(опубликовано в
журнале «Lalkar», март–апрель 1991 года)
В первой части наших заметок о «ГЛАСНОСТИ» мы заявили, что «гласность» выполняла в политической
сфере такую же реакционную роль, как перестройка
— в экономической сфере, что её целью являлось убеждение советских людей в
желательности замены существовавшей до тех пор централизованной плановой
социалистической экономики экономикой рыночной, то есть — капиталистической. Во
второй части мы продолжаем эту же тему.
Как было убедить советских людей?
Ведь это легче сказать, чем сделать. У Горбачёва была серьёзная
проблема. Он должен был по большому счёту убедить советский народ в мудрости
перехода к рыночной экономике, со всеми её страшными последствиями.
Журналисты «Newsweek»
осознавали эту проблему, потому они и пришли к выводу:
«Наконец, если советская экономика хочет занять своё
место в современном мире (следует
читать — «капиталистическом», так как для капиталиста нет ничего современного,
если оно не является капиталистическим (!)), принципиально
важно, чтобы отношение людей поменялось одновременно с экономическим механизмом».
«Население должно понимать, что общество только выиграет от того, если кто-то
заявится с хорошей идеей, которая приносит пользу всему обществу и позволит ему
самому разбогатеть за счёт этого», — говорит Тодд Бухгольц из Экономической
целевой группы Белого дома. Свободное предпринимательство не укоренится на
тщательно выделанной эгалитарной почве, и советский народ должен научиться
сдерживать свои подозрения в отношении тех, кто процветает» (там же)[1].
С помощью лицемерной и лживой политики, получившей название «гласности» и «демократизации»
горбачёвское руководство сделало всё возможное, чтобы убедить советских людей в
чудесах рыночной экономики, но без особого успеха. Оно демонтировало
центральные механизмы планирования, но рыночная экономика не пришла им на
смену. После шести лет перестройки и гласности советская экономика находилась
в худшем состоянии, чем когда бы то ни было, с начала 1920‑х годов (об этом
подробнее ниже). В середине ноября 1990 года советский парламент отказался
продолжать проводить дальнейшие меры «экономической реформы», то есть
буржуазной реставрации — на том основании, что они не имеют смысла. С другой
стороны, мятежные советские законодатели в среду, 14 ноября 1990 года, просто
отменили центральное постановление правительства о повышении цен на предметы
роскоши — на том основании, что с крупнейшей республикой СССР не были проведены
консультации. Таким образом, буржуазные реформаторы не только не смогли
заручиться согласием советского народа в отношении буржуазной реставрации, они
не могли даже договориться между собой! Советский парламент в конце 1990 года
передал власть Горбачёву, дав ему право не только управлять страной на
основании указов, но и представив право при помощи указов вводить экономические
меры по буржуазной реставрации, тем самым была полностью раскрыта
недемократическая сущность «гласности», которая всегда была нацелена на
проведение подобных мер в обход КПСС и её демократического централизма.
Создание в обход партии конкурирующих центров власти
Когда Горбачёв обнаружил, что он не может так легко, как бы
ему этого хотелось, преодолеть сопротивление своей реакционной политике перестройки, он созвал XIX‑ую партийную
конференцию, которая, как уже говорилось выше, была насквозь
сфальсифицированной. Целью этой конференции было заложение основ и возможностей
не только для ускорения темпов буржуазной реставрации, но и для создания, в
обход КПСС, конкурирующих центров власти. Эта, пронизанная фальшью конференция,
встреченная в своё время с торжествующей радостью не только врагами коммунизма,
но и некоторыми самозваными, в экономической сфере, ленинцами, утвердила меры,
обеспечивающие сокращение государственного планирования, внедрение полного хозрасчёта и самофинансирования
предприятий и заводов, легализацию частных кооперативов, ускорение перехода к
оптовой торговле средствами производства, внедрение шагов (таких, как аренда
земли) по деколлективизации сельского хозяйства, увеличение материальных
стимулов и различий в заработной плате, приватизацию жилья, «реформу» цен, при
огромном росте цен на основные продукты питания, такие, как: хлеб, молоко и
мясо, и разрешение предприятиям иметь прямой и широкий доступ на зарубежные
рынки, а также установление внешних экономических связей и создание совместных
предприятий.
