Понятие общественно-экономической формации.

Для всей буржуазной общественно-исторической науки, на различных ступенях ее развития, характерным остается неумение и нежелание ее объективно, материалистически подойти к обществу и в то же время понять отличающие его от остальной природы, присущие ему особые законы развития.

Из поля зрения буржуазных и мелкобуржуазных социологов и историков совершенно выпадает объективная, материальная основа общественной жизни, независимая от идеальных мотивов людей, — ее экономическая структура. Буржуазная наука не в состоянии выделить в сложной сети общественных явлений важные и неважные явления, выявить основные движущие силы развития — вскрыть экономическую сущность общества за его политическими и идеологическими формами. Исследованием политических и юридических форм общества философы и социологи ограничивают все свое рассмотрение общественной жизни. При этом они стремятся вывести формы государства и права из тех или иных человеческих идей. Буржуазная наука вообще видит в наличии сознания, идейных побуждений, целей — единственное отличие общества от всей остальной природы. Она не замечает специфического качества общественных отношений людей, особых законов общественного развития. Для буржуазной социологии существуют лишь отдельные люди и идеи, цели, намерения этих личностей: через посредство сознания люди вступают друг с другом в сношения и таким путем образуют общество. Чтобы понять характер общественной жизни, буржуазная наука отправляется от индивидуума, от отдельной личности и ее сознания. Люди, составляющие общество, мыслятся буржуазными социологами, как отдельные, независимые друг от друга «равноправные» личности. Буржуазная наука не рассматривает эти личности в качестве членов исторически определенных общественных отношений, которые в действительности формируют характер и свойства каждой отдельной личности — в качестве членов общественных классов. Подход буржуазной социологии к обществу — индивидуалистический и натуралистический, биологический: человек, с которого начинается изучение общества, понимаются ею как существо естественное, физическое, физиологическое, психологическое существо и т. д. Ему приписываются прирожденные черты характера и стремления, которые якобы свойственны человеческой природе «вообще», но в действительности весьма напоминают мышление современного буржуа.

Неудивительно, что при таком подходе к изучению общественной жизни общество обычно отождествляется в буржуазной науке с государством и правом. Еще Фихте и Гегель называли гражданское общество «государством нужды и рассудка», т. е. считали общество как бы низшей формой, подчиненной государству. По этому же испытанному пути политических и юридических определений общества идет и современная буржуазная наука. Небезызвестный Р. Штаммлер, немецкий юрист и вдохновитель наших отечественных Струве; и Булгаковых, видел основной признак общественной жизни в наличии в ней правового регулирования, юридических норм. В обществе мы, по мнению Штаммлера, должны различать, его «материю», хозяйство — под хозяйством Штаммлер разумеет технику производства — и право — «форму» общественной жизни. По Штаммлеру, право это то, что связывает между собой людей и «регулирует» характер и цель исторического развития.

Современные буржуазные фашистские теоретики, желающие дать какое-либо объяснение обществу как чему-то целому, понять общественную связь людей, также ищут причину этой связи в правовых и нравственных силах, и идеалах, в неземной духовной силе, в боге. Так, например, экономист Штольцман, представитель «социального» направления, считает, что общественное регулирование — это «предметный осадок основных этических сил», «нравственного идеала». Фашистский социолог О. Шпанн также полагает, что «хозяйство является внешним выражением духовной жизни»: общество как целое, по его мнению возникает благодаря «творческой, побуждающей к жизни силе», от искры божественного существа.

Несомненно, одно из существенных отличий истории общества от развития природы состоит в том, что в истории действуют люди, одаренные сознанием, движимые убеждениями и ставящие себе определенные цели. Все, что побуждает к деятельности людей, должно проходить через их головы и воздействовать на их волю. Но это обстоятельство вовсе не означает, что идеальные мотивы и цели людей являются здесь основными, что они определяют объективные общественные отношения, законы исторического развития.

