1. Канун революции.
Первые произведения зрелого марксизма, «Нищета философии» и
«Коммунистический Манифест», относятся как раз к кануну революции 1848‑го года.
В силу этого обстоятельства, наряду с изложением общих основ марксизма, мы
имеем здесь до известной степени отражение тогдашней конкретной революционной
ситуации, и поэтому целесообразнее будет, пожалуй, рассмотреть то, что
говорится авторами этих произведений о государстве, непосредственно перед их
выводами из опыта 1848–1851 годов.
…«Рабочий класс — пишет Маркс в
«Нищете философии» — поставит, в ходе развития, на место старого буржуазного
общества такую ассоциацию, которая исключает классы и их противоположность; не
будет уже никакой собственно политической власти, ибо именно политическая
власть есть официальное выражение противоположности классов внутри буржуазного
общества» (стр. 182 нем. изд. 1885 г.)[1].
Поучительно сопоставить с этим общим изложением мысли об
исчезновении государства после уничтожения классов то изложение, которое дано в
написанном Марксом и Энгельсом несколько месяцев спустя, — именно, в ноябре
1847 года, — «Коммунистическом Манифесте»:
…«Описывая наиболее общие фазы
развития пролетариата, мы прослеживали более или менее прикрытую гражданскую
войну внутри существующего общества вплоть до того пункта, когда она
превращается в открытую революцию, и пролетариат основывает своё господство
посредством насильственного ниспровержения буржуазии»…
…«Мы видели уже выше, что первым
шагом в рабочей революции является превращение» (буквально: повышение)
«пролетариата в господствующий класс, завоевание демократии».
«Пролетариат использует своё
политическое господство для того, чтобы постепенно вырвать у буржуазии весь
капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. е.
организованного, как господствующий класс, пролетариата, и возможно более
быстро увеличить сумму производительных сил» (стр. 31 и 37 по 7‑му нем. изд.
1906 года)[2].
Здесь мы видим формулировку одной из самых замечательных и
важнейших идей марксизма в вопросе о государстве, именно идеи «диктатуры
пролетариата» (как стали говорить Маркс и Энгельс после Парижской Коммуны), а
затем в высшей степени интересное определение государства, принадлежащее тоже к
числу «забытых слов» марксизма. «Государство, то есть организованный в
господствующий класс пролетариат».
Это определение государства не только никогда не
разъяснялось в господствующей пропагандистской и агитационной литературе
официальных социал‑демократических партий. Мало того. Оно было именно забыто,
так как оно совершенно непримиримо с реформизмом, оно бьёт в лицо обычным
оппортунистическим предрассудкам и мещанским иллюзиям насчёт «мирного развития
демократии».
Пролетариату нужно государство — это повторяют все
оппортунисты, социал‑шовинисты и каутскианцы, уверяя, что таково учение Маркса,
и «забывая» добавить, что, во‑первых, по Марксу, пролетариату нужно лишь
отмирающее государство, т. е. устроенное так, чтобы оно немедленно начало
отмирать и не могло не отмирать. А, во‑вторых, трудящимся нужно «государство»,
«то есть организованный в господствующий класс пролетариат».
Государство есть особая организация силы, есть организация
насилия для подавления какого‑либо класса. Какой же класс надо подавлять
пролетариату? Конечно, только эксплуататорский класс, т. е. буржуазию.
Трудящимся нужно государство лишь для подавления сопротивления эксплуататоров,
а руководить этим подавлением, провести его в жизнь в состоянии только
пролетариат, как единственный до конца революционный класс, единственный класс,
способный объединить всех трудящихся и эксплуатируемых в борьбе против
буржуазии, в полном смещении её.
Эксплуататорским классам нужно политическое господство в
интересах поддержания эксплуатации, т. е. в корыстных интересах ничтожного
меньшинства, против громаднейшего большинства народа. Эксплуатируемым классам
нужно политическое господство в интересах полного уничтожения всякой
эксплуатации, т. е. в интересах громаднейшего большинства народа, против
ничтожного меньшинства современных рабовладельцев, т. е. помещиков и
капиталистов.