В политической сфере решения конференции были настолько же
реакционными, как и в экономической. Конференция была созвана не для расширения
демократизации, как верили многие благонамеренные простаки в то время, а для
подавления внутрипартийной дискуссии и выступлений против буржуазной реструктуризации.
Из-за оппозиции в КПСС перестройка за
три года почти ничего не добилась. В своей заключительной речи Горбачёв сказал,
что «бюрократизм (это
его описание оппозиции реакционной политики — прим. автора) пока ещё показывает зубы, сопротивляется,
вставляет палки в колеса»[2].
Он заявил, что предыдущие экономические реформы, в частности, предпринятые Хрущёвым
в середине 1950‑х годов, не удались, потому что они не сопровождались
соответствующими изменениями в политической сфере. Такими необходимыми изменениями,
он считал фундаментальную демократизацию политической системы. Таким образом,
чтобы сделать перестройку
необратимой, должна была быть изменена сама политическая система, она должна
была, пользуясь его обманчивой терминологией, быть «демократизирована». Должны
были быть осуществлены фундаментальные изменения в государственном аппарате,
правительстве и партии, в том числе изменения в отношениях между КПСС и
советским государством. Должно было быть установлено чёткое разграничение между
партийной и государственной функциями. Наиболее актуальной задачей в тот
период, по его утверждению, являлось возрождение полноты власти Советов
народных депутатов. Горбачёв ко всем своим речам добавлял сакраментальное: «полумерами
не обойтись».
Так появился на свет реорганизованный Съезд Народных
Депутатов СССР — высший орган правительства, которому, в свою очередь,
предстояло избрать, меньший по размеру — Верховный Совет, действующий в
качестве постоянного законодательного и распорядительного органа, и Президента.
Выборы в этот парламент, проходившие в условиях экономического хаоса,
деморализации и непрерывных (надо сказать, к тому времени — уже не
необоснованных (!)) нападок на КПСС и так называемых «консерваторов»,
благодаря контрреволюционной двойной политике перестройки и гласности,
произвели на свет орган, большинство в котором было переполнено буржуазными
настроениями, и который ни в коей мере нельзя было назвать пролетарским.
Избрание Горбачёва Президентом СССР создало и обеспечило условия для его выхода
из КПСС. Мы уже разбирали причины этого в предыдущей главе[3].
Не зря буржуазная «Гардиан»
заметила:
«Трагический парадокс Горбачёва — в том, что, усердно
стараясь сделать Коммунистическую партию безопасной для Советского Союза, он
больше преуспел в создании Советского Союза, безопасного для других партий»
(13 июля 1990 года).
Постоянным стремлением Горбачёва было, пользуясь словом «демократизация»
и под её прикрытием, разрушить одну-единственную силу, способную защитить
позиции социализма и интересы советского рабочего класса и широких масс, а
именно — КПСС. Составной частью этой стратегии являлось создание конкурирующих
центров власти и отрыв КПСС от советского государства и правительства, а также
свобода антикоммунистических группировок внутри КПСС и создание антикоммунистических,
буржуазно-националистических и даже монархических партий, которые регулярно в
те дни парадировали с дореволюционными флагами в городах Советского Союза. На
встрече руководства КПСС, в Москве, состоявшейся в феврале 1990 года, во время
обсуждения об отмене 6‑ой статьи Конституции 1977 года, которая закрепляла
ведущую роль Коммунистической партии, Горбачёв оправдывал ренегатский шаг по
введению многопартийной системы во имя демократизации следующими словами:
«Широкая демократизация в нашем обществе в настоящее
время сопровождается созданием политического плюрализма».
«Появляются различные общественно-политические
организации и движения».
«Этот процесс может привести на определённом этапе к
созданию партий».