У всех исторически предшествовавших нам поколений людей, в антагонистических общественных формациях не было правильного, глубокого понимания материальных условий и объективных законов общественного развития, а стремления отдельных личностей и классов противоречили одни другим, не будучи объединены единым планом. Поэтому и сознание отдельных личностей, и нравственные идеалы и даже правовые нормы могли оказывать на ход общественного развития лишь очень незначительное воздействие. Лишь пролетарская революция делает возможным планомерное строительство социализма, основанное на глубоком познании его материальных условий, на единстве плана осуществляющего под руководством партии свою диктатуру рабочего класса с объективными законами развития нового общества. Исторический материализм в противовес всей буржуазной, идеалистической социологии выявляет независимые от сознания объективные, материальные корни общественных отношений, чтобы объяснить происхождение государственных и правовых норм, человеческих целей и стремлений, независимо от «идеальных начал», из которых эти нормы и цели якобы проистекают, а также роль человеческого сознания в общественном развитии, роль и значение революционной теории в руках революционного класса, а также те изменения, которые происходят в различных общественно-исторических условиях.

Натурализм, субъективизм и индивидуализм буржуазных учений об обществе имеют свои классовые корни в самом строении буржуазного общества. Вместе с развитием товарно-капиталистического производства и свободной конкуренции личность товаровладельца освобождается от прежних естественных связей, связывавших человека с родом и общиной. Личность как бы обособляется от других, противостоящих ей, также «свободных» и «равных» ей владельцев товаров. Буржуазная наука отправляется поэтому от отдельной личности, от индивида, — от его желаний, интересов, преследуемых им целей. На деле эти индивиды являются буржуазными индивидами, с их классовыми интересами и буржуазными идеалами. На этой классовой основе возникли все так называемые «робинзонады» XVIII в., т. е. такие представления буржуазных экономистов об обществе, которые строились путем рассмотрения мотивов и стремлений, побуждающих к деятельности какого-нибудь одинокого охотника и рыболова, оторванного от общества других людей. Стремление отправляться при изучении общества от субъективных взглядов и от эгоистических потребностей отдельного буржуа сохраняется и во всей позднейшей буржуазной науке об обществе, например, в психологической «австрийской» школе буржуазной экономии.

«В буржуазном обществе, — говорит Маркс, — различные формы, общественной связи выступают по отношению к отдельной личности просто как средство для ее частных целей, как внешняя необходимость. Однако эпоха, которая порождает эту точку зрения — отъединившегося индивида, — является как раз эпохой наиболее развитых общественных (т. е. с этой точки зрения всеобщих) связей»[1]. Современному фашизму, который уже не может закрывать глаза на наличие этих связей, остаются, как мы видели, искать их объяснения в божественной воле!

С индивидуализмом, натурализмом и субъективизмом буржуазной науки неразрывно связана еще одна характерная черта — крайняя абстрактность буржуазных представлений об обществе. «Что такое общество, что такое общественный прогресс?» — вопрошают буржуазные историки и социологи и отвечают на эти вопросы рассуждениями о «сущности» человека, о человеческой «природе». Эти суждения, вытекающие из условий буржуазного общества, должны, по их мнению, иметь общее, вечное, неизменное значение для всех исторических эпох и для всех народов. Общественные отношения и законы общественного устройства отождествляются таким путем с всеобщими законами природы. Вместо того чтобы изучать действительные, исторические, изменяющиеся общественные связи и отношения, буржуазная наука погашает все исторические различия в общечеловеческих законах. Общественное производство, по словам Маркса, изображается буржуазной экономией «как заключенное в рамки вечных законов природы, не зависимых от истории, чтобы при этом удобном случае подсунуть буржуазные отношения в качестве непреложных естественных законов общества in abstractо»[2].

Мелкобуржуазные социологи также говорят об обществе «вообще», соответствующем «природе» человека. Небезызвестный идеолог народничества Н. К. Михайловский видел в этом важнейшую задачу своей «субъективной» социологии. Изучая общество, полагал он, необходимо выяснить общественные условия, при которых могут получить удовлетворение «потребности человеческой природы». Такой идеал общественной жизни народники искали в старой крестьянской общине, не замечая исторической связи этой общины с натуральным хозяйством, с феодальными общественными отношениями, не видя разложения этой общины вместе с развитием капитализма.