Мелкобуржуазные демократы, эти якобы социалисты, заменявшие
классовую борьбу мечтаниями о соглашении классов, представляли себе и
социалистическое преобразование мечтательным образом, не в виде свержения
господства эксплуататорского класса, а в виде мирного подчинения меньшинства
понявшему свои задачи большинству. Эта мелкобуржуазная утопия, неразрывно
связанная с признанием надклассового государства, приводила на практике к
предательству интересов трудящихся классов, как это и показала, напр., история
французских революций 1848 и 1871 годов, как это показал опыт
«социалистического» участия в буржуазных министерствах в Англии, во Франции, в
Италии и других странах в конце XIX и в начале XX века.
Маркс всю свою жизнь боролся с этим мелкобуржуазным
социализмом, ныне возрождённым в России партиями эсеров и меньшевиков. Маркс провёл
учение о классовой борьбе последовательно вплоть до учения о политической власти,
о государстве.
Свержение господства буржуазии возможно только со стороны
пролетариата, как особого класса, экономические условия существования которого
подготовляют его к такому свержению, дают ему возможность и силу совершить его.
В то время как буржуазия раздробляет, распыляет крестьянство и все
мелкобуржуазные слои, она сплачивает, объединяет, организует пролетариат.
Только пролетариат, — в силу экономической роли его в крупном производстве, — способен
быть вождём всех трудящихся и эксплуатируемых масс, которые буржуазия
эксплуатирует, гнетёт, давит часто не меньше, а сильнее, чем пролетариев, но
которые не способны к самостоятельной борьбе за своё освобождение.
Учение о классовой борьбе, применённое Марксом к вопросу о
государстве и о социалистической революции, ведёт необходимо к признанию политического
господства пролетариата, его диктатуры, т. е. власти, не разделяемой
ни с кем и опирающейся непосредственно на вооружённую силу масс. Свержение
буржуазии осуществимо лишь превращением пролетариата в господствующий класс,
способный подавить неизбежное, отчаянное, сопротивление буржуазии и
организовать для нового уклада хозяйства все трудящиеся и
эксплуатируемые массы.
Пролетариату необходима государственная власть,
централизованная организация силы, организация насилия и для подавления
сопротивления эксплуататоров и для руководства громадной массой
населения, крестьянством, мелкой буржуазией, полупролетариями в деле
«налаживания» социалистического хозяйства.
Воспитывая рабочую партию, марксизм воспитывает авангард
пролетариата, способный взять власть и вести весь народ к социализму,
направлять и организовывать новый строй, быть учителем, руководителем, вождём
всех трудящихся и эксплуатируемых в деле устройства своей общественной жизни
без буржуазии и против буржуазии. Наоборот, господствующий ныне оппортунизм
воспитывает из рабочей партии отрывающихся от массы представителей лучше
оплачиваемых рабочих, «устраивающихся» сносно при капитализме, продающих за
чечевичную похлёбку своё право первородства, т. е. отказывающихся от роли
революционных вождей народа против буржуазии.
«Государство, то есть организованный в господствующий класс
пролетариат», — эта теория Маркса неразрывно связана со всем его учением о
революционной роли пролетариата в истории. Завершение этой роли есть
пролетарская диктатура, политическое господство пролетариата.
Но если пролетариату нужно государство, как особая организация
насилия против буржуазии, то отсюда сам собой напрашивается вывод,
мыслимо ли создание такой организации без предварительного уничтожения, без
разрушения той государственной машины, которую создала себе буржуазия? К
этому выводу вплотную подводит «Коммунистический Манифест» и об этом выводе
говорит Маркс, подводя итоги опыту революции 1848–1851 годов.
2. Итоги революции.
По интересующему нас вопросу о государстве Маркс подводит
итоги революции 1848–1851 годов в следующем рассуждении, из сочинения «18‑ое
Брюмера Луи Бонапарта»:
…«Но революция основательна. Она ещё
находится в путешествии через чистилище. Она выполняет своё дело методически.
