Своего завершения немецкий классический идеализм достиг в
философии Гегеля, учение которого представляет собой высочайшую вершину
философской мысли, до какой было способно дойти буржуазное идеалистическое мышление.
Учение Гегеля является философским отражением дальнейшего
развития идей, навеянных французской революцией в немецких условиях, в условиях
отсталого развития буржуазии и не развернутости классовой борьбы. Чем дальше
было от тогдашней прусской действительности до широковещательных идей
французской революции, тем заманчивее были идеалы, тем больше они окрыляли
философскую мысль немецких идеалистов. В заоблачной выси философии они
совершали великие подвиги, которые бессильны были осуществлять в земной
действительности. Если у Канта царство разума еще представляется только
царством должного, то у Гегеля оно уже становится необходимым. Он глубоко убежден в разумности действительности, в
неотвратимом торжестве разума. Но в то время как у французских материалистов
разум был враждебен вере и несовместим с религией, у Гегеля религия оказывается
высшей ступенью развития духа, разум лишь очищает и возносит религию на
философскую высоту.
Гегелевская философия — продукт эпохи буржуазных
революций. Она — отражение в идеологической сфере классовой борьбы конца и
первой четверти XIX в. Гегелевская философия — продукт эпохи Великой французской
революции. Маркс, характеризуя философию Канта, указывал, что она была «немецкой теорией французской революции».
Эта характеристика может быть с известным правом отнесена и к философии Гегеля.
Будучи несомненно продуктом всей эпохи буржуазной революции на рубеже XVIII и XIX вв., она была вместе
с тем продуктом немецких условий, классовых отношений Германии этого периода.
Именно этими обстоятельствами объясняются противоречия гегелевской философии,
противоречия между реакционной и революционной стороной его философии, между
методом и системой.
Гегель подверг блестящей критике философию Канта. Со всей
доступной для идеалистических позиций проницательностью, он вскрыл
несовершенство кантовского дуализма и субъективизма. Но критика эта, глубоко
разящая кантианство, ведется Гегелем во имя более последовательного и глубокого
идеализма, во имя объективного,
диалектического идеализма.
Кантовскому разрыву
бытия и мышления Гегель противопоставляет их тождество. Кант отгораживает бытие от мышления. Гегель превращает
объективный мир, вселенную, только частью
которой является человек и его сознание, в духовный процесс, в осуществление мирового разума. Для Гегеля исходным
началом, первичной сущностью мира является объективно существующий дух, мировой
разум, всеобщее, вселенское мышление.
Развитие вселенной — разумное развитие, совершающееся по
законам разума, по логическим законам. Эволюция вселенной есть логическое
развитие мирового разума. В логике мирового разума следует искать объяснение
всего совершающегося, в ней коренятся начало и причина всего происходящего.
История природы и общества в сущности есть не что иное, как инобытие
саморазвития, самодвижения вечного, абсолютного духа по присущим ему,
логическим принципам. Все совершающееся в мире — не что иное, как проявление
мирового разума. История мира — вселенская логика, различные этапы, ступени
развития абсолютной идеи. Последняя
не зависит от нашего познания или ощущения. Мыслима такая стадия существования
мирового разума, когда не было людей и вообще никаких познающих существ.
Напротив, возникновение познающих людей характеризует собою высокую ступень в
развитии мирового духа. Не мир является нашим творением, а, наоборот, мы,
подобно всему существующему, представляем собой воплощение мирового духа,
ступень его саморазвития.
Только духовное есть действительное. Природа, вещи,
материальный мир — не что иное, как проявление осуществления мирового разума,
одно из воплощений абсолютной идеи. В этом своем осуществлении дух превращается
в нечто противоположное своей собственной природе, он реализуется в форме
неразумной материи, в виде множества вещей. Природа есть, по выражению Гегеля,
инобытие духа, его иное бытие «в
форме равнодушной внешней предметности... Становление природы есть становление
ее духом». «Природу следует рассматривать как систему, ступеней, каждая из
которых необходимо вытекает из других, однако это не значит, что каждая из них
естественным образом произведена другой. Такая их последовательность существует
только во внутренней идее, лежащей в основе природы»[1].
В этих словах с полной отчетливостью выражено признание Гегелем объективной
реальности абсолютной идеи. Таким образом Гегель утверждает первичность духа,
мышления, составляющего основу, сущность самой объективности. Субъективный же
дух, «я», понимается им как производное, вторичное, не производное от мирового
духа — абсолютного, всеобщего духа. Субъективизм отрицается Гегелем на почве объективного идеализма. В природе, как
мы видели, произошло отчуждение духа от себя самого, дух реализовался в вещах.