«КПСС готова действовать с учётом этих новых
обстоятельств, сотрудничать и вести диалог со всеми организациями, уважающими
советскую Конституцию и общественную систему, одобренную в этой Конституции»[4].
Неудивительно, что на этой встрече, возмущённые
контрреволюционной подрывной деятельностью, вызванной перестройкой и гласностью,
с их постоянной поддержкой сил, открыто призывающих к реставрации капитализма и
ликвидации социализма, и разгневанные слишком самодовольной и розовой картиной
действительности, нарисованной Горбачёвым, многие делегаты нанесли ответный
удар. Вот несколько примеров. Владимир Бровиков, посол СССР в Польше, сказал:
«Есть много восхвалений «перестройки», критики давно
минувших дней и щедрых обещаний на будущее. Но на самом деле, нет оценки
ошибок, допущенных в период «перестройки».
Борис Гидеспов, руководитель Ленинградского обкома партии,
жалуясь на рост дестабилизации экономической и политической ситуации, заявил:
«Местные советы не имеют ни юридической, ни фактической
власти. Партию методично лишают её руководящей и направляющей роли, не даётся
политическая оценка законам, принятым Верховным Советом»[5].
Виталий Шабанов, рабочий из волжского города Саратова, а
также член Центральной ревизионной комиссии КПСС, выразил тревогу за судьбу
Коммунистической партии в ходе перестройки,
указав на участившиеся нападки на её идеологические и организационные основы.
Его высказывание попало в самую точку:
«Некоторые учёные, вместе с неформалами, всякими
националистами и дилерами теневой экономики толкают страну на путь буржуазного
реформизма, восстановление частной собственности, политической анархии и
подрыва единства партии как передового организованного отряда трудящихся»[6].
Демократия и марксизм-ленинизм
Идеи Горбачёва о демократизации («гласность») не имеют ничего общего с идеями марксизма-ленинизма по
этому, очень важному, вопросу. Для Маркса и Ленина, лозунги демократии имели
смысл, только в том случае, если это была неотъемлемая часть борьбы
пролетариата за уничтожение классов. Вот, что говорит Ленин в своей
замечательной работе «Государство и
революция» на этот счёт:
«Демократия означает равенство. Понятно, какое великое
значение имеет борьба пролетариата за равенство и лозунг равенства, если
правильно понимать его в смысле уничтожения классов»[7].
В отличие от Горбачёва, Ленин отказывается ограничиться лишь
политическими формами демократии: он выходит за рамки политической формы к её
классовому значению. Взгляд Ленина на данный предмет очень важен для нашей
полемики против горбачёвских перестройки
и гласности. Ленин утверждал:
«Но демократия означает только формальное
равенство. И тотчас вслед за осуществлением равенства всех членов общества по
отношению к владению средствами производства, т. е. равенства труда,
равенства заработной платы, пред человечеством неминуемо встанет вопрос о том,
чтобы идти дальше, от формального равенства к фактическому, т. е. к
осуществлению правила: «каждый — по способностям, каждому — по потребностям»[8].
По Марксу и Ленину, формула «от каждого — по способностям,
каждому — по труду» является буржуазным стандартом, характерным для низшей
стадии коммунизма (обычно называемой «социализмом»), в котором продукты
распределяются в зависимости от количества отданного обществу труда. Этот
буржуазный стандарт, это формальное равенство не устраняет недостатков распределения,
ибо:
«Один ещё переход средств производства в общую
собственность всего общества («социализм» в обычном словоупотреблении) не
устраняет недостатков распределения и неравенства «буржуазного права»,
которое продолжает господствовать, поскольку продукты делятся «по работе»[9].
На первой стадии коммунистического общества «буржуазное
право» отменяется не в полном объёме, а частично. Средства производства на
данном этапе уже выходят из частной собственности отдельных лиц. «Таким
образом, в первой фазе коммунистического общества (которую обычно зовут
социализмом) «буржуазное право» отменяется не вполне, а лишь отчасти,
лишь в меру уже достигнутого экономического переворота, т. е. лишь по
отношению к средствам производства… Постольку — и лишь постольку — «буржуазное
право» отпадает»[10].