Недалеко от этих буржуазных и мелкобуржуазных позиций ушел в своем извращении марксистского учения об обществе и современный социал-фашизм. Явно эклектическую, в сущности ту же субъективистскую и натуралистическую позицию в вопросе об обществе, лишь несколько прикрашенную «марксистской» фразеологией, занимает Каутский. Каутский начинает с того, что «делит» человека на целых три существа: эгоистическое существо, т. е. существо естественное, существо общественное и наконец существо половое. Каутский рассматривает обособленно законы развития каждой такой стороны человеческой «природы». Он не видит реального единства всех этих моментов в процессе общественной жизни, — и что особый характер их единства на каждой исторической ступени определяют общественные отношения. Каутский, напротив того, видит в общественных связях не более как проявление социальных инстинктов, которые ведут свое происхождение еще из животного царства, он толкует общественные связи как совпадение воли и мышления членов общества. «Важнейшие связи общества, — пишет он в «Материалистическом понимании истории», — с самого начала образовывали социальные инстинкты и совпадают в интересах, мышлении и воле членов общества. Из этих «совпадений воли», закрепившихся в обычаях, по словам Каутского, развилось право юристов. Каутский полемизирует со Штаммлером лишь в том смысле, что, по мнению Каутского, не законодательные нормы, а обычаи, «обычное право» лежит в основе строения общества. Но по существу он стоит на той же антиматериалистической, буржуазно-юридической точке зрения на общество, что и Штаммлер. Так, Каутский объявляет «демократию», а не «деспотизм» первоначальным состоянием человеческого общества. Каутский стремится и сюда протащить свое чисто буржуазное представление о вечности и неизменности буржуазной демократии и буржуазного права, чтобы «посрамить» таким путем ненавистную ему пролетарскую диктатуру.

Марксизм решительно отвергает буржуазный субъективизм с его априорными и абстрактно-догматическими рассуждениями об обществе «вообще». Не может быть никакого правильного понимания общества, если мы будем отправляться от индивидуума, от отдельных «людей», составляющих общество. Равным образом мы не придем к правильному познанию общественной жизни, если, подобно кантианцам, вовсе откажемся от изучения ее объективных, не зависимых от сознания законов. Мы должны учитывать все конкретные особенности каждого исторического явления. Но мы должны вместе с тем, как указывает Ленин, применить к общественным отношениям «тот общенаучный критерий повторяемости, применимость которого к социологии отрицали субъективисты» и который дает нам возможность обобщить исторические явления, вскрыть социальные основы индивидуальных стремлений. С этой целью марксизм из всей совокупности общественных отношений выделяет производственные отношения как объективную основу общества, как его экономическую структуру. Отправной пункт Маркса — не отдельные индивиды, не люди», но общественно-обусловленное материальное производство. Однако отношения производства, в которые вступают между собой отдельные люди в производственном процессе, не вечны, не суть производственные отношения «вообще». В общественных явлениях мы обнаруживаем диалектическое единство повторяемости и неповторяемости. Общественные отношения изменяются вместе с развитием производительных сил, а вместе с ними изменяются и законы общественной жизни, изменяется весь характер общества. Общество представляет собой всегда некоторое качественное своеобразие, общество на определенной исторической ступени развития. «Производственные отношения в их целом, — говорит Маркс, — образуют то, что называют общественными отношениями, обществом и к тому, же обществом, находящимся на определенной исторической ступени развития, обществом со своеобразным, ему одному присущим характером. Античное общество, буржуазное общество являются такими совокупностями производственных отношений, из которых каждая обозначает вместе с тем и особую ступень в развитии человечества»[3].

Так, отказавшись от буржуазно-догматических определений общества «вообще», Маркс и Энгельс выработали понятие общественно-экономической формации, т. е. «общества, находящегося на определенной исторической ступени развития. В развитии и в смене общественно-экономических формаций они увидели естественно-исторический процесс, т. е. процесс, который протекал закономерно и до сих пор так же независимо от сознания людей, как и явления природы. Сознание обособленного буржуазного индивида не только не может дать правильного представления об отношениях общественного производства, но само еще нуждается в объяснении из производственных отношений буржуазного общества. Человек, подчеркивает Маркс, не только «общественное животное», каким его считал еще Аристотель, но и такое животное, которое только в обществе и может обособляться. Но буржуазные отношения производства, с их обособленными «равноправными» товаровладельцами, не вечны, не идеальны, они представляют собою историческое, преходящее образование.