Последующая ступень его движения — обратное превращение
природы в дух, возвращение духа к самому себе в форме субъективного духа, самосознания.
Что же представляет собой с этой точки зрения наука?
Познание есть деятельность, проявление духа. А предмет, объект познания — тот
же дух во всем многообразии его проявлений, включая и природу. Таким образом в
науке совершается познание духом самого
себя, самосознание. Познающий субъект как одно из проявлений духа познает
свою сущность в ее всевозможных проявлениях. Здесь дух осознает самого себя,
свои принципы, законы, свою историю. «Дух, который знает себя в развитии как
духа, есть наука. Она есть его деятельность и царство, которое он строит себе в
своей собственной сфере»[2].
От искусства или религии наука отличается тем, что здесь постижение духа
совершается не в образах или чувствах, а в понятиях. «Наука есть, — по словам
Гегеля, — постигающее в понятиях познание абсолютного духа»[3].
А так как научное познание есть логический процесс, а познаваемое, т. е.
действительность, история вселенной есть тоже логический процесс, то «знание
есть понятие, которое имеет предметом самого себя и постигает самого себя». В этом тождестве познания
со своим предметом, в том обстоятельстве, что в науке дух остается в своей собственной
сфере, Гегель видит гарантию правильного познания нами действительности. Дух
познает не что-то чуждое, недоступное ему, а себя самого, свои собственные
законы такими, каковы они суть в действительности. Понять историю природы и
общества, постигнуть ее движущие силы — значит познать логический процесс
саморазвития абсолютной идеи, лежащей в ее основе. Логика-наука наук. История мира должна быть понята, как логика мирового разума. В лице
философского учения Гегеля дух познал себя, уяснил свое развитие и его
принципы.
Этим завершается саморазвитие абсолютной идеи.
Мировой разум Гегеля имеет несомненное сходство с
господом богом, с утонченным, очень идеализированным, дематериализованным
богом. Идеалистическое решение Гегелем проблемы бытия и мышления в сущности
является наукообразным богословием. Сам Гегель отнюдь не скрывает, что его
философия — высший этап духа, непосредственно следующий за религией, возводящий
ее на совершенствующую ступень.
В действительности же допущение абсолютного духа, мирового
разума, приписывание объективному миру свойств субъекта является не чем иным,
как очеловечением природы. Объективный идеализм есть не что иное, как проекция,
перенесение человеческого сознания вовне.
Свойство человека — мышление — превращается здесь в самостоятельное мировое
существо и получает независимое существование вне человека.
Объективный идеализм ставит на голову действительные отношения между бытием и мышлением. Разум,
возникший в результате длительного развития живых существ, отрывается от своей
базы и изображается как первореальное. Объективный идеализм стремится
проникнуть сквозь природу в духовный мир, кроющийся якобы за ее видимостью. Для
него материальный мир — пелена, через которую познанию следует пробраться в мир
истинной реальности, в царство духа. В действительности же объективный идеализм
находит по ту сторону вещей то, что он сам поместил туда, — превращенное в
абсолют человеческое сознание. Идеализм Гегеля окутывает реальный мир духовной
оболочкой и вследствие этого воспринимает природу сквозь туманную мистическую
завесу. Марксу и Энгельсу нужно было сорвать с мира эту мистическую завесу,
чтобы увидеть его таким, каков он есть в действительности.
В сущности,
проблема бытия и мышления вовсе не разрешается Гегелем. Если Кант «устраняет»
проблему тем, что помещает бытие и мышление в два различные
взаимно-непроницаемые мира, то Гегель своим объективно-идеалистическим тождеством бытия и мышления отбрасывает одно из
общих начал и оставляет только мышление, раздуваемое им в абсолют.
Тем не менее, оценивая философию Гегеля, нельзя умалять
ее историческое значение. В реакционной мистической форме философия Гегеля
«впервые представила весь естественный, исторический и духовный мир в виде
процесса, т. е. исследовала его в беспрерывном движении, изменении,
преобразовании и развитии и пыталась раскрыть взаимную внутреннюю связь этого движения
и развития»[4].
Учение Гегеля представляет собой диалектический
идеализм. Развивая диалектические тенденции, содержащиеся уже у предшествующих
представителей немецкой классической философии, Гегель отобразил в мистифицированной форме своего диалектического
логического учения противоречивое развитие природы, общества и человеческой
мысли. В уродливой идеалистической форме он преодолел метафизику, довлевшую над
мышлением философов и естествоиспытателей XVII и XVIII вв.
