнение, которое он защищал очень твёрдо, и так держался, что стал импонировать
Плеханову. Георгий Валентинович стал внимательнее в него вглядываться. О своей
будущей работе в России Бабушкин говорил, впрочем, только с Владимиром Ильичом,
с которым был особо близок. Ещё помню один маленький, но характерный эпизод.
Дня через два после приезда Бабушкина, придя в коммуну, мы были поражены
царившей там чистотой, — весь мусор был прибран, на столах постелены газеты,
пол подметён. Оказалось, порядок водворил Бабушкин. «У русского интеллигента
всегда грязь — ему прислуга нужна, а сам он за собой прибирать не умеет», —
сказал Бабушкин».
Иван Васильевич был поражён напряжённостью и быстрым темпом
английской общественной жизни. Но ещё более был он поражён организованностью
английского рабочего движения. Во время его приезда происходил как раз в
Лондоне конгресс английских тред-юнионов, и Бабушкин отправился вместе с
К. М. Тахтаревым (с которым вместе работал в Петербурге в
1893–1895 гг.) на заседание конгресса. Конгресс произвёл на Ивана
Васильевича необыкновенно сильное впечатление: хотя он «и не понимал
английского языка, но всё же получил довольно точное представление о том, как
английские рабочие обсуждают и решают свои дела», — пишет Тахтарев. — «К тому
же надо прибавить, что наиболее интересные речи я вкратце ему переводил, равно
как и делавшиеся предложения и постановления»[6].
Ознакомившись с положением партийных дел, Бабушкин после
нескольких недель отдыха вернулся (с поручением от Владимира Ильича) в Россию и
водворился в Петербурге, чтобы усилить местный «искровский» комитет,
находившийся в разгаре борьбы с «экономистами». Здесь Иван Васильевич, искавший
всегда наиболее широкой арены для своей работы, направил свою энергию на
агитацию в только что перенесённых в Петербург зубатовских обществах. Именно в
них думал он пропагандировать революционное понимание задач рабочего движения и
необходимости политической борьбы. Жил Бабушкин нелегально, под видом
страхового агента. Деятельность его вскоре была прервана. 7 января
1903 г. Бабушкин опять оказался арестованным, был раскрыт, и на этот раз,
— после более, чем годичного заключения, — сослан в далёкую Якутскую область, в
гиблый Верхоянск, расположенный за полярным кругом. Бабушкин и здесь даром
времени не терял. Он учился, готовился к дальнейшей борьбе, занимался с
несколькими рабочими — товарищами по ссылке, стараясь сделать их сознательными
социал-демократами и большевиками (сам он был определённым большевиком).
Частенько ходил на охоту, занимался слесарным мастерством. 23 марта 1904 г.
он, вместе с другими 19 верхоянскими ссыльными, подписал заявление о
солидарности с участниками «Романовского протеста» (в Якутске)[7].
В России между тем происходили большие события: расстрел
9 января 1905 г., невиданные доселе по своему размеру стачки,
митинги, вооружённые столкновения... Надвигалась революция. Слабые отзвуки её
достигали и до затерянного в просторах Сибири Верхоянска. Лишённый возможности
бежать с места ссылки, Бабушкин вынужден был ждать, скрепя сердце, пока его освободит
революция.
В конце 1905 г. Бабушкина с товарищами везли из
Верхоянска в Якутск, не то для перевода в другое место, не то для суда за 3‑й
протест против режима ссылки. В дороге, около Алдана, узнали они о
знаменательных октябрьских событиях: всеобщей политической стачке, манифесте 17
октября, амнистии. В Якутске их по требованию товарищей освободили, и через
неделю Бабушкин был отвезён на казённый счёт в Иркутск.
Бабушкин с места в карьер вошёл в революционную работу. Он
вступил в Иркутский комитет РС‑ДРП, выступал на митингах, призывал к восстанию.
Сибирский социал-демократический Союз вскоре командировал его в Читу, для
усиления местной парторганизации. Здесь Бабушкин имел возможность широко
развернуться. Чита была фактически в руках революционеров. Социал-демократы
совершенно открыто издавали газету «Забайкальский Рабочий». Вместе с А. А. Костюшко-Валюжаничем
Бабушкин был одним из активнейших работников Читинской социал-демократической
организации.
На встрече Нового года (1906 г.) весь Иркутский социал-демократический
комитет был захвачен жандармами и посажен в Александровский централ. Тогда
Бабушкин (по сообщении т. Голикова) направился в Иркутск для
восстановления организации. Ехал он с пятью другими товарищами, которые везли в
Иркутск большой транспорт оружия в отдельном вагоне; поезд был настигнут
карательной экспедицией генерала Меллера-Закомельского на станции Слюдянка
Кругобайкальской железной дороги, и все шестеро без суда были немедленно же
расстреляны на краю вырытой на скорую руку общей могилы. Умерли они, как герои.
Отказавшись перед расстрелом назвать своё имя, Бабушкин «неизвестным» сошёл в
могилу, до конца оставшись стойким, убеждённым и всегда скромным во внешних
проявлениях борцом. Он погиб в первых числах января 1906 г.
Долго не знали товарищи о постигшей его судьбе. В 1907 г. Н. Голикову,
товарищу Ивана Васильевича по читинской социал-демократической работе, удалось
установить, при каких обстоятельствах был казнён Бабушкин. Некрологи Бабушкина
были помещены в заграничной партийной прессе только в конце 1910 г. —
начале 1911 г.
[1]
К. М. Тахтарев. Рабочее движение в Петербурге 1893–1901. Ленинград,
1924. Изд. «Прибой».
[2]
К. М. Тахтарев. Рабочее движение в Петербурге 1893–1901. Ленинград,
1924. Изд. «Прибой».
[3]
См. приложения, стр. 14.
[4]
К. М Тахтарев. — «Рабочее движение в Петербурге», вып. 1893–1901.
Раб. изд-во «Прибой». 1924. Ленинград, стр. 176.
[5]
Из ст. Н. К. Крупской: «Перед вторым съездом». «Правда», — № 85,
14 апреля 1925 года.
[6]
К. М Тахтарев. — «Рабочее движение в Петербурге», вып. 1893–1901.
Раб. изд-во «Прибой». 1924. Ленинград, стр. 177.
Комментариев нет:
Отправить комментарий