Ленин дал яркую критику априорных и абстрактных рассуждений наших народников на тему о том, «что такое общество». «Откуда, — спрашивал он их, — возьмете вы понятие об обществе и прогрессе вообще, когда вы не изучили еще ни одной общественной формации, в частности не сумели даже установить этого понятия»... «Такие приемы, — указывал Ленин, — дают только подсовывание под понятие общества либо буржуазных идей английского торгаша, либо мещанско-социалистических идеалов российского демократа — ничего больше». Величайшую заслугу Маркса Ленин видел в том, что Маркс начал «с анализа фактов, а не с конечных выводов, с изучения частных, исторически-определенных общественных отношений, а не с общих теорий о том, в чем состоят эти общественные отношения вообще»[4].

Определение общества, данное Марксом, Энгельсом и Лениным, всецело проникнуто историзмом. Оно вместе с тем представляет собою образец приложения материалистического мировоззрения и метода. За исходный пункт в характеристике каждой общественно-экономической формации марксизм берет определенный способ добывания средств к жизни, или, как выражается Маркс, способ производства материальной жизни. Общественно-обусловленное производство есть материальное производство, производство материальных средств, непосредственной жизни, т. е. средств, необходимых для поддержания человеческого существования, — пищи, одежды, жилища и т. д., без которых немыслимо было бы самое существование человеческого общества. Производство и воспроизводство этих необходимых средств существования и орудий, необходимых для их дальнейшего производства, образует материальную жизнь данного человеческого общества, первейшее условие и материальную основу всей его духовной жизни. Таков наиболее общий закон движения и развития человеческой истории, открытый Марксом и Энгельсом.

Но, как мы уже указали, формы производства материальной жизни не остаются одними и теми же: они изменяются в зависимости от уровня производительных сил, которыми обладает общество на каждой исторической ступени своего развития. Вследствие изменения и роста производительных сил общества меняется исторически определенный способ производства материальной жизни и соответствующие ему, каждый раз особые, исторически-определенные общественные отношения производства, в которые люди становятся друг к другу в производстве материальной жизни. Эти материальные, исторически определенные отношения складываются в самом производственном процессе, притом они складывались до сих пор независимо от общественного сознания людей. В отличие от надстроенных, идеологических отношений, материальные общественные отношения складываются независимо — от общественного сознания своих участников. Эти основные отношения складывались каждый раз в соответствии с особыми законами функционирования и развития, которые были внутренне присущи, каждой общественной формации.

Исторически изменяющаяся, исторически определенная система производственных отношений, определенный экономический уклад — такова объективная, материальная основа каждой общественно-экономической формации. Производственные отношения — отношения не отдельных личностей, но отношения, охватывающие широкие массы, занятые в производственном процессе. В антагонистических: классовых обществах производственные материальные отношения — это отношения общественных групп, различающихся своим местом в исторически определенной системе производства, своим отношением к средствам производства и ролью в общественной организации труда, т. е. тем их различным положением, которое позволяет, одной общественной группе присваивать труд другой. Это — отношения общественных классов.

«Способ производства материальной жизни, — писал Маркс, — обусловливает собой процесс жизни социальной, политической и духовной вообще». Способ добывания средств к жизни и соответствующая ему совокупность производственных отношений являются отправным пунктом при рассмотрении общественной жизни. Но лежащий в основе общества экономический уклад не исчерпывает еще всего понятия общественно-экономической формации. Маркс, по словам Ленина, только потому и сумел дать «живую картину известной формации», сумел показать капиталистическую формацию «как живую — с ее бытовыми сторонами, с фактическим социальным проявлением присущего производственным отношениям антагонизма классов, с буржуазно-политической надстройкой, охраняющей господство класса капиталистов, с буржуазными идеями свободы, равенства и т. п., с буржуазными семейными отношениями»[5], — что он не ограничивался анализом производственных отношений капитализма, но облек этот скелет плотью и кровью, прослеживал соответствующие производственным отношениям политические и идеологические надстройки. Лишь в конкретном единстве своей экономической основы и соответствующих ей надстроек, политических и идейных форм, каждая общественно-экономическая формация выступает как некоторое целое, как живой «социально-производственный организм» (Маркс).