Но идеализм не является в учении Гегеля чем-то
безразличным по отношению к диалектическому методу, не задевающим его. В идеалистической системе Гегеля самый его
диалектический метод стоит на голове,
ограничен и притуплен, представляет собой идеалистическую
диалектику.
Диалектика Гегеля есть идеалистическая диалектика. Саморазвитие и движущие его
противоречия имеют не материальный, а духовный характер, категории и формы
движения связываются идеально-логическими, весьма часто вымышленными,
искусственными связями. Историческое находится у Гегеля в зависимости от логического. История кромсается в угоду
логике, она становится не более как прикладной
логикой.
В то время как материалистическая диалектика,
утверждающая всеобщую изменчивость, а потому и необходимость уничтожения
существующего строя, является революционной методологией, абсолютная система и идеалистическая диалектика приводили Гегеля к
оправданию прусской монархии.
Диалектический идеализм Гегеля знаменовал собой не только
завершение классического немецкого идеализма, но и всей буржуазной философии.
Происходящее же сейчас возрождение гегельянства представляет собой лишь
«повторительный курс», воскрешение мертвого идеализма Гегеля, повторение идеалистических задов. При
этом выхолащивается все, что было прогрессивного в воскрешаемом учении, и
усугубляется все, что в нем было реакционного.
Особенное внимание современные представители фашистского
неогегельянства обращают на вопросы государства,
нации. Гегелевская «Философия
истории» и особенно «Философия права» используются этими «теоретиками» для
того, чтобы подвести теоретический фундамент под фашистское государство. Гегель
делается отцом современных фашистских теорий авторитарного, корпоративного
государства и т. п.
Дважды совершала буржуазная философская мысль движение от
Канта к Гегелю. Но в первый раз это было триумфальное шествие развивающегося
идеализма, во второй — его окончательное вырождение. Бесплодная мысль
загнивающего капитализма не способна двигать далее даже идеалистическую
философию. Империалистическая философия питается всем, что было
мертворожденного у великих идеалистов времен буржуазной революции, продуктами
разложения их идеализма. Идеологов империализма, находящегося у последней
черты, уже не удовлетворяет неокантианство. Последние годы, годы фашизации
капиталистических государств, характеризуются переходом от неокантианства к
неогегельянству, которое является философией злейшей реакции, философским
выражением фашизма.
Эпоха империализма, когда реакционность буржуазии
достигает крайней ступени, сопровождается в области философии решительным поворотом буржуазных идеологов к
законченно-метафизическим и мистическим системам. Половинчатые,
компромиссные учения не удовлетворяют идеологов империалистической реакции.
Буржуазная философия возрождает наиболее махровые формы
мракобесия, воскрешает все, что было наиболее реакционного в истории идеализма.
В последние годы, в годы всестороннего обострения и
углубления всеобщего кризиса капиталистического общества и нарастания элементов
революционного кризиса, буржуазная философия особенно усиленно обращается к
философии Гегеля. Оклеветанный и забытый буржуазией Гегель стал снова модным
философом. Неогегельянство заняло выдающееся положение в современной буржуазной
философии. Неокантианцы, философы «жизни» и «культуры», гуссерльянцы и
т. д. — все более тяготеют к неогегельянству, которое становится фокусом
реакционных устремлений современной буржуазной философии.
Ошибкой было бы думать, что неогегельянство представляет
собой полное и прямое воспроизведение философского учения исторического Гегеля.
Отнюдь нет. Неогегельянству чужды и враждебны революционные тенденции
гегелевской диалектики, оно отбрасывает рациональное ядро его учения, те подлинно
ценные элементы, которые содержатся в мистифицированной форме в гегелевской
идеалистической диалектике. Неогегельянство
цепляется лишь за то, что есть мертвого, реакционного, мистического у Гегеля,
за шелуху, сор его идеалистической системы, за абсолютную идею — боженьку.
Современную буржуазию прельщает абсолютный идеализм. Неогегельянство утрирует
реакционные элементы учения Гегеля, раздувает их, доводит до предела
содержащуюся в системе Гегеля поповщину.
Весьма характерны в этом отношении воззрения вождя
неогегельянства, председателя международного гегельянского союза, Р. Кронера.
