Капиталистическая формация
представляет собой наиболее сложную по сравнению с предшествующими систему
общественного хозяйства. Все противоречия классового
общества получают при капитализме свое наиболее полное развитие и выражение;
противоречие между производительными силами и производственными отношениями,
антагонизм и борьба классов, развитие государства и правовой надстройки,
противоположность города и деревни, отрыв умственного труда от физического.
Ранее, в главе о диалектике, мы уже
выяснили, какими путями идет Маркс в «Капитале», раскрывая перед нами
внутреннюю диалектику капиталистического способа производства. Здесь мы
остановимся на некоторых основных свойствах и основных противоречиях
капитализма и на тех спорных вопросах, которые возникают при изучении
особенностей его экономической структуры. Этого специфического качества, которое характерно для законов и
общественных отношений капиталистической формации, совершенно не видят
буржуазные историки типа вышеназванных Допша и Петрушевского. Точно так же, как
феодализм для них вечная неизменная юридическая
категория, форма политического соглашения, так и «капитализм» представляется им
некоторой, неизменной для всей истории экономической
категорией. Они находят «капитализм» и в рабовладельческом строе, и в средние
века, в феодальный период!
Капитализм — не вечная, неизменная
форма общества. Капиталистическое общество развивается из феодального общества.
В недрах феодальной формации уже до буржуазной революции закладываются материально-технические основы
капитализма, и создаются готовые формы
капиталистического уклада. Технический переворот, подготовляющей победу
капиталистических отношений, состоит в переходе от низкой ремесленной техники, характерной для феодального общества, к более
высокому уровню техники фабрично-заводских предприятий, к машинному
производству. Производство из индивидуального производства самостоятельных,
обособленных друг от друга ремесленников, становится производством,
объединяющим в едином производственном процессе труд многих рабочих, становится
общественным производством. В повышении производительных сил
общественного труда и в обобществлении
его и заключается историческая роль капитализма.
Однако собственность на эти
обобществленные средства производства остается частной собственностью: присвоение произведенного продукта
остается индивидуальным, частным
присвоением капиталистов, собственников средств производства, эксплуатирующих наемный труд пролетариев
в целях получения капиталистической прибыли.
Эта монополия капиталистов на средства производства и эксплуатация ими
пролетариата охраняется государственной властью,
принадлежащей классу капиталистов.
«Капиталистическая система хозяйства,
— характеризует т. Сталин, — означает, что 1) власть в стране принадлежит капиталистам; 2) орудия и средства
производства сосредоточены в руках эксплуататоров;
3) производство подчинено не принципу улучшения материального положения
трудящихся масс, а принципу обеспечения высокой капиталистической прибыли; 4) распределение
народного дохода происходит не в интересах улучшения материального положения
трудящихся, а в интересах обеспечения максимума прибылей эксплуататоров; 5),
капиталистическая рационализация и быстрый рост производства, имеющие своей
целью обеспечение высоких прибылей капиталистов, наталкиваются как на преграду
на нищенское положение и снижение
материальной обеспеченности миллионов масс трудящихся, не всегда имеющих
возможность удовлетворять свои потребности даже в пределах крайнего минимума,
что неизбежно создает почву для неминуемых кризисов
перепроизводства, роста безработицы и т. д.; 6) рабочий класс является
классом эксплуатируемым, работающим
не на себя, а на чужой класс, класс эксплуататоров»[1].
Противоречие
между общественным производством и частным присвоением составляет движущую
силу, основной закон
капиталистического производства. Общественный характер производства находит
свое выражение в планомерной организации труда на каждом отдельном капиталистическом предприятии; частный характер
присвоения проявляется в том, что капиталисты, собственники этих предприятий,
не связаны между собой единой плановой организацией, и в капиталистическом
производстве, взятом в целом,
господствует анархия производства.
Противоречие между общественным производством и капиталистическим присвоением
«выступает как противоречие между
организацией производства в отдельной фабрике и анархией производства во всем
обществе»[2].
Анархия производства — характерная особенность
капиталистического способа производства; она проистекает из свободной конкуренции независимых один
от другого товаропроизводителей, капиталистов. Капиталистическое хозяйство
отнюдь не является организованным
хозяйством, действующим согласно заранее обдуманному плану. Оно ведется
множеством «автономных», обособленных друг от друга капиталистов, связывающихся
между собой лишь через рынок. Законы
капиталистического производства проявляются как естественные, как стихийные закономерности. Они обнаруживаются
лишь как реакция на нарушение этих законов. Основное противоречие капитализма
проявляется в периодических кризисах, потрясающих капиталистический способ
производства. Действие закономерностей капиталистической системы вступает, по
образному, выражению Маркса, «в виде насильственного действия закона природы,
как обнаруживается, например, закон тяготения, когда дом рушится на чью-нибудь
голову». Стихийный характер носит и распределение
труда между различными отраслями
капиталистического производства: «постоянное стремление различных сфер
производства к устойчивому равновесию проявляется только как реакция против
постоянных нарушений этого равновесия»[3].
Противоречие между обобществленным
производством и капиталистическим присвоением получает свое непосредственно
классовое выражение в форме антагонизма между
буржуазией и эксплуатируемым ею пролетариатом.
Этот классовый антагонизм пронизывает всю структуру капиталистического
общества. В сфере производительных сил он находит свое выражение в
противоположности между прошлым и настоящим трудом — мертвым и живым трудом. Монополия капиталистов на средства
производства обособляет от живой
рабочей силы ее собственные продукты и материально-технические условия
реализации этой рабочей силы. Так как труд рабочего находится в постоянной
зависимости от того, будет ли он приложен к средствам производства,
принадлежащим капиталисту, то это приводит к тому, что не живой труд
господствует над своими продуктами, но, наоборот, продукт господствует над производителем: прошлый труд человека,
воплощенный в средствах производства, господствует над его живым трудом.