1) Способ производства и соответствующая ему совокупность производственных отношений как материальная основа общественной структуры; 2) диалектическое определение общества, находящегося всегда на определенной исторической ступени с выяснением каждый раз только данной ступени присущих, особых законов, функционирования и развития, а в условиях классового общества и выявление его классовой структуры; 3) внутреннее, конкретное единство всех сторон общественной жизни, образующих данный живой социально-производственный организм — единство базиса и надстроек, — таковы характерные признаки марксистско-ленинского понятия общественно-экономической формации. Материалистическая диалектика от начала и до конца проникает марксову теорию общества, являясь ее методологической основой. Как это наиболее сжато формулирует Ленин, — «взявши за исходный пункт основной для всякого» человеческого общежития факт — способ добывания средств к жизни, — она поставила в связь с ним те отношения между людьми, которые складываются под влиянием данных способов добывания средств к жизни, и в системе этих отношений (производственных отношений — по терминологии Маркса) указала ту основу общества, которая облекается политико-юридическими формами и известными течениями общественной мысли. Каждая такая система производственных отношений является, по теории Маркса, особым социальным организмом, имеющим особые законы своего зарождения, функционирования и перехода в высшую форму превращения, в другой социальный организм»[6].

Таким образом общественно-экономическая формация — это целая историческая эпоха экономического формирования общества (Маркс), определенная историческая ступень его развития, некоторый живой социально-производственный организм (Маркс, Ленин). Такова, например, капиталистическая общественная формация: капиталистический способ производства, буржуазные производственные классовые отношения, буржуазное государство и право, буржуазная идеология.

Нельзя ставить знак тождества между общественно-экономической формацией и экономическим укладом. Определенная совокупность производственных отношений, экономическая структура общества несомненно являются материальной основой, а потому и важнейшим признаком общественной формации. Ленин употребляет иногда выражение «экономический уклад» в смысле экономической структуры общественной формации. Но понятие общественной формации не ограничивается одной ее экономической структурой. Кроме того, Ленин в своей известной статье о продналоге указывал в нашей переходной экономике целых пять экономических укладов. Часть из них — капитализм, социализм — свидетельствовали не о наличии у нас законченной капиталистической или социалистической формаций, а о борьбе двух формаций. Некоторые уклады сами по себе не могли бы составить материальную основу ни одной из исторических формаций (например, указанный Лениным своеобразный тип госкапитализма), или могли быть связаны с развитием различных формаций (мелкое товарное производство, натуральное производство).

Понятие экономического уклада как некоторого типа производственных отношений по своему содержанию беднее понятия общественной формации. Число общественно-экономических формаций в истории более ограничено. Мы знаем лишь первобытное общество, античное общество, феодальную формацию, капиталистическую формацию, будущее коммунистическое общество. В то же время марксизм знает гораздо больше экономических укладов в смысле различных типов производственных отношений, которые составляют или остатки экономической структуры прежних формаций (в переходной экономике — капитализм), или зародыши новой формации, или отдельные элементы более сложной экономической структуры (товарное производство), или же наконец различные этапы в развитии одной какой-либо формации (например, крепостничество как форма, феодализма). Порой различные экономические уклады сосуществуют совместно в одной формации, при условии, что они подчинены какому-либо одному господствующему или ведущему укладу. Так, например, остатки феодальных, отношений зачастую сейчас переплетаются с высшими формами капитализма, с формами империалистической эксплуатации (на Востоке).

Для правильного понимания марксистско-ленинского учения об общественных формациях важно отметить еще то обстоятельство, что исторические формации образуют прогрессивные ступени развития общества — от более низкой к более высокой ступени. Маркс говорит о «прогрессивных эпохах экономического формирования общества», Ленин подчеркивает «особые законы зарождения, функционирования и перехода в высшую форму, превращения в другой социальный организм». Исторический материализм изучает не отдельные, разрозненные, оторванные одна от другой общественные формации, но «естественно-исторический процесс развития общественных формаций»: исторический материализм, по словам Ленина, «показывает, как из одного уклада общественной жизни развивается другой, более высокий уклад, например, из крепостничества — капитализм»[7].