Кронер всячески доказывает иррационалистический
характер гегельянства, т. е. отрицание Гегелем разумного познания. В
диалектике Гегеля он находит высшую форму иррационализма. «До Гегеля, — пишет
он, — никогда еще не было иррационалиста, который был бы им столь философским,
столь мыслящим, столь научным образом, как он... Гегель, без сомнения,
величайший иррационалист, какого знает история философии. Ни один мыслитель до
него не сумел настолько иррационализировать понятие, настолько просветить
иррациональнейшее сквозь понятие, как он...» «Гегель — иррационалист, ибо он
диалектик, ибо диалектика — превращенный в метод, сделанный рациональным иррационализм, — ибо диалектическое мышление
есть рационально-иррациональное мышление. Гегелевскую философию называли
«рациональной мистикой», что в самом деле отмечает ее двойственный характер»[5].
Мистицизм, неразумность, иррационализм — вот что пленяет неогегельянцев.
Вполне понятно, что марксизм не может пройти мимо этого
поворота к Гегелю. Неогегельянство выступает как злейший реакционный антипод
революционной материалистической диалектики. Мы обязаны вскрыть истинное лицо
неогегельянской философии, разоблачить ее классовую природу, ее архиреакционную
поповскую сущность, содрать фразеологическое покрывало с идеологии врага. Мы
обязаны разоблачить роль и значение
неогегельянства в современной борьбе классов, его враждебность интересам
пролетариата. Тем более мы должны это сделать, что главная опора буржуазии
— социал-фашисты не отстают от своих хозяев и поспешают перестроить свои
философские лиры на неогегельянский лад. З. Марк, Г. Маркузе, К. Корш
и им подобные стараются не отставать от философской эволюции буржуазии. Они
стараются распространить в рядах рабочего класса ядовитые философские «идеи»
неогегельянства.
Не случайно современная буржуазия в поисках для своей
философии законченно-идеалистического прообраза обратилась к диалектическому идеализму. Ее влечет к
Гегелю предпочтительно перед другими идеалистами его идеалистическая
диалектика, которую современные реакционеры совершенно извращают и выхолащивают
и в таком виде используют в качестве идеологического оружия буржуазии против
революционной материалистической диалектики марксизма — ленинизма.
Причина увлечения идеологов современной буржуазии
идеалистической диалектикой коренится в характере переживаемого современным
капитализмом этапа. Жесточайший кризис, глубочайшие классовые противоречия,
крайняя неустойчивость капитализма, развал всей буржуазной культуры, кризис
буржуазной науки, «болезненнейшие диссонансы и почти неразрешимые антиномии,
разрывающие действительность», — вот что образует корень обращения к Гегелю.
«Поглядим ли мы, — жалуется гегельянствующий гуссерльянец Т. Лит, — на
внешние условия, которыми ограничено бытие нашего народа на непредвидимое
время, или мы обратимся к внутреннему расчленению племен, сословий, классов,
спросим ли мы о политических, нравственных, религиозных убеждениях, таящихся в
его недрах, — всюду тяжелая борьба, напряженность стеснения, всюду смешение и
брожение непримиримых элементов, всюду столкновения, — в более ли грубых формах
простой борьбы за существование или в возвышенных но благодаря этому не более
мягких формах конфликтов мировоззрении, — коротко, на первый взгляд сумятица много-тысячегранного
движения, в котором все кажутся стоящими против всех... Для веры в гармонию
идеи гуманности в этом жестоком мире нет места»[6].
На почве загнивающего капитализма, жесточайшего кризиса
капиталистической системы, отражающегося в развале буржуазной культуры,
вырастает мистическая диалектика неогегельянства. Потерявшая устойчивость в
безвыходном кризисе и «трагических и гигантских противоречиях» (А. Либерт)
буржуазная философия пытается достигнуть самосознания в идеалистических,
мистических учениях о движении и противоречиях логических категорий, духовных
сущностей.
При этом мы наблюдаем две важнейшие разновидности
неогегельянства, которые являются идеалистическими отображениями двух различных
сторон одного и того же процесса гниения и кризиса капитализма: философию бесперспективного отчаяния и
философию оголтелой фашистской «действенности». Первое из названных течений
представляет собой не что иное, как вариации на тему, наиболее ярко выраженную
у Шпенглера, певца заката капиталистической Европы и гибели буржуазной культуры
и одновременно певца фашизма и «фашистской культуры», критика буржуазной
демократии, либерализма, пацифизма и прочих «ценностей», потерявших свое
значение для фашизирующейся буржуазии.