Но оно продолжает существовать: «Но оно остаётся всё же в другой своей
части, остаётся в качестве регулятора (определителя) распределения продуктов и
распределения труда между членами общества… Однако это ещё не коммунизм, и это
ещё не устраняет «буржуазного права», которое неравным людям за неравное
(фактически неравное) количество труда даёт равное количество продукта»[11].
На данном этапе развития распределение невозможно
осуществлять без применения буржуазного права, ибо, как говорит Маркс:
«Мы имеем здесь дело не с таким коммунистическим
обществом, которое развилось на своей собственной основе, а, напротив, с
таким, которое только что выходит как раз из капиталистического общества
и которое поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и
умственном, сохраняет ещё родимые пятна старого общества, из недр которого оно
вышло»[12].
Ленин замечает, что: «Великое значение разъяснений Маркса
состоит в том, что он последовательно применяет и здесь материалистическую
диалектику, учение о развитии, рассматривая коммунизм как нечто развивающееся
из капитализма»[13]. Вместо
каких-то изобретённых, выдуманных определений и бесплодных дискуссий о терминах
(«Что такое социализм?», «Что такое коммунизм?») Маркс предлагает нам анализ
стадий экономической зрелости коммунизма.
В своей первой фазе,
на первой ступени, коммунизм не может ещё быть достаточно зрелым
экономически и достаточно свободным от традиций и последствий капитализма.
Отсюда возникает такое интересное явление, как то, что коммунизм в своей первой
фазе сохраняет «узкий горизонт буржуазного
права». Конечно, буржуазное право в связи с распределением предметов потребления
неизбежно предполагает существование буржуазного государства, ибо право
— ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению его норм.
«Выходит, что не только при коммунизме остаётся в течение
известного времени буржуазное право, но даже и буржуазное государство — без
буржуазии»[14].
Ленин дополняет слова Маркса: «Это может показаться
парадоксом или просто диалектической игрой ума, в которой часто обвиняют
марксизм люди, не потрудившиеся ни капельки над тем, чтобы изучить его
чрезвычайно глубокое содержание».
«На самом же деле остатки старого в новом показывает нам
жизнь на каждом шагу, и в природе, и в обществе. И Маркс не произвольно всунул
кусочек «буржуазного» права в коммунизм, а взял то, что экономически и
политически неизбежно в обществе, выходящем из недр капитализма»[15].
Мы видим, что для Ленина, как и для Маркса, этот буржуазный
стандарт, это формальное равенство, которое не избавляет от недостатков
распределения, есть лишь преходящая, пусть и необходимая и неизбежная, стадия
прогресса человечества на пути к более высокой ступени — коммунизму, который
характеризуется формулой «от каждого — по способностям, каждому — по
потребностям». Но такое положение вещей не возникнет спонтанно, так сказать,
само по себе. Для завоевания этой высокой ступени следует упорно работать, и
она может быть достигнута только тогда, когда производительные силы выйдут на
такой уровень развития, что будут в состоянии производить изобилие материальных
продуктов для всех. Отсюда важность, всегда признаваемая пролетариатом и его
авангардом — Коммунистическими партиями СССР и других социалистических стран,
быстрой индустриализации, внедрения и применения на производстве современных
разработок и научных методов. Коммунизм Маркса, в отличие от домарксовского
коммунизма, основан на изобилии, а не на равномерном распределении бедности,
как это часто утверждают его невежественные противники. С развитием
производительных сил в социалистическом обществе всё больше и больше создаются
материальные условия для отмены, хотя и постепенной, первой формулы,
характерной для низшей стадии коммунизма, и замены её той, которая характерна
для более высокой стадии, ибо, как говорит Ленин: «Перед человечеством
неминуемо встанет вопрос о том, чтобы идти дальше»[16].