До 2‑го декабря 1851‑го года» (день совершения государственного переворота Луи
Бонапартом) «она закончила половину своей подготовительной работы, теперь она
заканчивает другую половину. Сначала она доводит до совершенства парламентарную
власть, чтобы иметь возможность ниспровергнуть её. Теперь, когда она этого
достигла, она доводит до совершенства исполнительную власть, сводит её к
её самому чистому выражению, изолирует её, противопоставляет её себе, как
единственный упрёк, чтобы сконцентрировать против неё все силы разрушения»
(курсив наш). «И когда революция закончит эту вторую половину своей
предварительной работы, тогда Европа поднимется со своего места и скажет,
торжествуя: ты хорошо роешь, старый крот!
Эта исполнительная власть, с её
громадной бюрократической и военной организацией, с её многосложной и
искусственной государственной машиной, с этим войском чиновников в полмиллиона
человек рядом с армией ещё в полмиллиона, этот ужасный организм‑паразит,
обвивающий точно сетью всё тело французского общества и затыкающий все его
поры, возник в эпоху самодержавной монархии, при упадке феодализма, упадке,
который этот организм помогал ускорять». Первая французская революция развила
централизацию, «но вместе с тем расширила объём, атрибуты и число пособников
правительственной власти. Наполеон завершил эту государственную машину».
Легитимная монархия и июльская монархия «не прибавили ничего нового, кроме
большего разделения труда»…
…«Наконец, парламентарная
республика оказалась в своей борьбе против революции вынужденной усилить,
вместе с мерами репрессии, средства и централизацию правительственной власти. Все перевороты усовершенствовали эту машину
вместо того, чтобы сломать её» (курсив наш). «Партии, которые,
сменяя друг друга, боролись за господство, рассматривали захват этого огромного
государственного здания, как главную добычу при своей победе» («18‑ое Брюмера
Луи Бонапарта», стр. 98–99, изд. 4‑е, Гамбург, 1907 г.)[3].
В этом замечательном рассуждении марксизм делает громадный
шаг вперёд по сравнению с «Коммунистическим Манифестом». Там вопрос о
государстве ставится ещё крайне абстрактно, в самых общих понятиях и выражениях.
Здесь вопрос ставится конкретно, и вывод делается чрезвычайно точный, определённый,
практически‑осязательный: все прежние революции усовершенствовали
государственную машину, а её надо разбить, сломать.
Этот вывод есть главное, основное в учении марксизма о
государстве. И именно это основное не только совершенно забыто господствующими
официальными социал‑демократическими партиями, но и прямо извращено (как
увидим ниже) виднейшим теоретиком II Интернационала К. Каутским.
В «Коммунистическом Манифесте» подведены общие итоги
истории, заставляющие видеть в государстве орган классового господства и
приводящее к необходимому заключению, что пролетариат не может свергнуть
буржуазии, не завоевав сначала политической власти, не получив политического
господства, не превратив государства в «организованный, как господствующий
класс, пролетариат», и что это пролетарское государство сейчас же после его
победы начнёт отмирать, ибо в обществе без классовых противоречий государство
не нужно и невозможно. Здесь не ставится вопрос о том, какова же должна — с
точки зрения исторического развития — быть эта смена буржуазного государства
пролетарским.
Именно такой вопрос Маркс ставит и решает в 1852‑ом году.
Верный своей философии диалектического материализма, Маркс берет в основу
исторический опыт великих годов революции — 1848–1851. Учение Маркса и здесь — как
и всегда — есть освещённое глубоким философским миросозерцанием и богатым
знанием истории подытожение опыта.
Вопрос о государстве ставится конкретно: как исторически возникло
буржуазное государство, необходимая для господства буржуазии государственная
машина? каковы её изменения, какова её эволюция в ходе буржуазных революций и
перед лицом самостоятельных выступлений угнетённых классов? каковы задачи
пролетариата по отношению к этой государственной машине?
Централизованная государственная власть, свойственная
буржуазному обществу, возникла в эпоху падения абсолютизма. Два учреждения
наиболее характерны для этой государственной машины: чиновничество и постоянная
армия. О том, как тысячи нитей связывают эти учреждения именно с буржуазией,
говорится неоднократно в сочинениях Маркса и Энгельса. Опыт каждого рабочего
поясняет эту связь с чрезвычайной наглядностью и внушительностью. Рабочий класс
на своей шкуре учится познавать эту связь, — вот почему он так легко схватывает
и так твёрдо усваивает науку о неизбежности этой связи, науку, которую
мелкобуржуазные демократы либо невежественно и легкомысленно отрицают, либо ещё
легкомысленнее признают «вообще», забывая делать соответствующие практические
выводы.