Выражаемые Шпенглером настроения широко распространены в
среде современной буржуазной интеллигенции.
Весьма ярко выражена связь безнадежности современной
буржуазии с поворотом к гегельянству в идеалистической «трагической диалектике»
А. Либерта. Он, как и И. Кон, понимает диалектические противоречия
как антиномии, т. е. как неразрешимые
противоречия, абсолютные, вечные, непреодолимые противоположности и
разрывы. Здесь «диалектика» недвусмысленно выражает чувство безысходности из
хаоса, чувство беспросветности.
Как бы ни было симптоматично охарактеризованное течение,
оно тем не менее не является господствующим в неогегельянстве. В то время как
«трагическая диалектика» в современном неогегельянстве отражает в себе
преимущественно момент гниения, распада капитализма, господствующая форма
неогегельянства, к которой мы сейчас перейдем, на первое место выдвигает
наступательные тенденции теряющей почву буржуазии. Это — воинствующее неогегельянство фашистских головорезов, философия
ожесточеннейшей борьбы реакционной буржуазии за подавление революционного
пролетариата, за сохранение своего господства какой угодно ценой и любыми
средствами, философия смертельной схватки с врагом.
Сущность фашизации буржуазной демократии составляет
«процесс перехода буржуазной диктатуры к
открытым формам подавления трудящихся»[7].
«Главное в фашизме, — это его открытое
наступление на рабочий класс всеми методами принуждения и насилия, это — гражданская
война против трудящихся[8].
Для правильного понимания сущности фашизма как диктатуры
монополистического капитала необходимо уяснить взаимопроникновение в нем двух
сторон. Во-первых, следует понять фашизм (и соответственно его идеологию) как
порождение гниющего,
безвыходно-кризисного империализма. «Появление фашистского движения в
нынешних исторических условиях свидетельствуют о том, что капитализм изжил себя, вызрели все предпосылки для социального
преобразования общества». (Фашизм — «один из симптомов дезориентации
правящих классов и их стремления на путях подавления рабочего класса найти выход
из положения». «На уродливость его идеологических форм влияет то, что он
является политической надстройкой загнивающего
капитализма»[9].
Тот, кто не понимает этой стороны фашизма, — того, что он
возникает на зыбкой почве загнивающего капитализма, кто рассматривает фашизм
как обычное наступление буржуазии, кто видит в нем признаки силы капитализма, —
тот неизбежно скатывается на правооппортунистическую позицию, впадает в
пессимизм, неверие в силы рабочего класса и близость победы социалистической
революции.
Но столь же неверно видеть в фашизме только одну охарактеризованную сторону — гниение, упадок,
вырождение. Это привело бы к «левой» ошибке (по форме противоположной, а по существу,
тождественной правой), к вере в автоматическое падение капитализма, в его самораспад, саморазложение, в оппортунистической недооценке значения активной
революционной борьбы как необходимого условия гибели капитализма. «Фашизм не
есть только выражение кризиса
капитализма и начавшегося разложения правящих классов. Сказать только это
значит еще не сказать всего. Фашизм есть одна из форм наступления капитализма, содержащая в себе элементы преодоления
этого кризиса методами выхода из него на капиталистических путях. Фашизм есть и
офензива и оборона капитала...
Фашистское движение на деле есть одна из форм наступления капитала в обстановке общего кризиса капитализма и
начинающегося разложения правящих классов. А это и делает из фашизма особую,
необычную форму наступления капитала»[10].
Таким образом для правильного понимания фашизма необходимо
уяснить выражаемое в нем двуединство наступательной активности реакционного
крупного капитала и судорожности, беспочвенности этой активности.
Типичнейшим образцом фашистской философии является
«учение» лейб-философа Муссолини, его «духовного маэстро» и бывшего министра
просвещения Дж. Джентиле.
Философия Джентиле — этого «духовного предка фашизма» — является
ярким выражением «уродливости идеологических форм» фашизма. Это — ясная и
недвусмысленная философия «упрочившегося у руля государственной власти» и
полностью «обнаружившего себя как террористическая диктатура крупного капитала»
фашизма. Неогегельянство Джентиле представляет собою четкое философское
отражение указанного выше реакционного наступления капитала в условиях
глубочайшего всеобщего смертельного кризиса капитализма.
Отправным пунктом философии Джентиле является поповский субъективный идеализм Беркли, который
Джентиле хочет соединить с идеалистической диалектикой, освободить от
непоследовательности и противоречий и довести до логического конца. Джентиле не
скрывает, что его «актуализм» — доведенный до крайности идеализм — представляет
собой род мистицизма и поповщины.