Когда же такой этап будет достигнут? Когда узкий горизонт «буржуазного
права» будет преодолён полностью? Маркс даёт следующий ответ на этот вопрос:
«На высшей фазе коммунистического общества, после того,
как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда
исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда
труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой
потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидуумов вырастут
и производительные силы, и все источники общественного богатства польются
полным потоком, — лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт
буржуазного права, и общество сможет написать на своём знамени: «Каждый — по
способностям, каждому — по потребностям!»[17]
У Горбачёва, однако, дела обстояли совсем иначе:
«Политика перестройки», — говорил он, — «всё ставит
на свои места. Мы в полной мере восстанавливаем принцип социализма: «От каждого
— по способностям, каждому — по труду», и добиваемся социальной справедливости
— для всех, равных прав — для всех, одного закона — для всех, одной дисциплины
— для всех, высоких обязанностей — для каждого»[18].
Он считает эту формулу «основным принципом социализма»
и, вместе с тем, часто мечет громы и молнии против «уравниловки в заработной плате», создавая ложное впечатление, что в
советском обществе, так или иначе, уже введена в действие формула, характерная
для высшей стадии — коммунизма. И, о, ужас — в нарушение «основного принципа социализма». Такая трактовка классиков далека от
истины. Различия в заработной плате в СССР должны были быть, напротив — сужены,
а не расширены ещё дальше. Нападки Горбачёва и его, занёсших советскую
экономику в кювет, невежественных экономистов, на якобы имеющие место в СССР
эгалитаризм и выравнивание заработной платы — не более чем необоснованная
защита привилегий «экспертов», верхних слоёв управленческого персонала и
государственных служащих. Поскольку в СССР не было выравнивания зарплаты, не
было уравниловки, и на том этапе развития не могло быть в принципе, атаки
Горбачёва и всей его перестроечно-гласностной
интеллигенции на этот, несуществующий эгалитаризм могли быть только средством
отвлечения внимания рабочего класса от уже вводимых мер по обеспечению
неизбежного возрастания необоснованных различий. Таким образом, мы видим, что
то, что Маркс и Ленин считали дефектом, неизбежным на низшей ступени
коммунизма, горбачёвцы стремились повысить в статусе до закостенелого «основного принципа», — и это более чем
через 70 лет после Октябрьской революции и 60‑ти лет социалистического
строительства!
Вместо того, чтобы работать в направлении преодоления этого
дефекта, руководство Горбачёва, под покровами перестройки и гласности,
планировало вернуть советское общество назад — в тёмные времена частной
собственности на средства производства. Другими словами, оно хотело
восстановить все остальные буржуазные права, отменённые когда-то Октябрьской
революцией.
Экономическая основа демократии и отмирания государства
Вопрос о демократии тесно связан с государством. Поскольку
этот вопрос имеет большое теоретическое и практическое значение, мы
воспользуемся возможностью и ещё немного углубимся в него в этой главе. Тем читателям,
которые заинтересованы в изучении данного вопроса ещё глубже, целесообразно
обратиться к «Критике Готской программы»
Маркса и «Государству и революции»
Ленина. Маркс написал свою работу после того, как состоявшийся в конце мая 1875
года в немецком городе Гота объединительный съезд лассальянцев и эйзенахцев — двух
фракций германской социал-демократии — вторые являлись последователями Маркса и
Энгельса принял общую программу. В этой программе, согласованной на
объединительном съезде, эйзенахцы, потерявшие голову от собственного
энтузиазма, возникшего по поводу единства, сделали много уступок концепции
Лассаля, оппортунистической во многих важных вопросах, включая вопрос о
распределении общественного продукта в обществе. Когда Маркс получил копию Готской
программы, после того, как эта программа была принята на указанном выше
объединительном съезде, он был так возмущён её оппортунистическими
формулировками, что решил немедленно написать статью с её критикой. Но значение
этого замечательного произведения вышло далеко за рамки своего полемического
аспекта. В этой брошюре гениальный Маркс даёт полное изложение и анализ связи
между развитием коммунизма и отмиранием государства.