Отделение средств производства от непосредственных производителей приводит к
представлению о том, что капиталистические средства труда наделены собственной
«производительностью, помимо применяемого к ним труда. Капитал, а не труд
представляется источником стоимости, источником дальнейшего воспроизводства
капиталистических средств производства и капиталистических отношений. В этом и
заключается характерное для капитализма «сращение
материально-технических условий труда с их общественной формой». Это
«овеществление» общественных отношений отличает капиталистический способ
производства от прежних, более прозрачных по своей экономической структуре
докапиталистических формаций.
Последнее обстоятельство
обусловливает противоречивый характер
самого наемного труда при капитализме. Его
производительность выступает как производительность его собственного продукта, производимых им средств
производства. Действенный смысл получает самое понятие производительного труда. Производительным трудом оказывается не
всякий труд рабочего, вытекающий из самой природы материального производства и
способствующий росту производительных сил общества. Понятие производительного
труда рабочего при капитализме включает в себя также специфически общественное,
исторически возникшее производственное отношение капитализма: производителен
лишь труд рабочего, создающий прибавочную стоимость для капиталиста. Класс
рабочих превращается в такую же «принадлежность капитала, как и мертвый рабочий
инструмент», в «одаренные сознанием орудия производства», в «живые машины». Та
же метаморфоза происходит и с наукой,
и с силами внешней, окружающей природы:
и наука и естественные производительные силы также монополизируются капиталистом
и направляются им в своих интересах. По словам Маркса, все «как общественные, так и естественные производительные силы труда, т. е. те, которые он
находит в неорганической природе, существуют как производительные силы
капитала».
Все противоречия капиталистического
способа производства в своем зародыше содержатся уже в основной клеточке
экономической ткани капитализма — в товаре.
Капиталистическое производство — товарное производство. Обмен товаров
накладывает на все продукты производства свой отпечаток. Наряду с
непосредственной полезностью товара — его потребительской стоимостью — заключающийся
в нем общественно-необходимый труд придает товару стоимость. Это значит, что в понятие товара включается понятие общественного отношения, которое, проявляясь
к вещной оболочке товара, выражает возможность обменивать данные товары на
рынке. Товар, по выражению Маркса, есть «вещь чувственно-сверхчувственная».
Лишь в обмене товаров обнаруживаются общественные связи, существующие между
товаропроизводителями: общественные связи людей проявляются как движение и
связь вещей. «Чисто атомистические отношения между людьми в их
общественно-производственном процессе, — говорит по этому поводу Маркс, — приводят
прежде всего к тому, что их собственные производственные отношения, стоящие вне
их контроля и их сознательной, индивидуальной деятельности, принимают вещный характер»[4].
Сам процесс труда «принимает форму движения вещей», купли-продажи рабочей силы.
Кажущаяся, формальная независимость лиц друг от друга дополняется системой
«всесторонне вещной зависимости». На этой экономической основе возникает товарный фетишизм: как в первобытных
религиях изготовленный жрецом фетиш, так и здесь произведенные людьми товары,
подобно фетишам, господствуют над людьми.
Закон стоимости оказывается
единственным регулятором стихийного производства товаров при капитализме. На
основе закона стоимости образуется средняя норма капиталистической прибыли. Стремление капиталистов
обеспечить среднюю норму прибыли устанавливает известную пропорциональность в
распределении общественного труда между различными отраслями производства. В
полном соответствии с этой атомистической экономикой
капитализма находится и его надстройка:
в области государственной организации товарно-капиталистическому производству
«независимых» и «равных» собственников соответствует буржуазная демократия, в
общественном сознании — «юридическое мировоззрение», иллюзии свободы и
равенства членов общества, принцип грубой утилитарной выгоды в действиях
капиталиста.
Как единство процесса труда,
создающего потребительную стоимость, и труда, создающего стоимость, всякое товарное производство внутренне
противоречиво. Но не всякое товарное производство проникнуто классовым антагонизмом. Марксизм
проводит в этом отношении четкое различие между простым товарным производством самостоятельных производителей — крестьян
и ремесленников, — которое зарождается еще при рабовладельческом строе и в
феодальном обществе, и в котором производится лишь стоимость, и товарно-капиталистическим
производством, в котором создается прибавочная
стоимость для капиталиста. Капиталистическое производство исторически
возникло лишь с того момента, когда предметом купли-продажи, товаром, стала и рабочая сила. Последнее же стало
возможно лишь в результате экспроприации непосредственных производителей в
эпоху так называемого «первоначального накопления», когда совершилось отделение рабочей силы от средств
производства.
Проводя это различие между простым
товарным производством и капиталистическим производством, не следует впадать в
противоположную ошибку: не видеть того, что уже в товаре заложены зародыши всех
будущих капиталистических противоречий, что простое товарное производство на
известной исторической ступени своего развития необходимо ведет к классовой дифференциации, экспроприации
непосредственных производителей и к превращению рабочей силы в товар. Поэтому
ошибочно видеть в простом товарном производстве особую, самостоятельную общественную формацию, как это делал,
например, Богданов или в наши дни делает т. Дубровский. Важно помнить, что
стихийно развивающееся простое товарное производство необходимо приводит к
появлению капиталистических отношений. Так в условиях переходного периода
мелкое товарное производство, как выразился Ленин, ежедневно и ежечасно
«химически» выделяет из себя капиталистические элементы, рождая капитализм.