Основным принципом философии Джентиле является
безудержное проведение до конца идеализма, отрицание независимой от сознания
объективной реальности. «Раз мир есть мир высшего опыта, раз мир опыта есть
произведение Я, и следовательно выражение как творческой энергии, так и
познавательных способностей того же Я..., — то необходимо отшвырнуть от себя
всякую идею, всякую веру, всякий образ мыслей, дающий повод искать
действительности вне Я... Необходимо со всей решительностью, покорно,
мужественно и со страстью сознающего свою ответственность человека утверждать
эту истину, содержащую все остальные: что истинный мир есть мы; бытие есть
познание, познание, которое есть бытие»[11].
Действительность для субъективного идеалиста Джентиле представляет собой
вечную, первичную, чистую субъективность. Объект растворяется в субъекте. Ничто
не существует вне духа. Мышление абсолютно и независимо. Оно не нуждается ни в
каком носителе, ни в каком мыслящем существе. Не только вещи, но и люди не
существуют вне мышления. «Поскольку мы познали другого... наш ближний перестает
существовать вне нас». Это мыслящее без реального мыслящего существа, не нуждающееся
в мозге и поглощающее своего ближнего «мы», по утверждению Джентиле, «не
находится в пространстве и во времени, напротив, пространство и время, все, что
располагается пространственно и постепенно, следует во времени, находится в
нас»[12].
Но и это не удовлетворяет Джентиле, не является для него
достаточным. Чтобы быть вполне последовательным, идеализм должен сделать еще
шаг вперед. И этот шаг Джентиле считает важнейшей особенностью своего «учения»,
тем «новым», что он внес. Это «новое» заключается в том, что не только
материальные вещи, но и мысли растворяются в мышлении. Мысли, мыслимое как
слишком «предметное», «объективное», «должны уступить первенство мышлению как «чистому акту», «чистой субъективности».
Этот акт является основой «диалектики».
Диалектика, согласно Джентиле, присуща только духу. Природа же, вещи – не диалектичны,
они — мертвые, косные продукты диалектики
духа, результат прекращения процесса. Идеалистическая диалектика Гегеля
является для Джентиле несовершенной потому, что она есть диалектика мыслимого,
а не мыслящего актуального духа, она слишком «объективна», «предметна»,
«субстанциональна». Для фашистского философа диалектичность есть чистая субъективность; действительность есть
никогда не осуществляющееся осуществление. Я, диалектика есть свобода Я.
Здесь мы подошли к принципу, составляющему ядро философии
чернорубашечников, к принципу «свободы». Как бы дико и нелепо ни было это
словосочетание (свобода и фашизм), принцип «свободы духа» является излюбленным
философским коньком идеологов фашистских палачей и тюремщиков. Но о какой
«свободе» идет речь? Ясно, что не о свободе от классового гнета. Речь идет не о
куцей буржуазной «свободе» — формальной демократической «свободе» слова,
печати, собраний, которой так хвасталась буржуазия; с призрачными остатками
такой свободы сейчас зверски расправляются фашисты. Фашистская «философия
свободы» представляет собою философию остервенелого противодействия исторической необходимости, отчаянную судорожную
попытку потерявшей почву под ногами буржуазии во что бы то ни стало задержать
колесо истории, удержаться, устоять перед роковой для нее неизбежностью.
Фашистский актуализм есть философия реакционной
активности, наступления теряющего почву под ногами обреченного класса.
Осужденный историей на гибель реакционный класс,
буржуазия, не может опираться на объективную необходимость. Эта необходимость
несовместима с ее «свободой», т. е. с ее классовыми интересами, и всецело
противоречит ей. Вот почему философия современной буржуазии объявляет
объективную необходимость призраком, от которого буржуазия хочет (но не может)
освободиться. И так как этот призрак дает весьма реально знать о себе, то
буржуазной философии не остается ничего иного, как объявить священный крестовый
поход всех сил черной реакции против исторической необходимости. Она создает
«учения», пришпоривающие буржуазию к борьбе, к активности, к тому, чтобы
применить все средства, все силы, чтобы продержаться, устоять, вопреки и против
исторической необходимости. Таков актуализм
Джентиле. Этот актуализм чистой субъективности есть философия воинствующего
фашизма, философия последней бешеной схватки обреченной буржуазии за сохранение
и удержание своего господства.