«Вся теория Маркса есть применение теории развития — в её
наиболее последовательной, полной, продуманной и богатой содержанием форме — к
современному капитализму. Естественно, что для Маркса встал вопрос о применении
этой теории и к предстоящему краху капитализма и к будущему
развитию будущего коммунизма»[19].
После высмеивания всех разговоров о «народном государстве», как было записано в Готской программе, Маркс
перешёл к ответу на вопрос о будущем развитии будущего коммунизма «на основании того, что он происходит
из капитализма, исторически развивается из капитализма, является результатом
действий такой общественной силы, которая рождена капитализмом».
Маркс далее утверждал, что вся теория развития, наука в
целом, пришла к выводу «абсолютной точности» о том, что «исторически неизбежна особая стадия перехода
от капитализма к коммунизму»[20].
«Между капиталистическим и коммунистическим обществом
лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду
соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не
может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата»[21].
Вывод Маркса основан на научном анализе капиталистического
общества, роли пролетариата в таком обществе, и «непримиримости
антагонистических интересов пролетариата и буржуазии»[22].
Маркс доказал, что для буржуазного общества невозможно
осуществить переход к коммунистическому обществу, в направлении которого оно
развивается, без «политического
переходного периода», на протяжении которого государство может быть только
лишь революционной диктатурой пролетариата.
Возникает закономерный вопрос: каково отношение этой
диктатуры к демократии?
При капитализме существует демократия в форме
демократической республики. «Но», — говорит Ленин, — «это демократизм
капиталистического общества. Если присмотреться поближе к механизму
капиталистической демократии, то мы увидим везде и повсюду, и в «мелких», якобы
мелких, подробностях избирательного права (ценз оседлости, исключение женщин и
т. д.), и в технике представительных учреждений, и в фактических препонах
праву собраний (общественные здания — не для «нищих»!), и в чисто
капиталистической организации ежедневной прессы и так далее и так далее, — мы
увидим ограничения, да, ограничения демократизма. Эти ограничения, изъятия,
исключения, препоны… выталкивают бедноту из политики, из активного участия в демократии»[23].
Но поступательное развитие от этой капиталистической
демократии, не происходит «просто, прямо и гладко, «ко всё большей и большей
демократии», — как представляют дело либеральные профессора и мелкобуржуазные
оппортунисты»[24].
Далее Ленин продолжает: «Нет. Развитие вперёд, т. е.
к коммунизму, идёт через диктатуру пролетариата и иначе идти не может, ибо сломить
сопротивление эксплуататоров-капиталистов больше некому и иным путём нельзя».
«А диктатура пролетариата, т. е. организация
авангарда угнетённых в господствующий класс для подавления угнетателей, не
может дать просто только расширения демократии. Вместе с громадным
расширением демократизма, впервые становящегося демократизмом для
бедных, демократизмом для народа, а не демократизмом для богатеньких, диктатура
пролетариата даёт ряд изъятий из свободы по отношению к угнетателям,
эксплуататорам, капиталистам. Их мы должны подавить, чтобы освободить
человечество от наёмного рабства, их сопротивление надо сломить силой, — ясно,
что там, где есть подавление, есть насилие, нет свободы, нет демократии»[25].
Таким образом, диктатура пролетариата несёт в себе огромное
расширение демократии — демократии для подавляющего большинства людей, — а
также подавление силой, и исключение из демократии эксплуатирующих и угнетающих
классов. Таков характер изменения демократии в переходный период от капитализма
к коммунизму.
Энгельс в своём письме к Бебелю высказался по этому вопросу
в следующих великолепных словах:
«Пока пролетариат ещё нуждается в государстве, он
нуждается в нём не в интересах свободы, а в интересах подавления своих
противников, а когда становится возможным говорить о свободе, тогда государство
как таковое перестаёт существовать»[26].
Только в бесклассовом коммунистическом обществе станет
возможным говорить о свободе. Только в таком обществе «возможна и будет
осуществлена демократия действительно полная, действительно без всяких изъятий»[27].