Нужны были: планомерное воздействие выросшей социалистической промышленности,
успехи развития совхозов и колхозов, затем сплошная коллективизация и на ее
основе — ликвидация кулачества как класса, чтоб и в деревне создалась
социалистическая форма хозяйства.
Основные противоречия
капиталистического способа производства находят свое проявление и в распределении народного дохода, т. е.
капиталистического прибавочного продукта. Основная доля его идет не на
переменный капитал, расходуемый на рабочую силу, а на постоянный капитал, на дальнейший рост средств производства.
Процесс капиталистического развития
есть процесс расширенного воспроизводства
капиталистических производительных сил и капиталистических производственных
отношений. Более быстрый рост капиталистических средств производства, по
сравнению с долей рабочего класса, порождает относительный избыток рабочих и позволяет быстро расширять
капиталистическое производство. Движущие силы капиталистического
воспроизводства необходимо искать таким образом во внутренних закономерностях самого капиталистического способа производства, в самой сущности
его как способа производства, основанного на классовой эксплуатации наемного
труда рабочих.
Развитие производительных сил
капитализма и рост производства, как указывает в приведенной выше
характеристике капиталистической системы т. Сталин, не обозначают развития
потребления рабочего класса и отнюдь
ведут лишь к его обнищанию, к ухудшению его материального положения. Однако
ошибочно думать, что поэтому продукт капиталистического производства не может
быть реализован в капиталистическом обществе и что последнее нуждается для
выхода из своих затруднений во внешнем
рынке, в «третьих лицах», т. е. в мелкой буржуазии, в крестьянстве
отсталых стран, без потребления которых якобы немыслимо капиталистическое
производство. На такую точку зрения становились наши народники, которые видели
основную причину капиталистических кризисов не в противоречии между
общественным производством и частным
присвоением, в постоянном отсутствии при капитализме «равновесия» между
производством и потреблением.
Подобную же точку зрения развивала и Роза Люксембург в своей теории накопления
капитала. Между тем Ленин решительно возражал против такого понимания. Ленин,
критикуя теории народников, показал, что пока имеет место капиталистическое
воспроизводство производимый продукт полностью реализуется в самом
капиталистическом обществе, потому что расширение
производства обгоняет потребление: потребность же во внешнем рынке
объясняется лишь безграничным расширением капиталистического производства.
Разумеется, это обстоятельство вовсе не обозначает, что мы можем совершенно
отделить вопрос о «чистом» капитализме от вопроса о крестьянском товарном производстве,
как это делает, например, т. Бухарин, рассматривая экономику переходного
периода.
Остановимся несколько на вопросе о меновых отношениях, роли торгового капитала в развитии
капитализма и на учении Маркса о товарном фетишизме.
Здесь мы также сталкиваемся с целым рядом ошибок и извращений.
Как мы уже могли убедиться,
неокантианцы типа Рубина видят именно в обмене основное общественное отношение
капиталистического общества; к отношениям купли-продажи сводят они
капиталистические производственные отношения, Рубин полемизирует против
«блестящего (?) экскурса» Струве, в котором последний совершенно оторвал
«междухозяйственные» категории, т. е. меновые отношения, от «социальных»
категорий — отношений между классами. Апологету буржуазии Струве — это нужно было
доказать для того, чтобы «доказать», что задача экономистов — изучение лишь
междухозяйственных, т. е. меновых, но не социальных т. е. не
классовых, отношений. По мнению Струве, социальные категории могут лишь
«облекаться в костюм» меновых отношений, почему создается «видимость тождества»
этих якобы совершенно различных категорий[5].
Но возражая Струве, Рубин, в
противоположность ему, отождествляет
основные производственные отношения капитализма с меновыми отношениями. Во
взаимодействии «автономных хозяйств» Рубин видит определенные производственные
отношения — «отношения, которые предполагают определенную социальную структуру
общества» (?). Рубин пытается здесь опереться на положение Маркса, что при
капитализме экономические отношения не носят характера непосредственного
властвования одних классов над другими, а отношение классов проявляется через
посредство «экономического принуждения». Это значит, — толкует Рубин, — что они
осуществляются «через взаимодействие отдельных автономных хозяйствующих
субъектов на началах договора между ними. Классовые отношения имеют своей исходной точкой отношения между
капиталистом и рабочим как между автономными хозяйствующими субъектами»[6].
Будучи совершенно чуждым марксистской диалектике, меньшевик Рубин затушевывает
здесь классовую сущность
капиталистических производственных отношений как отношений классовой
эксплуатации, отождествляя ее с той их формой проявления, которую они получают
на рынке в процессе купли-продажи рабочей силы. Рубин совершенно «забывает»,
что писал Маркс об этой «автономии» рабочего, который вынужден продавать свою рабочую силу; он забывает, что сущность
экономического принуждения капиталистами рабочих ни в какой мере не
исчерпывается этой рыночной «сделкой». Для Рубина вся сложная совокупность
отношений между классами относится в лучшем случае к «материально-техническому»
процессу, а не к социальным отношениям.
Маркс и Энгельс придавали важное
значение обмену при специфической характеристике той или иной общественной
структуры; но они всегда говорили о «производстве и обмене», они не отрывали способа обмена от способа производства.