Развитие одной формации из другой, превращение низшей формы общества в высшую форму, прогрессивный ход развития общественных формаций как исторических ступеней развития общества — вот что создает единство исторического процесса, — общий ход развития человеческого общества и его особые, исторически определенные формы. Понятие общественной формации нельзя отделить от движения, развития конкретных общественных формаций: общественные формации нельзя изучать вне их движения и развития.

Поэтому Ленин строго различает в этом движении общественной формации два момента: во-первых, качественный скачок, превращение одной формации в другую, переход к высшей форме и, во-вторых, процесс развития одной и той же общественной формации, но изучаемый нами на различных этапах, стадиях, ступенях развития, когда сохраняются все основные признаки данной формации, данной системы производственных отношений. Империализм как новейший этап капитализма вовсе не является особой отдельной общественной формацией, а лишь высшей, последней стадией развития капиталистической формации. Также и крепостничество, не будучи отличной от феодализма формацией, является лишь особой формой развития феодальных отношений.

С другой стороны, важно не смешивать между собой законы и особенности различных общественно-экономических формаций, не переносить механически законы одной формации на другую формацию, не стирать особые отличительные черты отдельных социальных форм в абстрактных определениях общества «вообще». В этом вопросе мы должны занять позицию борьбы на два фронта. Мы не должны забывать, что каждая общественная формация — античное общество, феодальное, буржуазное — представляла собой качественно своеобразную и в то же время прогрессивную ступень в общем историческом развитии человечества. В особых законах каждой общественно-экономической формации, при всем их глубоком качественном различии, находят свое проявление единство и связь исторического процесса, общий материалистический закон движения истории, изложенный Марксом в предисловии «К критике политической экономии».

Механистам, в сущности, совершенно чуждо понятие общественно-экономической формации. Богданов говорил о трех «основных типах» хозяйства — о «дробном натуральном хозяйстве», «меновом хозяйстве» и коллективизме, совершенно игнорируя качественное своеобразие формаций по способу производства и взаимоотношениям классов. Тов. Бухарин с высот своей социологической схоластики определяет общество как наиболее широкую систему взаимодействий между людьми, как общество «вообще», стирая грани между особыми законами различных формаций. Хотя он и говорит иногда об общественных формациях, но он не дает им действительного, конкретного классового анализа, необходимого при исследовании классового общества. Буржуазное общество, переходная экономика, коммунистическое общество — все эти разнообразные экономические уклады и совокупности экономических укладов представляют собой, по Бухарину, лишь различные проявления общих законов «равновесия общественной системы и среды», которые, по его мнению, находят свое выражение в различной «расстановке» людей, в пространстве и времени. Чтобы подкрепить эту свою теорию общественного равновесия, т. Бухарин ссылается на тенденцию к равновесию различных сфер капиталистического производства. Тов. Бухарин забывает о том, что данная тенденция, по словам Маркса, представляет «лишь реакцию против постоянного разрушения этого равновесия» и объясняется стихийным характером законов капитализма, лишь стихийным путем, могущего сохранить временную устойчивость. Эту тенденцию Бухарин пытается перенести на развитие нашей переходной экономики в качестве основного закона этой последней. Непонимание марксистско-ленинского учения об общественной формации становится одним из отправных пунктов для всей системы правооппортунистических воззрений, защищавшихся т. Бухариным.

На тот же путь механистического смешения закономерностей капитализма и переходного периода стал и т. Преображенский в своей «Новой экономике», — этой экономической платформе контрреволюционного троцкизма — когда он трактовал свой «закон первоначального социалистического накопления» в полной аналогии с методами эксплуатации крестьянства, которые были характерны для первоначального капиталистического накопления.