Чиновничество и постоянная армия, это — «паразит» на теле
буржуазного общества, паразит, порождённый внутренними противоречиями, которые
это общество раздирают, но именно паразит, «затыкающий» жизненные поры.
Господствующий ныне в официальной социал‑демократии каутскианский оппортунизм
считает взгляд на государство, как на паразитический организм, специальной
и исключительной принадлежностью анархизма. Разумеется, это извращение
марксизма чрезвычайно выгодно тем мещанам, которые довели социализм до
неслыханного позора оправдания и прикрашивания империалистской войны путём
применения к ней понятия «защита отечества», но всё же это — безусловное
извращение.
Через все буржуазные революции, которых видала Европа многое
множество со времени падения феодализма, идёт развитие, усовершенствование,
укрепление этого чиновничьего и военного аппарата. В частности, именно мелкая
буржуазия привлекается на сторону крупной и подчиняется ей в значительной
степени посредством этого аппарата, дающего верхним слоям крестьянства, мелких
ремесленников, торговцев и проч. сравнительно удобные, спокойные и почётные
местечки, ставящие обладателей их над народом. Возьмите то, что
произошло в России за полгода после 27 февраля 1917 г.: чиновничьи места,
которые раньше давались предпочтительно черносотенцам, стали предметом добычи
кадетов, меньшевиков и эсеров. Ни о каких серьёзных реформах, в сущности, не
думали, стараясь оттягивать их «до Учредительного собрания» — а Учредительное
собрание оттягивать помаленьку до конца войны! С дележом же добычи, с занятием
местечек министров, товарищей министра, генерал‑губернаторов и прочее и прочее
не медлили и никакого Учредительного собрания не ждали! Игра в комбинации насчёт
состава правительства была, в сущности, лишь выражением этого раздела и
передела «добычи», идущего и вверху и внизу, во всей стране, во всём
центральном и местном управлении. Итог, объективный итог за полгода 27 февраля
— 27 августа 1917 г. несомненен: реформы отложены, раздел чиновничьих
местечек состоялся, и «ошибки» раздела исправлены несколькими переделами.
Но чем больше происходит «переделов» чиновничьего аппарата между
различными буржуазными и мелкобуржуазными партиями (между кадетами, эсерами и
меньшевиками, если взять русский пример), тем яснее становится угнетённым
классам, и пролетариату во главе их, их непримиримая враждебность ко всему
буржуазному обществу. Отсюда необходимость для всех буржуазных партий, даже для
самых демократических и «революционно‑демократических» в том числе, усиливать
репрессии против революционного пролетариата, укреплять аппарат репрессий, т. е.
ту же государственную машину. Такой ход событий вынуждает революцию «концентрировать
все силы разрушения» против государственной власти, вынуждает поставить
задачей не улучшение государственной машины, а разрушение, уничтожение её.
Не логические рассуждения, а действительное развитие
событий, живой опыт 1848–1851 годов привели к такой постановке задачи. До какой
степени строго держится Маркс на фактической базе исторического опыта, это
видно из того, что в 1852 году он не ставит ещё конкретно вопроса о том, чем
заменить эту подлежащую уничтожению государственную машину. Опыт не давал ещё
тогда материала для такого вопроса, поставленного историей на очередь дня
позже, в 1871 году. В 1852 году с точностью естественно‑исторического наблюдения
можно было лишь констатировать, что пролетарская революция подошла к
задаче «сосредоточить все силы разрушения» против государственной власти, к
задаче «сломать» государственную машину.
Здесь может возникнуть вопрос, правильным ли является
обобщение опыта, наблюдений и заключений Маркса, перенесение их на пределы
более широкие, чем история Франции за три года, 1848–1851 годы? Для разбора
этого вопроса напомним сначала одно замечание Энгельса, а затем перейдём к
фактическим данным.