Как распределение, так и обмен составляют один из моментов процесса
производства в широком смысле слова. Через посредство движения и обмена вещей
происходит обмен различными родами деятельности в этом производственном
процессе. «Обмен, — говорят Маркс, — во всех своих моментах или непосредственно
заключен в производстве или определяется
этим последним»...[7]
«Вообще способ обмена продуктов соответствует форме производства»[8].
И действительно обмен товаров в обществе простых товаропроизводителей, торговля
в буржуазном обществе и советская торговля — совершенно различные формы меновых
отношений, которые определяются каждый раз отношениями производства,
взаимоотношениями классов. Отношения купли-продажи в капиталистическом обществе
поэтому никак не могут быть основными производственными отношениями: они лишь
выявляют в особой, исторически необходимой форме купли-продажи рабочей силы
основные классовые производственные отношения капитализма, отношения классовой
эксплуатации. Когда Струве производит отрыв «хозяйственных», меновых отношений
от отношений «социальных», он затушевывает то обстоятельство, что меновые
отношения являются хотя и особой, но лишь исторически необходимой формой, в какой
проявляются взаимоотношения между классами в условиях товарного производства.
Однако не лучше представляет себе взаимозависимость производства и обмена его
«критик» Рубин. Как и все буржуазные экономисты, Рубин подменяет производство
обменом. Он сводит социальное содержание капиталистических производственных
отношений к той специфической форме их проявления, какую они приобретают в
процессе купли-продажи рабочей силы.
На явно ошибочный путь становятся
некоторые советские историки, которые придают торговле и торговому капиталу решающее значение при объяснении
происхождения и исторического развития капиталистического способа производства.
Следуя буржуазным теориям Допша и Петрушевского, они видят в развитии обмена
основную причину перехода от феодализма к крепостничеству, причем рассматривают
эту особую форму феодальных отношений как раннюю форму капитализма. Некоторые
из этих историков говорят об «эпохе торгового капитала» и даже «торговом капитализме», понимая под этим термином
особую систему производственных отношений. Например, торговому капиталу
придается иногда чрезвычайно преувеличенное значение при объяснении процесса
развития самодержавия в России[9].
Нет сомнения, что развитие торговли
играло немалую роль в историческом развитии капитализма. Но развитие торговли,
взятое само по себе, не могло бы обеспечить переход от простого товарного
производства к капиталистическому производству: для такого перехода необходимо
было развитие внутренних противоречий старой феодальной формации, нужна была
ломка старых производственных отношений, свойственных феодальному обществу. Для
перехода к капитализму нужны были: процесс экспроприации крестьян и свободных
ремесленников, развитие новых буржуазных производственных отношений, переход от
ремесла через мануфактуру к фабрике. Торговый, или купеческий, капитал,
согласно указанию Маркса, сам по себе не создает стоимости и прибавочной
стоимости, он лишь способствует обмену товаров. Процесс же обмена совершается,
как уже указано, в самых различных формах, начиная от наиболее ранней формы
простого разбоя, — всегда в зависимости от господствующею способа производства. Поэтому ошибочно
утверждение некоторых историков, что российское самодержавие представляло
интересы торгового капитала. Ленин не раз указывал, что в царском самодержавии
нужно видеть выразителя интересов феодального класса, класса крупных
землевладельцев, господствовавшего в России вплоть до революции 1917 г.
Еще более неправильно говорить о торговом «капитализме» и видеть в нем особую
самостоятельную формацию так, как это делали, например, Богданов, Степанов и
некоторые другие. Преувеличивать роль торгового капитала при выяснении
исторического развития капитализма — это значит исходить из дополнительных,
«внешних» факторов, а не из внутренних
противоречий, заложенных в классовых производственных отношениях
феодального общества, в недрах которого вызревают предпосылки капитализма.
К замазыванию классовой сущности
капиталистических производственных отношений приводит и то понимание учения
Маркса о товарном фетишизме, которое
проповедует Рубин. Чтобы понять характер производственных отношений
капиталистического общества, Рубин, как мы видели, отправляется не от
производства, а от обмена. Производственные отношения, т. е. попросту
меновые отношения, по мнению Рубина, каждый раз «создаются» на рынке: люди
связываются между собой только через посредство вещей — товаров. Поэтому Рубин
видит в теории товарного фетишизма «основу
всей экономической системы Маркса»[10].
В действительности же основу всей экономической теории Маркса составляет, по
его собственным словам, «раскрытие закона развития современного буржуазного
общества». Отправной пункт для Маркса здесь не товарный фетишизм, но классовая эксплуатация, присвоение
прибавочной стоимости капиталистом. Маркс, Энгельс, Ленин отправляются от
общественных, производственных отношений капитализма, а не от их вещной
оболочки. Самый фетишизм товаров получает, по указанию Маркса, наиболее полное
развитие лишь тогда, когда развивается купля-продажа рабочей силы, т. е.
при капиталистических отношениях: «овеществление» общественных отношений
получает свое полное завершение в капитале.
Несомненно, что уже в товаре заложены все противоречия капитализма. Однако,
чтобы правильно понять эти противоречия и пути развития
товарно-капиталистического производства, недостаточно исходить из условий
простого товарного производства. Понять полностью природу товарного фетишизма и
причины его развития можно, только исходя из основного противоречия капиталистического производства — между
общественным производством и частным присвоением.
Это основное противоречие
капиталистического способа производства — противоречие между общественным
характером производства и капиталистическим присвоением — находит свое
выражение в периодических экономических кризисах,
в кризисах перепроизводства. Все
противоречия получают во время кризисов необычайное обострение, которое должно
привести к разрушению самой капиталистической системы.