«Актуализм» есть философское обоснование фашистской
«действенности»: экономического удушения рабочего класса, фашизации
государственного аппарата буржуазии, усиления репрессий и свирепого белого
террора, массовых арестов рабочих, закрытия революционных организаций,
расстрелов рабочих демонстраций, стачечников, убийства революционеров по суду и
без суда и многолетних каторжных приговоров (см. резолюцию X пленума ИККИ).
По своей логической
форме философия Джентиле всего ближе к субъективно-идеалистической
диалектике Фихте, но своей реакционностью она отличается от
буржуазно-революционной по своей тенденции философии немецкого классического
идеалиста Фихте. В обоих случаях имеет место позиция действенности, активности
на идеалистической основе. Но идеалистическое учение о действенности было у
Фихте выражением революционных антифеодальных устремлений молодой немецкой
буржуазии и в то же время ее слабости, ограниченности, отсталости. Поэтому
революционная активность переносилась им в сферу чистого духа в
интеллигибельный мир, становится бесплотной мечтой о действенности. У Джентиле
же «актуализм» выражает реакционное наступление на пролетариат, притом
наступление капитализма, теряющего почву под ногами, стремления которого все
больше лишаются основания в диалектике развития объективной исторической
реальности.
Теория Джентиле стремится «освободить дух от всякой
границы пространства и времени так же, как и от всяких внешних условий...»[13].
«Наша единственная опора — созидательная, творческая деятельность самого духа,
волнующегося в нас...»[14].
История провозглашается продуктом свободного творчества чудотворного духа.
Таков смысл «актуального идеализма» — философии остервенелой крупной буржуазии
эпохи загнивающего империализма и побеждающей социалистической революции, таков
смысл фашистской «диалектики».
Джентиле не скрывает связи своей философии с политикой.
«Конкретно философствовать — значит включить свою актуальную личность в систему
политики своей страны». Он воспевает культ фашистского государства,
воплощающего, по его мнению, абсолютную и конкретную всеобщность, отдаться
которой, отождествиться с которой должна каждая личность. Этот культ
фашистского государства, «целостности» (О. Шпан), якобы «стирающей»
противоречия классов, проходит через все писания фашистских «теоретиков»,
рекомендующих «конкретное сотрудничество граждан «вместо» абстрактной борьбы
классов», призывающих к жертвенности на алтарь абсолютной ценности государства
оголтелой буржуазной диктатуры.
Неогегельянство в настоящее время с большой силой
распространяется в буржуазной философии, отвоевывая первенство у прежде
господствовавших идеалистических течений, привлекая к себе со всех сторон и
разными путями все силы философской реакции.
Как выше уже указывалось, социал-фашисты в общем процессе
фашизации буржуазии и повороте ее философов к Гегелю спешат внести свой
«вклад», не отстать от буржуазной философии. Особенно за последнее время усилился «интерес» к Гегелю со стороны идеологов
и философов социал-фашизма. Элементы гегельянства звучат все сильнее у
Макса Адлера, у Кунова, который прямо говорит о «гегельянстве Маркса», у
Каутского. Есть ряд философов социал-фашистов, открыто стоящих на
неогегельянских позициях (например, Г. Геллер) или же сочетающих Канта с
Гегелем (например, Зигфрид Марк).
Таковы тенденции развития современной буржуазной,
социал-фашистской философии.
Перед лицом апеллирующей к Гегелю реакционной мистики
особенно усугубляется вред, который нанесла на идеологическом фронте у нас, в
Советском союзе, группа философов, руководимых А. Дебориным, тянувших
советскую философскую мысль от Маркса и
Ленина к Гегелю. Несмотря на известные достижения этой группы философов по
борьбе с механицизмом, эта борьба не может быть признана удовлетворительной,
так как велась с неправильных позиций. Меньшевиствующие идеалисты совершенно
ложно разрешали задачу изучения диалектики Гегеля, не будучи «материалистическими» друзьями
гегелевской диалектики.
Если западноевропейское неогегельянство представляет
собою реакционнейшее извращение учения Гегеля, то меньшевиствующий идеализм является гегельянской ревизией марксизма.
Первое — плод фашистской идеологии, второй — форма мелкобуржуазного влияния на
пролетарскую идеологию. Первое призывает к разгрому рабочего движения, второй
объективно способствует идейному разоружению пролетариата.