…«Франция — писал Энгельс в
предисловии к 3‑му изданию «18‑го Брюмера» — Франция есть страна, в которой
историческая борьба классов больше, чем в других странах, доходила каждый раз
до решительного конца. Во Франции в наиболее резких очертаниях выковывались те
меняющиеся политические формы, внутри которых двигалась эта классовая борьба и
в которых находили своё выражение её результаты. Средоточие феодализма в
средние века, образцовая страна единообразной сословной монархии со времени
Ренессанса, Франция разгромила во время великой революции феодализм и основала
чистое господство буржуазии, с такой классической ясностью, как ни одна другая
европейская страна. И борьба поднимающего голову пролетариата против
господствующей буржуазии выступает здесь в такой острой форме, которая другим
странам неизвестна» (стр. 4 в изд. 1907 г.).
Последнее замечание устарело, поскольку с 1871‑го года
наступил перерыв в революционной борьбе французского пролетариата, хотя этот
перерыв, каким бы продолжительным он ни был, не устраняет нисколько возможности
того, что в грядущей пролетарской революции Франция проявит себя, как
классическая страна борьбы классов до решительного конца.
Но бросим общий взгляд на историю передовых стран в конце
XIX и начале XX века. Мы увидим, что медленнее, многообразнее, на гораздо более
широкой арене происходил тот самый процесс, с одной стороны, выработки
«парламентарной власти» как в республиканских странах (Франция, Америка,
Швейцария), так и в монархических (Англия, Германия до известной степени,
Италия, скандинавские страны и т. д.), — с другой стороны, борьбы за
власть различных буржуазных и мелкобуржуазных партий, деливших и переделявших
«добычу» чиновничьих местечек, при неизменности основ буржуазного строя, — наконец,
усовершенствования и укрепления «исполнительной власти», её чиновничьего и
военного аппарата.
Нет никакого сомнения, что это — общие черты всей новейшей
эволюции капиталистических государств вообще. За три года, 1848–1851, Франция в
быстрой, резкой, концентрированной форме показала те самые процессы развития,
которые свойственны всему капиталистическому миру.
В особенности же империализм, эпоха банкового капитала,
эпоха гигантских капиталистических монополий, эпоха перерастания
монополистического капитализма в государственно‑монополистический капитализм,
показывает необыкновенное усиление «государственной машины», неслыханный рост
её чиновничьего и военного аппарата в связи с усилением репрессий против
пролетариата как в монархических, так и в самых свободных, республиканских
странах.
Всемирная история подводит теперь, несомненно, в несравненно
более широком масштабе, чем в 1852 году, к «концентрации всех сил» пролетарской
революции на «разрушении» государственной машины.
Чем заменит её пролетариат, об этом поучительнейший материал
дала Парижская Коммуна.
3. Постановка вопроса Марксом в 1852 году[4].
В 1907 году Меринг опубликовал в журнале «Neue Zeit»[5]
(XXV, 2, 164) выдержки из письма Маркса к Вейдемейеру от 5 марта 1852 г. В
этом письме содержится, между прочим, следующее замечательное рассуждение:
«Что касается меня, то мне не
принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном
обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собою. Буржуазные историки
задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а
буржуазные экономисты — экономическую анатомию классов. То, что я сделал
нового, состояло в доказательстве следующего:
1) что существование классов
связано лишь с определёнными историческими фазами развития производства
(historische Entwicklungsphasen der Produktion),
2) что классовая борьба
необходимо ведёт к диктатуре пролетариата,
3) что эта диктатура сама
составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов»…[6]
В этих словах Марксу удалось выразить с поразительной
рельефностью, во‑первых, главное и коренное отличие его учения от учения
передовых и наиболее глубоких мыслителей буржуазии, а во‑вторых, суть его
учения о государстве.
Главное в учении Маркса есть классовая борьба. Так говорят и
пишут очень часто. Но это неверно. И из этой неверности сплошь да рядом
получается оппортунистическое искажение марксизма, подделка его в духе
приемлемости для буржуазии. Ибо учение о классовой борьбе не Марксом, а
буржуазией до Маркса создано и для буржуазии, вообще говоря, приемлемо.