«Основа экономических кризисов
перепроизводства, — указывает т. Сталин, — их причина лежит в самой системе капиталистического
хозяйства. Основа кризиса лежит в противоречии между общественным характером
производства и капиталистической формой присвоения
результатов производства. Выражением
этого основного противоречия капитализма является противоречие между
колоссальным ростом производственных
возможностей капитализма, рассчитанных на повышение капиталистической
прибыли, и относительным сокращением
платежеспособности со стороны миллионных масс трудящихся, жизненный уровень
которых капиталисты все время стараются держать в пределах крайнего минимума.
Чтобы выиграть в конкуренции и выжать побольше прибыли, капиталисты вынуждены
развивать технику, проводить рационализацию, усилить эксплуатацию рабочих и
поднять производственные возможности своих предприятии до крайних пределов.
Чтобы не отстать друг от друга, все капиталисты вынуждены так или иначе стать
на этот путь бешеного развития
производственных возможностей, но рынок внутренний и рынок внешний,
покупательная способность миллионных масс рабочих и крестьян, являющихся в
последнем счете основными покупателями, остаются на низком уровне. Отсюда кризисы перепроизводства»[11].
«Буржуазные производственные
отношения, — говорит Маркс в предисловии «К критике политической экономии», — составляют
последнюю антагонистическую форму
общественного производства. Но производительные силы, развивающиеся в лоне
буржуазного общества, создают в то же время материальные условия, необходимые
для разрешения этого антагонизма». Развитие производительных сил общественного
труда доводит до столь высокого уровня технический базис капитализма, его
производственные возможности и столь усиливает процесс все возрастающего
обобществления производства, что капиталистическая форма присвоения
превращается в подлинные оковы, препятствующие дальнейшему развитию
производительных сил. Кризисы — симптом этого растущего возмущения производительных сил против капиталистических
производственных отношений. Дальнейшая централизация капиталов, концентрация
производства, рост монополий, растущее возмущение рабочего класса должны
привести к неизбежному взрыву
частнособственнической оболочки.
«Историческую тенденцию
капиталистического накопления» Маркс характеризует как диалектический процесс,
в котором происходит диалектическое «отрицание отрицания» той экспроприации
мелкой частной собственности крестьян и ремесленников, которая была произведена
некогда капиталистическим способом производства. «Теперь экспроприации подлежит
уже не рабочий, сам ведущий самостоятельное хозяйство, а капиталист, эксплуатирующий
многих рабочих». Эта экспроприация совершается путем имманентных законов самого
капиталистического способа производства, путем централизации капиталов. «Рука об руку с этой централизацией или
экспроприацией многих капиталистов немногими развивается кооперативная форма процесса труда во все более широких, крупных
размерах...» «Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала,
которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса производства, возрастает масса нищеты, угнетения,
рабства, вырождения, эксплуатации, но вместе с тем и возмущение рабочего класса, который обучается, объединяется и
организуется механизмом самого процесса капиталистического производства.
Монополия капитала становится оковами
того способа производства, который вырос при ней и над ней. Централизация
средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они
становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической
частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют...»[12].
Эта историческая тенденция
капиталистического развития, гениально предсказанная Марксом еще в эпоху
господства промышленного капитала, получает свою реализацию в современных нам
условиях, на новейшем, высшем и последнем этапе капитализма — при империализме. Продолжая дело Маркса,
Ленин дал свою глубочайшую характеристику основных свойств и основных
противоречий империалистической стадии развития капитализма.
Экономическая
сущность империализма сводится к тому, что империализм есть монополистический капитализм.
Империализм представляет собой, будучи рассматриваем исторически, «развитие и прямое продолжение основных
свойств капитализма вообще». Поэтому не следует говорить об империализме
как особой общественной формации: мы
имеем здесь лишь этап в развитии капитализма, сохраняющий все его основные
свойства. Вместе с тем империализм обозначает переход капитализма на новую
ступень и тем самым приобретение им некоторых новых качественных особенностей, — хотя мы остаемся в рамках того
же капиталистического способа производства. Капитализм, согласно указаниям
Ленина, становится империализмом «лишь на определенной, очень высокой ступени своего развития, когда некоторые основные
свойства капитализма стали превращаться в свою
противоположность, когда по всей линии показались и обнаружились черты переходной эпохи от капитализма к более
высокому общественно-экономическому укладу. Экономическая основа в этом
процессе есть смена капиталистической свободной
конкуренции капиталистическими монополиями.
И в то же время монополии, вырастая из свободной конкуренции, не устраняют ее, а существуют над ней и
рядом с ней, порождая этим ряд особенно
острых и крупных противоречий, трений, конфликтов». В этом смысле
«монополия есть переход к более высокому строю». В этом смысле империализм — «канун пролетарской революции».
Империализм есть таким образом не
только политика, как пытаются
представить дело буржуазные экономисты и социал-фашисты, но и экономика новейшей стадии капитализма.
Ленинское определение империализма замечательно тем, что оно схватывает самую
экономическую сущность империализма, рассматривая его как новый этап в развитии
капиталистического способа производства, когда некоторые основные свойства
капитализма переходят в свою противоположность, когда свободная конкуренция
сменяется монополией и т. д. В то же время мы должны рассматривать
империализм как продолжение и развитие
основных свойств капитализма, как сохранение всех основных капиталистических
противоречий, которые еще более возрастают
и обостряются в монополистический период. Таким образом основное
противоречие капитализма — противоречие между обобществленным производством и
капиталистическим характером присвоения — еще более обостряется в эпоху
империализма. Конкуренция сохраняется наряду
с монополией: единство конкуренции и монополии, их переплетение является при
империализме выражением все того же основного противоречия.