Таким образом, демократия при капитализме — для меньшинства,
для имущих классов, потому она ложная, жалкая и урезанная. Диктатура
пролетариата — период перехода от капитализма к коммунизму, впервые приносит не
только демократию для большинства, но также и подавление меньшинства — эксплуататорских
классов. И только коммунизм способен принести полную демократию, без исключения
для всех, потому что тогда уже не будет классов.
При капитализме государство существует как инструмент в
руках эксплуататорского меньшинства для насильственного подавления
эксплуатируемого большинства и является государством в полном смысле этого
слова, ведь «для успеха такого дела, как систематическое подавление
меньшинством эксплуататоров большинства эксплуатируемых, нужно крайнее
свирепство, зверство подавления, нужны моря крови, через которые человечество и
идёт свой путь в состоянии рабства, крепостничества, наёмничества…»[28]
Во время перехода
от капитализма к коммунизму особая машина для подавления — государство — по-прежнему
необходимо. Но это переходное состояние — диктатура пролетариата — «это уже
не государство в собственном смысле, ибо подавление меньшинства эксплуататоров
большинством вчерашних наёмных рабов дело настолько, сравнительно, лёгкое…»[29]
«Наконец, только коммунизм создаёт полную ненадобность
государства, ибо некого подавлять, — «некого» в смысле класса, в
смысле систематической борьбы с определённой частью населения»[30].
В заявлениях Горбачёва по демократизации, которые выполнены
в традициях профессорского либерализма и мелкобуржуазного оппортунизма, нет ни
слова — ни йоты (!) — из приведённых выше замечательных высказываний о
демократии, так блестяще сформулированных Марксом, Энгельсом и Лениным, и об
отношении диктатуры пролетариата к демократии. Заявления Горбачёва по этому
вопросу мертвы, статичны и недиалектичны, полны банальностей и буржуазной
болтовни самого заурядного толка.
Более того, желание Горбачёва вернуться к мелкомасштабному
сельскому хозяйству путём ликвидации государственного и колхозного сельского
хозяйства, не просто уводит от демократии, не говоря уже о решении
продовольственной проблемы, — реализация этого желания неминуемо должна
привести к полному подчинению крестьянства исполнительной власти и стать «подходящей
основой для всемогущей и бесчисленной бюрократии».
В своей удивительно блестящей брошюре «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», написанной почти 140 лет
назад, Карл Маркс сделал несколько действительно глубоких наблюдений за
небольшими наделами крестьян. Эти наблюдения, при всех изменениях технологий и
коммуникаций, ценны и по сей день, и, несмотря на то, что прошло много времени
с тех пор, как они были описаны, остаются в силе при рассмотрении вопроса о
соотношении демократии и небольших крестьянских наделов.
«Парцельные крестьяне составляют громадную массу, члены
которой живут в одинаковых условиях, не вступая, однако, в разнообразные
отношения друг к другу».
«Их способ производства изолирует их друг от друга,
вместо того, чтобы вызывать взаимные сношения между ними. Поскольку миллионы
семей живут в экономических условиях, отличающих и враждебно
противопоставляющих их образ жизни, интересы и образование образу жизни,
интересам и образованию других классов, — они образуют класс. Поскольку между
парцельными крестьянами существует лишь местная связь, поскольку тождество их
интересов не создаёт между ними никакой общности, никакой национальной связи,
никакой политической организации, они не образуют класса. Они поэтому
неспособны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени, будь
то через посредство парламента или через посредство конвента. Они не могут
представлять себя, их должны представлять другие. Их представитель должен
вместе с тем являться их господином, авторитетом, стоящим над ними,
неограниченной правительственной властью, защищающей их от других классов и
ниспосылающей им свыше дождь и солнечный свет. Политическое влияние парцельного
крестьянства, в конечном счёте, выражается, стало быть, в том, что
исполнительная власть подчиняет себе общество»[31].
«…Парцельная собственность по своей природе представляет
собой почву для всемогущей и бесчисленной бюрократии»[32].
В следующей главе мы рассмотрим исторические вопросы,
которые являются лишь эвфемизмом по отношению к такой личности как Сталин.
[1]
Обратный перевод с английского.