Между тем необходимо подчеркнуть, что в классовом обществе учение об общественной формации неразрывно связано с марксистской теорией классовой борьбы и учением о социальной революции. Социально-производственные организмы, о которых говорят Маркс и Ленин, ничего общего не имеют с растительными и животными организмами, «гармоническое» строение которых усердно восхваляет буржуазная органическая школа социологии, стремящаяся найти ту же гармонию общественных функций и «примирение» интересов в классовом обществе. Как замечает Ленин на полях «Экономики переходного периода» т. Бухарина, «социальная система», «общественная формация» — все это недостаточно конкретно без понятия класса и классового общества[8]. Закономерность развития формаций классового общества — это закономерность классовой борьбы. Поэтому законы развития капиталистической общественной формации являются вместе с тем законами ее неизбежной гибели: они ведут к развитию и к обострению внутренних антагонистических противоречий данной формации, к превращению их в непримиримые противоречия. Они ведут, следовательно, и к социальной революции, к превращению данной формации в другой социальный организм. Ни правые оппортунисты, ни троцкисты не поняли качественного своеобразия переходной экономики, в отличие от капиталистической, своеобразия взаимоотношений классов в переходный период, своеобразия закономерностей, регулируемых уже не стихией, но растущей плановостью.

Весьма яркое выражение механистические ошибки в понимании общественно-экономической формации получили в дискуссии на историческом фронте марксизма, в выступлениях т. Дубровского и некоторых других историков по вопросу о крепостничестве, о характере советской экономики и т. д. Тов. Дубровский различает целых девять общественных формаций по «расстановке» людей в техническом процессе производства, причем в особые формации у него попадают патриархальное хозяйство, крепостничество, «хозяйство мелких производителей», переходная экономика. Неправильное понимание марксистско-ленинского учения об общественных формациях неизбежно привело т. Дубровского к искажению теории классовой борьбы, к ряду политически неправильных, оппортунистических выводов. Тов. Дубровский понимает крепостничество не как форму, свойственную феодальному укладу, но как совершенно особую общественно-экономическую формацию. Согласно его теории, при феодализме крестьянин свободен и, работая на общественной земле, имеет возможность накопления; при крепостничестве же этот крестьянин всецело зависим от владельца земли, на которой работает, и отдает ему свой прибавочный продукт.

Ошибка т. Дубровского заключается в том, что он забывает отношения классов, крупных землевладельцев и крестьянства, покоящиеся на владении помещиков землей и на внеэкономическом принуждении, проявляемом ими по отношению к крестьянству, — отношения совершенно одинаковые при феодализме и при крепостничестве. Тов. Дубровский механически исходит лишь из внешних признаков — различной роли и различной «расстановки» людей в техническом процессе. Как выяснилось в исторической дискуссии, эта ошибка т. Дубровского привела его к представлению о том, что русское крестьянство не имело никаких возможностей накопления при полукрепостных порядках, характерных для нашего дореволюционного прошлого: тем самым ошибка эта привела его к отрицанию двух путей буржуазной революции в России, к чисто меньшевистскому отрицанию возможности американского фермерского пути развития нашего крестьянства, к изображению, наконец, Октябрьской революции как революции, якобы впервые пролагающей путь капитализму в нашей деревне. Столь же несостоятельны представления т. Дубровского о советской переходной экономике как о самостоятельной формации. Такой установкой, как мы покажем дальше, смазывается переходный характер нашей экономики, борьба в ней капиталистических и социалистических элементов, значение борьбы за социалистический путь нашего развития. По словам того же Дубровского, в переходную эпоху «неприменим чисто социалистический путь развития крупного сельского хозяйства». Так неправильный исходный пункт в учении о формации ведет т. Дубровского к целой системе оппортунистических взглядов.