Буржуазные экономисты исходят из
своих апологетических представлений о вечности и неизменности
капиталистического строя. Поэтому огромное большинство из них старается не
замечать изменений, происходящих в экономической
структуре капитализма. Империализм сводится ими к системе внешней политики, которая направлена на завоевание и присоединение
промышленно отсталых стран; эта политика за редкими исключениями получает их
одобрение и поддержку.
Социал-фашисты в своем стремлении
затушевать противоречия империализма оказываются менее дальновидными, чем
некоторые наиболее зоркие из буржуазных экономистов. Так, например, Каутский
также предпочитает отрывать политику
империализма от его экономики. Он видит в империализме не ступень развития
хозяйства, не новую стадию в развитии капитализма, а лишь только колониальную политику, к которой, по его мнению,
стремится «высокоразвитый промышленный
капитализм» и которая находит свое выражение в захвате империалистическими
государствами отсталых аграрных областей. Каутский представляет дело таким
образом, будто для империализма возможна политика «менее» империалистическая и
будто рабочему классу нужно вести борьбу лишь с наиболее отрицательными
проявлениями этой политики. Ленин решительно осудил эту попытку Каутского
оторвать колониальную политику империализма от его экономики. «Колониальная
политика и империализм, — говорит Ленин, — существовали и до новейшей ступени
капитализма, и даже до капитализма... Но «общие» рассуждения об империализме,
забывающие или отодвигающие на задний план коренную разницу общественно-экономических формаций, превращаются неизбежно
в пустейшие банальности...».
По совершенно справедливому указанию
Ленина, Каутский, перенося центр тяжести в политику, затушевывает самые
коренные противоречия экономики этой новейшей ступени капитализма. Каутский
проводит «мысль, будто господство финансового капитала ослабляет неравномерности и противоречия внутри всемирного
хозяйства, тогда как на деле оно усиливает
их»[13].
В этом «притуплении» капиталистических противоречий и заключается сокровенный
смысл каутскианской теории ультраимпериализма.
Каутский полагает, будто новая «внешняя политика» промышленного капитализма,
оставшегося, по его мнению, неизменным и продолжающего здравствовать,
безболезненно, без всякой революции приведет нас к образованию единого
всемирного капиталистического треста. Это, по мнению Каутского будет обозначать
прекращение войн, ослабление конкуренции между империалистами и «общую
эксплуатацию мира интернациональным объединенным финансовым капиталом».
Следует отметить, что к ошибкам,
близким к каутскианству, приходила в своем понимании империализма и Р. Люксембург.
Исходя из своей теории накопления капитала, Р. Люксембург видела в
империализме «политическое выражение процесса накопления капитала в его
конкурентной борьбе за остатки некапиталистической мировой среды, на которые никто еще не наложил своей руки».
Подобно Каутскому, Р. Люксембург отождествляла империализм с колониальной,
политикой промышленного капитализма,
не видя новых экономических особенностей империализма, не понимая, что борьба
идет за передел уже поделенного мира.
Каутскианские идеи получили свое
дальнейшее оппортунистическое развитие в так называемой теории организованного капитализма. Последняя
находит себе горячую защиту среди теоретиков социал-фашизма. В основе теории
организованного капитализма лежит воззрение, будто бы современный капитализм
уже перешел в более высокую форму своего развития, когда капиталистическая
анархия сменилась капиталистической плановостью.
Капитализм тем самым превращается социал-фашистами в «организованный»,
ведущийся по плану тип хозяйства. Самим капитализмом, по их мнению, подготовляются
все условия для совершенно безболезненного, «эволюционного» перехода к более
высокой, социалистической форме производства.
Социал-фашисты указывают на условия
так называемого государственного капитализма
в период империалистической войны, т. е. тогда, когда буржуазное
государство, представляя интересы всего класса капиталистов, более интенсивно
вмешивалось в экономическую жизнь и делало попытки некоторого ее регулирования
в военных нуждах. Основываясь на этих несовершенных и временных попытках
«регулирования» в период войны, современные социал-фашисты говорят о
возможности планового хозяйства при капитализме! «Организованный капитализм, — заявляет,
например, Гильфердинг, — означает в действительности принципиальную замену
капиталистического принципа свободной конкуренции социалистическим принципом планомерного производства»[14].
Теория организованного капитализма есть теория «мирного врастания» капитализма
в социалистическое общество, действительный переход к которому отодвигается
социал-фашистами в отдаленное будущее.
Некоторые основные моменты этой
типично реформистской теории нашли свое теоретическое обоснование в
механистической методологии т. Бухарина. Тов. Бухарин весьма односторонне
понимает процесс централизации капиталов и концентрации производства,
характерный для империалистической эпохи. Он имеет в виду смену свободной
конкуренции монополией. Но он не понимает той внутренней диалектики
империализма, когда свободная конкуренция, порождая монополию, не только не
устраняется, но продолжает существовать одновременно и наряду с монополией и
когда это сочетание конкуренции и монополии еще более обостряет основные
капиталистические противоречия. По мнению т. Бухарина, при империализме
капиталистическая конкуренция продолжает существовать лишь в международном
масштабе — между трестированными государствами, но она исчезает внутри государств, сменяясь здесь
монополией. Более того: «абстрактно-теоретически» т. Бухарин считал
возможным образование и единого всемирного треста. Естественно, что причины обострения
противоречий империализма т. Бухарин должен был искать не во внутренних противоречиях
империалистической экономики, а во внешних
для каждого отдельного государства условиях. Основной признак империализма для т. Бухарина
не переплетение монополии и конкуренции, а концентрация насилия и принуждения
со стороны империалистических трестов, объединенных в государственном масштабе
и конкурирующих между собой.