Меньшевиствующий идеализм за ширмой разработки диалектики
возобновляет идеалистическую
диалектику, некритически усваивает учение Гегеля и старается пересаживать одну
за другой его идеи на социалистическую почву. Деборинская группа под видом
углубления и развития марксизма ревизовала его, подменяла его философией Гегеля,
ставила марксизм наголову. Вместо того, чтобы очистить логику Гегеля от мистики
идей, переплавлять ее в материалистическом горниле, «они брали ее как данное». Вместо того, чтобы «читать
Гегеля материалистически», перерабатывать его в свете учения Маркса и Ленина,
они читали Маркса по-гегельянски, перечесывали его «под Гегеля». Вместо того,
чтобы разрабатывать диалектические категории, опираясь на работы
основоположников марксизма-ленинизма и решения партийных съездов, изучая опыт
революционной борьбы пролетариата и открытия современного естествознания,
группа деборинцев замкнулась в сферу «чистых» самодвижущихся логических
категорий, оторванных от материальной действительности и практики классовой
борьбы. С высоты гегельянской логики перестала быть различимой конкретная
действительность. Материя исчезла, превратившись в «бесконечную... совокупность
опосредствования, т. е. отношений и связей» (Деборин), в нематериальный
«синтез пространства и времени» (Гессен), движущуюся материю заменило
«движущееся движение» (Тымянский). Коротко: диалектический материализм,
марксизм, выродился в подкрашенное марксистской фразеологией гегельянство.
При ближайшем рассмотрении гегельянский ревизионизм
оказывается в близком духовном родстве с меньшевистским неокантианством;
философия II Интернационала показывает, куда растет меньшевиствующий идеализм.
Мы наблюдаем у меньшевиствующих идеалистов тот же отрыв теории от практики, который является типичным для II
Интернационала, тот же уход от действительности классовой борьбы, от
теоретического ее осмысления, тот же отрыв логических форм от конкретного,
материального содержания, ту же неспособность сохранить гармонию между
историческим и логическим, то же самодержавие абстрактно-логического.
Расшатывание материалистических основ марксизма, внедрение буржуазной
идеалистической философии в пролетарское мировоззрение, отвлечение от
революционной практики, от защиты генеральной линии партии — такова роль,
объективно выполняемая меньшевиствующим идеализмом.
Меньшевиствующий
идеализм деборинской группы возвращает, философию марксизма к Гегелю, механисты
тянут нас к домарксовскому материализму. Мы же не хотим идти назад ни к Гегелю, ни к
механическому, материализму и равно боремся с обоими видами ревизионизма. Мы не
отвергаем, подобно механистам, всякую
диалектику, а лишь идеалистическую
диалектику. Мы «должны организовать систематическое изучение диалектики Гегеля
с материалистической точки зрения...
Опираясь на то, как применял Маркс
материалистически понятую диалектику Гегеля, мы можем и должны
разрабатывать эту диалектику со всех сторон»[15].
Разрабатывая материалистическую
диалектику, мы двигаем философию вперед по начертанному Марксом, Энгельсом и
Лениным пути.
[1]
Гегель, Философская пропедевтика, стр. 163-164, 1927 г.
[2]
Гегель, Феноменология духа, стр. 11, 1913 г.
[3]
Гегель, Философская пропедевтика, стр. 11.
[4]
Энгельс, Анти-Дюринг, стр. 16, 1932 г.
[5] R Kroner, Von Kant bis Hegel,
Bd,II, S. 74-75.
[6] Th.Litt, Die Philosophie der Gegenswart,
II Aufl., S. 74-75.
[7]
Мануильский, Доклад на XI
пленуме ИККИ. – «Компартия и кризис капитализма», стр. 35, Партиздат,
1932 г. Подчеркнуто нами. – Авт.
[8]
Мануильский, Доклад на XI пленуме ИККИ. – «Компартия и кризис капитализма»,
стр. 37.
[9]
Мануильский, Доклад на XI пленуме ИККИ. – «Компартия и кризис капитализма»,
стр. 37. Подчеркнуто нами. – Авт.
[10]
Мануильский, Доклад на XI пленуме ИККИ. – «Компартия и кризис капитализма»,
стр. 606-608. Подчеркнуто нами. – Авт.
[11] G. Gentile, Sistema di
Logica, v. II, p. 144.
[12] G. Gentile, L`esprit acte
pur, p. 144.
[13] G. Gentile, L`esprit acte
pur, p. 217.
[14] G. Gentile, Sistema di
Logica, v. II, p. 188.
[15]
Ленин, О значении воинствующего материализма, Соч., т. XXVII, стр. 187. Подчеркнуто нами. –
Авт.
Комментариев нет:
Отправить комментарий