[2]
Речь Горбачёва М. С. при закрытии XIX Всесоюзной конференции КПСС.
XIX Всесоюзная конференция КПСС. Стенографический отчёт в двух томах. Том 1.
Москва.: Издательство политической литературы 1988, т. 2, с. 179.
[3]
См. «XXVIII‑ой съезд Коммунистической партии Советского Союза», «LALKAR»,
август–сентябрь 1990 года — о том, почему Горбачёв до определённого срока ещё
хотел остаться во главе партии, для подрыва и разрушения которой он так много
сделал.
[4]
Обратный перевод с английского.
[5]
Оба высказывания даны в обратном переводе с английского.
[6]
Обратный перевод с английского.
[7]
Ленин В. И. Государство и революция. Ленин В. И, ПСС, т. 33,
с. 99.
[8]
Ленин В. И. Государство и революция. Ленин В. И, ПСС, т. 33,
с. 99.
[9]
Ленин В. И. Государство и революция. Ленин В. И, ПСС, т. 33,
с. 99.
[10]
Ленин В. И. Государство и революция. Ленин В. И, ПСС, т. 33,
с. 99.
[11]
Ленин В. И. Государство и революция. Ленин В. И, ПСС, т. 33,
с. 99.
[12]
Маркс К. Критика Готской программы. К. Маркс, Ф. Энгельс.
Сочинения, 2‑е изд., т. 19, с. 18.
[13]
Ленин В. И. Государство и революция. Ленин В. И., ПСС, 5‑е
изд., т. 33, с. 98.
[14]
Ленин В. И. Государство и революция. Ленин В. И, ПСС, т. 33,
с. 99.
[15]
Ленин В. И. Государство и революция. Ленин В. И, ПСС, т. 33,
с. 99.
[16]
Ленин В. И., Государство и революция. Ленин В. И, ПСС, т. 33,
с. 99.
[17]
Ленин цитирует Маркса в «Государство и революция». Ленин В. И., ПСС, т. 33,
с. 95.
[18]
Горбачёв М. С. Перестройка и новое мышление…
[19]
Ленин В. И. Государство и революция. Ленин В. И., ПСС, т. 33,
с. 95.
[20]
Предисловие к 19 тому К. Маркс, Ф. Энгельс, Сочинения, 2‑е изд., т. 19,
с. 7.
[21]
К. Маркс. Критика Готской программы. К. Маркс, Ф. Энгельс,
Сочинения, 2‑е изд., т. 19, с. 27.
[22]
К. Маркс. Критика Готской программы. К. Маркс, Ф. Энгельс,
Сочинения, 2‑е изд., т. 19, с. 27.
[23]
К. Маркс. Критика Готской программы. К. Маркс, Ф. Энгельс,
Сочинения, 2‑е изд., т. 19, с. 27.
[24]
К. Маркс. Критика Готской программы. К. Маркс, Ф. Энгельс,
Сочинения, 2‑е изд., т. 19, с. 27.
[25]
Ленин В. И. Государство и революция. Ленин В. И., ПСС, т. 33,
с. 88–89.
[26]
Ф. Энгельс. Письмо А. Бебелю К. Маркс, Ф. Энгельс,
Сочинения, 2‑е изд., т. 19, с. 5.
[27]
Ленин В. И. Государство и революция. Ленин В. И., ПСС, т. 33,
с. 89.
[28]
Ленин В. И. Государство и революция. Ленин В. И., ПСС, т. 33,
с. 90.
[29]
Ленин В. И. Государство и революция. Ленин В. И., ПСС, т. 33,
с. 90.
[30]
Ленин В. И. Государство и революция. Ленин В. И., ПСС, т. 33,
с. 90.
[31]
К. Маркс. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. К. Маркс, Ф. Энгельс.
Сочинения, 2‑е изд., т. 8, с. 207–208.
[32]
К. Маркс. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. К. Маркс, Ф. Энгельс.
Сочинения, 2‑е изд., т. 8, с. 207–212.
Комментариев нет:
Отправить комментарий