Все эти особенности понимания
империализма заставили т. Бухарина крайне преувеличить черты, характеризующие
«плановость» и «организованность» современного капитализма, и скатиться на явно
оппортунистические рельсы в понимании путей его развития. В своей «Экономике
переходного периода» т. Бухарин рассматривал процесс обобществления при
государственном капитализме по-богдановски — как мирный «организационный»
процесс. Он видел в государственном капитализме периода войны «рационализацию»
производственного процесса, когда, по его мнению, прибавочная стоимость
капиталиста начинает превращаться в простой прибавочный продукт. Бухарин
забывал при этом, что госкапитализм в условиях буржуазного общества неразрывно
связан с капитализмом, а стало быть, с трестами, акциями, монополиями[15].
В позднейших статьях Бухарин еще раз развил свою мысль об этой растущей «плановости»
капитализма, хотя названные статьи были написаны им уже накануне современного
мирового кризиса...
Между тем Ленин считал всякие
разговоры о возможности устранения кризисов при сохранении капиталистических
отношений «сказкой буржуазных экономистов». «Напротив, — писал он, — монополия,
создающаяся в некоторых отраслях
промышленности, усиливает и обостряет хаотичность, свойственную всему капиталистическому производству в
целом; несоответствие в развитии земледелия и промышленности, характерное
вообще для капитализма, становится еще больше... Усиленно быстрый рост техники
несет с собой все больше элементов несоответствия между различными сторонами
народного хозяйства, хаотичности кризисов...» И это обострение противоречий, — по словам Ленина, — является самой
могучей двигательной силой переходного исторического периода»[16].
Для полного представления об
империализме как о последнем этапе капитализма необходимо остановиться на
вопросе о неравномерности развития
капитализма на его империалистической стадии. Закон неравномерного развития капитализма получил в работах Ленина
и Сталина исчерпывающую характеристику. Ленин установил, как общее значение этого закона для всего
развития капитализма, так и особое
значение, которое он приобретает в империалистическую эпоху. Сама анархия
капиталистического производства совершенно неизбежно вызывает неравномерность и
скачкообразность в развитии отдельных предприятий и целых стран, которые
обгоняют друг друга. «Неравномерность и скачкообразность в развитии отдельных
предприятий, отдельных отраслей промышленности, отдельных стран неизбежны при
капитализме»[17],
— указывал Ленин. «Равномерного развития отдельных предприятий, трестов,
отраслей промышленности, стран при капитализме быть не может»[18].
«Неравномерность экономического» и политического развития есть безусловный закон капитализма»,[19]
— писал Ленин в другом месте. Вместе с тем на ряде примеров Ленин показал, как обостряется эта неравномерность
капиталистического развития в период империализма,
где ее усиливает переплетение конкуренции и монополии.
Эта основная мысль Ленина была
совершенно извращена Троцким и Зиновьевым. И Троцкий и Зиновьев доказывали, что
неравномерность развития — общий закон для всего капиталистического развития,
что поэтому, наоборот, именно до эпохи монополистического капитализма было
больше «экономического неравенства» отдельных стран и что сейчас этой
неравномерности в развитии становится гораздо меньше, что эта неравномерность развития ослабляется в период империализма.
Тов. Сталин указал, что эта установка
Троцкого и Зиновьева ведет их в болото каутскианской теории ультраимпериализма.
«Неравномерность экономического и политического развития, — указывал т. Сталин,
— несравненно больше, чем было
прежде, проявляется она острее, чем
раньше, причем неравномерность эта ведет обязательно и неминуемо к скачкообразности развития, ведет к тому,
что отставшие в промышленном отношении страны в более или менее короткий срок
перегоняют ушедшие вперед страны, что не может не создать таким образом
предпосылок для грандиозных империалистических
войн и возможности победы социализма в одной стране». Тов. Сталин
обосновывает этот закон неравномерности развития при империализме особенностями
эпохи финансового капитала: тем, что раздел мира империалистами уже закончен,
что борьба за рынки приводит к вытеснению с рынка «забежавших вперед держав», к
выдвижению новых держав, которые быстрее успевают развивать свою технику.
Необходимость насильственного передела
уже ранее поделенного мира ведет к открытым конфликтам между империалистическими
государствами, к империалистическим войнам. С другой стороны, она создает
возможность прорыва
империалистической цепи и победы социализма в одной стране[20].
Империализм развивает далее и
приводит к обострению все основные
противоречия капитализма: противоречие между ростом производительных сил и
капиталистическими производственными отношениями, противоречие между
общественным характером производства и частным характером присвоения, равно как
и выражающее его противоречие между организацией производства на отдельном
предприятии и анархией его во всем обществе: империализм еще более обостряет
классовый антагонизм между буржуазией и пролетариатом.
В эпоху империализма противоречие
между могучими производительными силами, созданными капитализмом, и капиталистическими
производственными отношениями выражается в загнивании
капитализма. Империализм обостряет конкуренцию между монополистическими
объединениями капиталистов, что ведет к известному росту техники. Но наряду с этим и в противоречии с этим капиталистические
монополии ставят пределы росту
технических производственных возможностей. Монопольные цены на товары, которые
могут устанавливать капиталисты, лишают их побудительных стимулов к дальнейшему
техническому движению вперед. Более того: они создают экономическую возможность
для капиталистов искусственно задерживать
технический прогресс. Создается тенденция, направленная к техническому застою и загниванию приобретенных
производительных сил: для капиталиста теряет смысл поощрять новые научные
открытия, приобретать новые машины и т. д., если исчезает конкуренция со
стороны других капиталистов, если имеется возможность оставаться при старых
средствах производства и положить под сукно новые изобретения.