Кто признает только борьбу классов, тот ещё не марксист, тот может
оказаться ещё не выходящим из рамок буржуазного мышления и буржуазной политики.
Ограничивать марксизм учением о борьбе классов — значит урезывать марксизм,
искажать его, сводить его к тому, что приемлемо для буржуазии. Марксист лишь
тот, кто распространяет признание борьбы классов до признания диктатуры
пролетариата. В этом самое глубокое отличие марксиста от дюжинного мелкого
(да и крупного) буржуа. На этом оселке надо испытывать действительное понимание
и признание марксизма. И неудивительно, что когда история Европы подвела
рабочий класс практически к данному вопросу, то не только все
оппортунисты и реформисты, но и все «каутскианцы» (колеблющиеся между
реформизмом и марксизмом люди) оказались жалкими филистерами и мелкобуржуазными
демократами, отрицающими диктатуру пролетариата. Брошюра Каутского
«Диктатура пролетариата», вышедшая в августе 1918 г., т. е. много
спустя после первого издания настоящей книжки, есть образец мещанского
искажения марксизма и подлого отречения от него на деле, при лицемерном
признании его на словах (см. мою брошюру: «Пролетарская революция и
ренегат Каутский», Петроград и Москва 1918 г.).
Современный оппортунизм в лице его главного представителя,
бывшего марксиста К. Каутского, подпадает целиком под приведённую
характеристику буржуазной позиции у Маркса, ибо этот оппортунизм
ограничивает область признания классовой борьбы областью буржуазных отношений.
(А внутри этой области, в рамках её ни один образованный либерал не откажется
«принципиально» признать классовую борьбу!) Оппортунизм не доводит признания
классовой борьбы как раз до самого главного, до периода перехода от
капитализма к коммунизму, до периода свержения буржуазии и полного уничтожения
её. В действительности этот период неминуемо является периодом невиданно ожесточённой
классовой борьбы, невиданно острых форм её, а следовательно, и государство
этого периода неизбежно должно быть государством по‑новому демократическим
(для пролетариев и неимущих вообще) и по‑новому диктаторским (против
буржуазии).
Далее.
Сущность учения Маркса о государстве усвоена только тем, кто понял, что
диктатура одного класса является необходимой не только для всякого
классового общества вообще, не только для пролетариата, свергнувшего
буржуазию, но и для целого исторического периода, отделяющего капитализм
от «общества без классов», от коммунизма. Формы буржуазных государств
чрезвычайно разнообразны, но суть их одна: все эти государства являются так или
иначе, но в последнем счёте обязательно диктатурой буржуазии. Переход от
капитализма к коммунизму, конечно, не может не дать громадного обилия и
разнообразия политических форм, но сущность будет при этом неизбежно одна: диктатура
пролетариата.
Вернуться к оглавлению.
[1]
См. К. Маркс. «Нищета философии», 1941, стр. 148–149.
[2]
См. К. Маркс и Ф. Энгельс. «Манифест коммунистической партии», 1948,
стр. 63, 78.
[3]
См. К. Маркс «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» (К. Маркс и
Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух томах, т. I, 1948, стр. 291–292). Ниже
В. И. Ленин цитирует предисловие Ф. Энгельса к третьему изданию
этой работы (см. там же, стр. 210–211).
[4]
Добавлено ко второму изданию.
[5]
«Die Neue Zeit» («Новое Время») — журнал германской социал‑демократии;
выходил в Штутгарте с 1883 по 1923 год. В 1885–1895 годах в «Die Neue Zeit»
были опубликованы некоторые статьи Ф. Энгельса. Он часто давал указания
редакции журнала и резко критиковал её за отступления от марксизма. Со второй
половины 90‑х годов, после смерти Ф. Энгельса, журнал систематически
печатал статьи ревизионистов. В годы мировой империалистической войны
(1914–1918) журнал занимал центристскую, каутскианскую позицию, поддерживал
социал‑шовинистов.
[6]
См. К Маркс и Ф. Энгельс. Избранные письма, 1947, стр. 63.
Комментариев нет:
Отправить комментарий