Извращение марксистско-ленинского учения об общественно-экономической формации и ее развитии характерно и для меньшевиствующего идеализма. Прежде всего, понятие общественной формации, — которое меньшевиствующие идеалисты усердно подчеркивали в своей критике механистов, — носило у них абстрактно-логический, идеалистический характер; общественная формация не берется ими в ее реальном историческом развитии и изменении. Так, по мнению т. Луппола, «конкретное понятие общества в сочетании (!) с понятием развития на языке методологии (!) дает движение, притом прогрессивное, общественных формаций»[9]. Здесь мы имеем яркий образец абстрактного «методологизирования», образец идеалистической подмены материального движения и развития общественных формации логическим движением понятий, абстрактных «предпосылок», — с которыми пытались подходить к вопросам исторического развития тт. Деборин, Карев, Луппол и др. Естественно, что меньшевиствующие идеалисты, точно так же, как и механисты, не понимают диалектического единства общего и особенного в развитии общества. Но в то время как механисты погашают в законах общества «вообще» качественное своеобразие особых законов различных общественных формации, меньшевиствующие идеалисты в противоположность этому забывают об общем материалистическом законе общественного развития и об единстве и связи всего исторического процесса; они видят лишь отдельные, оторванные одна от другой формации с их особыми законами, они противопоставляют особое общему в изучении общественной жизни, забывая о неразрывной связи особого с общим, о том, что каждая формация является «обществом на определенной исторической ступени его развития». По словам т. Карева, дающего такое идеалистическое определение общества, «марксово определение общества берет не общество вообще, подчеркивает не то, что является общим для всех эпох и в конце концов имеет только очень ограниченное значение для реального познания, а подчеркивает именно тот момент, который действительно конституирует общество, который является конституирующим тип данного общества»[10]. Такое идеалистическое представление об особых законах общества смазывает материально-производственную основу общества, ведет к непониманию процесса развития общества, и перехода от одной формации к другой. Например, т. Луппол рассматривает советскую переходную экономику как особую общественно-экономическую формацию[11]. Меньшевиствующие идеалисты пытаются определить и самое понятие общества, узко эмпирически, исходя из особых черт отдельных формаций: они полагают, что все эти особые признаки должны быть сохранены в общем определении общества. Так понятие общества т. Луппол отождествляет с понятием классового общества. «Марксистское определение общества, — по его словам, — должно быть всеобщим, но таким, которое содержит в себе понятие производственных классовых отношений и через них все единичные явления»[12].

Меньшевиствующие идеалисты склонны наконец подчеркивать постепенность в развитии общества: они заимствуют буржуазное понятие общественной трансформации, подменяя им диалектику противоречивого развития общества и разрывая конкретное единство экономического базиса и политической надстройки в этом развитии общественных формаций. Шаг к вульгарному эволюционизму делает т. Деборин. По словам Деборина, исторический материализм «показывает, как один общественный уклад трансформируется в другой, более высокий тип». Империализм по мнению т. Деборина, будучи в политическом отношении реакцией, «означает в экономическом отношении прогресс», потому что в эпоху империализма «производство становится все более обобществленным» и на этой основе свободная конкуренция «сменяется монополией». В этом именно смысле империализм трактуется Дебориным как переход от старого капитализма к новой общественно-экономической формации. Между тем, по Ленину, империализм является новейшим этапом капиталистической формации, а монополия есть лишь потому переход от капитализма к более высокому строю, что наряду с монополией сохраняется, и конкуренция и что в таких условиях монополия порождает «ряд особенно острых и крупных противоречий». Это революционное содержание ленинской мысли совершенно выхолащивается в трактовке т. Деборина[13].

---

[1] Маркс, К критике политической экономии, Введение. Подчеркнуто нами. – Авт.

[2] Маркс, К критике политической экономии, Введение. Подчеркнуто нами. – Авт.

[3] Маркс, Наемный труд и капитал. Подчеркнуто нами. – Авт.

[4] Ленин, Сочинения, т. I, «Что такое «друзья народа», с. 74-75. Подчеркнуто нами. – Авт.

[5] Ленин, Сочинения, т. I, с. 72, 73.

[6] Ленин, Сочинения, т. II, с. 73. Подчеркнуто нами. – Авт.

[7] Ленин, Три источника и три основных части марксизма (Маркс, Энгельс, марксизм) с. 42.

[8] «Ленинский сборник» XI, с. 383.

[9] Луппол, Ленин и философия, с. 105, 1927. Подчеркнуто нами. – Авт.

[10] Карев, Исторический материализм как наука, «Под знаменем марксизма» № 12, 1929.

[11] Луппол, Ленин и философия, с. 117, то же у Карева, «Под знаменем марксизма» № 10-11, с. 95.

[12] Луппол, К вопросу о теоретических корнях правого уклона, «Большевик» № 18, 1929.

[13] Деборин, Ленин как мыслитель.

Вернуться к оглавлению.