То же загнивание проявляется в
особой форме «экономического паразитизма». Образуется целый слой лиц, живущих
на доходы от денежных бумаг и совершенно оторванных от производства, — слой
рантье. Этот экономический паразитизм иногда осуществляется целыми странами.
Так после последней империалистической войны ряд стран-победительниц в течение
ряда лет живет на счет репараций, выкачиваемых из побежденных стран — Германии
и Австрии.
Поэтому неправильно говорить, как
это делает, например, вслед за теоретиками «организованного» капитализма т. Деборин,
что в экономическом отношении империализм представляет собой «прогресс».
Диалектическое противоречие
империализма состоит именно в том, что, несмотря на гигантское обобществление
производительных сил, которые уже не соответствуют частнособственническим
отношениям, наряду с известным ростом техники и т. д. империализм
одновременно приводит к величайшей экономической реакции, к экономическому
застою и загниванию. Этим реакционным тенденциям экономики империализма вполне
соответствует и его политическая и идеологическая надстройка — переход буржуазии в области политики и идеологии от
буржуазной демократии к открытому фашизму.
Разумеется, в одинаковой степени
было бы ошибочно и обратное: полагать, что современный капитализм неспособен
уже ни к какому дальнейшему, хотя бы относительному,
развитию своих производительных сил. На такую точку зрения становится троцкизм. Будучи совершенно чужды
диалектическому взгляду на скачкообразный и противоречивый характер
империалистического развития, Троцкий, а за ним и т. Преображенский
полагают, что при империализме на «продолжительный срок (в 20–25 лет)»
происходит «абсолютная приостановка
развития производительных сил», после чего может начаться «новая эпоха
капиталистического подъема» (?!)[21].
Эта троцкистская теория периодов «стагнации» капитализма в корне чужда
ленинизму. Внутреннее противоречие империализма заключается именно в том, что,
несмотря на ярко выраженную тенденцию к застою и загниванию, империализм в
известных пределах оказывается способным воспроизводить и даже расширять капиталистические
отношения, что и создает периоды относительной «стабилизации» капитализма.
Однако эта стабилизация носит весьма
относительный и эфемерный характер,
поскольку она устанавливается на фоне общего
кризиса капитализма. Капитализм уже не в состоянии «давать простор»
развитию созданных им могучих производительных сил. Гибель его становится
неизбежной. В грандиозных мировых экономических кризисах, свидетелями
величайшего из которых мы являемся сейчас, происходит бессмысленное уничтожение
производительных сил, выясняется невозможность их широкого применения в
условиях капитализма. Растет перепроизводство не находящих себе сбыта предметов
потребления, которые вынуждены уничтожать капиталисты, и в то же время растут
нужда и нищета эксплуатируемых классов.
Современный мировой экономический кризис имеет как это указал т. Сталин,
ряд особенностей, отличающих его от прежних кризисов капитализма. Кризис
сильнее всего поразил главную страну капитализма — Соединенные штаты. Кризис
промышленный переплелся с кризисом сельскохозяйственным в аграрных странах; в
силу стремления капиталистов сохранить свои монопольные цены кризис является
особенно мучительным и длительным; наконец нынешний экономический кризис
развертывается на базе общего кризиса капитализма, начавшегося вместе с
империалистической войной, с эпохой войн и революций, когда подрываются самые
устои капитализма.
Мировой кризис ведет к обнажению и
дальнейшему обострению всех противоречий
мирового капитализма: противоречий между важнейшими капиталистическими странами,
между странами-победительницами и побежденными, между империалистическими
государствами и колониями, между буржуазией и пролетариатом. «Но кроме этих
противоречий, — указывает т. Сталин, — существует еще одно противоречие...
Это есть противоречие между капитализмом
в целом и между страной строящегося социализма»... «Наряду с
капиталистической системой хозяйства существует социалистическая система, которая растет, которая преуспевает,
которая противостоит капиталистической системе и которая самим фактом своего
существования демонстрирует гнилость капитализма, расшатывает его основы».
Противоречие между капиталистической
и социалистической системами, по словам т. Сталина, «вскрывает до корней все противоречия капитализма и собирает их в
один узел, превращая их в вопрос жизни и смерти самих капиталистических
порядков»[22].
Империализм — не только загнивающий, но и умирающий капитализм. Начавшаяся русским Октябрем мировая
пролетарская революция должна обеспечить переход во всем мире к новому, более
высокому, социалистическому
способу производства.
[6]
Рубин, Очерки по теории стоимостей, с. 61–62.
[7]
Маркс, К критике политической экономии, предисловие.
[8]
Маркс, Нищета философии, с. 7.
[9]
См., например, работы А. Богданова и И. Степанова, С. Пионтковского,
Томсинского, Н. Розенталя, С. Кунисского, Малышева и др.
[10]
Рубин, Очерки по теории стоимости, с. 13.
[11]
Сталин, Вопросы ленинизма, с. 608.
[14]
«Протоколы социал-демократического партейтага», выступление Гильфердинга,
1927 г.
[20]
Сталин, Вопросы ленинизма.
[21]
См. Троцкий, Европа и Америка; Преображенский, Закат капитализма, 1931 г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий