Многочисленные буржуазные лакеи на
философском участке напрягают все усилия, чтобы представить материалистическую диалектику в наиболее неприглядном виде,
оклеветать ее, исказить, вырвать ее с корнем и отбросить как никчемную.
Философский отряд социал-фашистов в
полной мере, как и в других вопросах теории и практики, вторит в этом вопросе
идеологам буржуазии. Маркс и Энгельс громко заявляли о своей приверженности
диалектике, выступали с ее защитой. Поэтому теоретики ревизионизма не могут
никогда прямо отказаться от этой «души» марксизма. Социальный заказ буржуазии —
идейно развратить пролетариат, обессилить его — они могут выполнять, лишь
особенно искусно извращая
материалистическую диалектику, особенно тонко, незаметно, по кусочкам
разлагая эту революционную суть марксизма, опошляя и умерщвляя ее.
Нет ни одного из философствующих
социал-фашистов, который бы в той или иной мере не принимал диалектики, не
заигрывал бы с ней. Но зато нет ни одного из них, который не выставил бы целого
ряда возражений, «сомнений», своих собственных убеждений, отличных от
марксо-энгельсовских в отношении этой диалектики. Прямо отказаться от нее
нельзя, но признать ее такой, какой она есть, еще хуже. И потому вокруг
диалектики начинается настоящая мышиная возня.
Каутский — за диалектику. Он
приемлет ее. Но Каутский «сомневается» в приложимости диалектики ко всем областям жизни. М. Адлер
откровеннее. Он даже не сомневается, а утвердительно говорит, что диалектика
присуща лишь мышлению и что именно в
этом ограничении диалектики субъективным мысленным процессом якобы и состоит
существо марксовой «перестановки» гегелевской диалектики с головы на ноги.
Эмпириокритик Богданов, тоже
считавший себя марксистом, точно также возражал против всеобщности диалектических законов: «Диалектика не есть
нечто универсальное, она не может стать всеобщим методом познания. Она частный
случай организационных процессов, которые могут идти также иными путями», — говорил
Богданов в «Философии живого опыта».
Нарушение принципа всеобщности
диалектики, как уже известно, имеется и у Плеханова, поскольку и он не сумел
распространить диалектику на теорию познания. И, наконец, тенденцию к
ограничению диалектики Ленин отметил и у Бухарина, поскольку последний называл
диалектику лишь точкой зрения,
противопоставляя ее исторической точке зрения. Так философские идеи
социал-фашизма получают свой отклик в механицизме и правом оппортунизме в
пределах Советского союза.
Попытка ограничить диалектику есть не что иное, как прикрытая борьба против
нее, как желание превратить цельную теорию марксизма в обрывки, кусочки теории,
стремление обезвредить диалектику. Если удастся доказать, что диалектика есть
лишь частный случай разнообразной закономерности явлений, то тем легче будет
отмахнуться от нее в самых жгучих вопросах политики, тем легче будет оправдать
и обосновать свой отказ от революции, от защиты интересов пролетариата.
Вопрос о всеобщности диалектики — не
второстепенный, а принципиальный
вопрос марксизма. Отказываться от всеобщности материалистической диалектики
значит подкапываться под ее научные основы, под ее объективность и неизбежно
скатываться к субъективному — идеалистическому ее истолкованию.
Если диалектическое движение
сознания не есть отражение диалектики движения в объективном материальном мире,
если оно не имеет своего источника в объективном мире, то диалектика
приобретает лишь идеалистическое значение как движение духа самого по себе.
Так, ограничивая всеобщность материалистической диалектики, с.‑д. теоретики протаскивают идеализм, с позиций
которого гораздо легче притупить революционное острие материалистической
диалектики, обезвредив ее в интересах буржуазии.
Центральным пунктом
материалистической диалектики является учение о законе единства противоположностей
их борьбе. Вот почему весь огонь своей критики философии марксизма ревизионисты
сосредоточивают на опровержении
противоречивого характера развития.
Остановимся вначале на более
открытой и ясной позиции М. Адлера по этому вопросу. Ограничив значение
диалектики в марксизме методом, М. Адлер совершенно отбрасывает вопрос о
принадлежности диалектических законов самой материальной действительности. Как
изучение материальных свойств самой действительности, так и рассмотрение
объективных противоречий и других законов развития этой действительности Адлер
считает метафизикой, наивной, обывательской, а не научной постановкой вопроса.
Он изрекает как общепризнанную истину, что представления современной науки о
молекулярном и эфирном движении есть лишь
средство мысли теоретически овладеть явлениями природы, но ничего
объективного они не отражают.
Но может быть Адлер признает
диалектику хотя бы как учение о законах нашего мышления? Но и этого нет у
«левого» социал-демократа. Так он разбирает известное диалектическое положение,
что даже простейшая форма движения материи — механическое движение — есть уже
противоречие. Он не согласен с этим. Не говоря уже о том, что он рассматривает
и в данном случае опять-таки только понятие
движения, а не отражение в этом понятии действительного противоречивого
движения, но и в самом понятии Адлер видит лишь кажущееся противоречие, которое легко может быть устранено. По
Адлеру, необходимо и понятие времени, и понятие пространства разделить на
бесконечно малые величины, и тогда можно будет сказать, что движущееся тело
находится каждый раз в каждой данной бесконечно малой точке пространства. Так
легко посрамленной кажется ему диалектика и как закон противоречивого развития
объективного мира и как логика противоречий!
Интеллект Адлера не терпит
противоречий. В самом действительном мире для Адлера этих противоречий совсем
нет. В мышлении есть лишь кажущиеся противоречия и при малейшем усилий
человеческого мышления проанализировать свои понятия эти противоречия
рассеиваются как дым. Так легко разделывается с коренным вопросом марксистского
мировоззрения «левый» социал-демократ Макс Адлер, падкий на революционные фразы
в политике даже вплоть до лозунга социальной революции! Он и в политике исходит
из того, что противоречия между пролетариатом и буржуазией лишь кажущиеся,
возникшие лишь благодаря неправильной точке зрения, неправильности мышления, и
потому проблему социальной революции надеется разрешить через «демократию».
Каутский значительно искуснее
изощряется в борьбе против диалектики. Каутский знает, что Маркс и Энгельс
говорят о диалектических законах природы, общества и мышления, потому и он
говорит о диалектике органической, неорганической и общественной жизни, хотя
принцип объективности диалектики в марксизме Каутским уже раньше был подмочен
его борьбой против материализма.
Как же понимает Каутский центральный
пункт материалистической диалектики? Суть диалектики он видит в разрешении
вопроса о соотношении среды и организма,
причем изменение этого соотношения с точки зрения марксизма будто бы
укладывается в схему триады, исходным
пунктом которой служит приспособление организма к среде. Каутский прямо
возражает против энгельсовского, будто бы отличного от марксовского,
представления о борьбе внутренних
противоречий в каждом явлении как основном источнике всякого движения,
развития, переходов. Каутский целиком отбрасывает марксистско-ленинское учение
о самодвижении, навеянное по его
мнению схоластикой Гегеля, который движение объяснял всегда только из одного
фактора, а именно, духа, полагающего свое собственное отрицание. Все это якобы
схоластическое и идеалистическое учение о внутренних противоречиях Каутский
заменяет якобы материалистическим и реальным процессом, приспособления
организма, «я», к внешней среде.
При ближайшем рассмотрении эти
откровения Каутского оказываются старенькой, затасканной уже буржуазными
позитивистами (Спенсер и др.), на тысячи ладов повторенной всякими
эмпириокритиками и эмпириомонистами, популяризированной в СССР т. Бухариным,
всем известной теорией равновесия.
Приспособленность организма к среде как исходный пункт движения и есть
состояние равновесия между ними. Противоречия между средой и организмом есть
нарушения этого равновесия. И, наконец, новое высшее приспособление того же
организма к окружающей среде есть восстановление нарушенного равновесия на
высшей основе.
И вот эту-то старенькую теорию
равновесия, облаченную в диалектическую фразеологию – тезиса, антитезиса и
синтеза или отрицания отрицания — Каутский называет диалектикой.
Антидиалектичность и механистичность
этой теории равновесия уже ясна из предшествующих глав нашего учебника. Здесь
мы считаем необходимым остановиться несколько на причинах привлекательности
этой теории для буржуазии и ее ярых защитников — вождей современной
социал-демократии.
Сам Каутский совершенно ясно
обнаруживает классовый смысл этой теории, называя процесс взаимоотношения
организма и среды процессом приспособления
организма к среде. Таким образом не борьба за революционную переделку
окружающей среды как природной, так и общественной, а пассивное приспособление к ней, угодливое изменение организмом как
животным, так и общественным его собственных свойств, органов, учреждений — логический
и практический вывод из этой теории. Не революционное преодоление всех
препятствий, стоящих на пути данного развития общественного организма, не
борьба за овладение этой средой и ее подчинение, а наоборот — полная отдача
себя во власть этой среды, полное рабское подчинение ей — вот следствия
практического осуществления этой теории.
Партия, руководствующаяся теорией
приспособления, не может быть партией революционного пролетариата, партией
социальной революции. Такая партия неспособна организовать пролетариат на штурм
капитализма, но вполне пригодна, чтобы выполнять роль врача этого капитализма,
чтобы отвлекать рабочих от борьбы против буржуазии, чтобы организовывать полное
порабощение пролетариата этим капитализмом.
Все политические теории современного
социал-фашизма, как-то: теория организованного капитализма, теория врастания
капитализма в социализм через демократию, и, наконец, одна из новейших теорий —
теория «меньшего зла», — все они своими методологическими корнями уходят в
философскую теорию приспособления, которая по существу и является теоретическим
обобщением ренегатской, предательской политики современной социал-демократии.
Философия Каутского наиболее последовательно теоретически оформляет, возводит в
принцип, вводит в мировоззрение приспособленческую суть этой партии. Вся суть
ее сводится к тому, чтобы в политике интересы пролетарские приспособить к буржуазным, в теории — революционный марксизм так
обкарнать, так обрубить, так фальсифицировать, чтобы в этом извращенном виде
поставить его на службу буржуазии.
Теория приспособления снимает вопрос
о внутренних противоречиях. В
приложении к обществу это означает отказ от классовой борьбы, от революционных
задач пролетариата. Отрицание внутренних противоречий неизбежно приводит к
притуплению всяких противоречий, к полной отмене их, поскольку теряется
внутренний стимул к борьбе, вся железная необходимость ее. По отношению к
внешним противоречиям можно сманеврировать, к ним можно приспособиться, их
можно изжить. Здесь методологические
основы теории организованного капитализма, по которой внутренние
противоречия переносятся на арену международных отношений, т. е.
капитализм каждой страны становится внутренне организованным, и борьба
проявляется лишь во внешних отношениях между отдельными странами и
государствами, и которая венчается социал-фашистскими теоретиками теорией
ультраимпериализма, теорией единого мирового треста и всеобщей договоренности
капиталистов. Этот вывод, до которого не дошел Бухарин и все правые защитники
теории организованного капитализма в Коминтерне, этот вывод методологически
целиком увязывается с механистической теорией, отрицающей внутренние
противоречия в каждом явлении и усматривающей источник движения данного
явления, закон его развития в его отношениях со средой.
Механицизм
— теория притупления всяких противоречий, теория постепенного изживания и
полной отмены их, теория приспособления, а не революционной борьбы — в этом
ключ к пониманию того, чем так привлекательна она для буржуазии, почему так
заинтересованы в ней и так усердно ее пропагандируют социал-фашистские
защитники буржуазии, почему эта теория находит своих сторонников в среде правых
и «левых» оппортунистов.
Для оценки ревизионистского
отношения к материалистической диалектике характерно понимание этими
теоретиками диалектического закона
отрицания отрицания. И Каутский, и Адлер, и Богданов, и другие критики марксизма
трактуют этот закон как триаду. С их
точки зрения триада и есть суть диалектики. Каутский отбрасывает энгельсовское
понимание отрицания, поскольку Энгельс рассматривает его как самоотрицание
данного явления, как процесс перехода его в свою собственную противоположность
в силу борьбы внутренних сил, тенденций, противоречий. Каутский за отрицание
отрицания, но за такое, которое явилось бы результатом взаимодействия двух
факторов — индивидуума и среды.
М. Адлер тоже более или менее
доброжелательно относится к закону отрицания отрицания и даже считает своим
долгом «помочь» марксизму научно обосновать этот закон, прибегая для этой цели
к помощи таких столпов «современной науки», как буржуазный социолог Спенсер и
буржуазный философ Вундт.
Чем объяснить такую благосклонность
ревизионистов всех мастей к этому закону диалектики? Конечно сам по себе этот
закон — по-марксистски понятый — не дает никаких оснований для ревизионистского
извращения материалистической диалектики.
Но если мы присмотримся ближе к толкованию
этого закона ревизионистами, то мы совершенно ясно обнаружим весь
антимарксистский смысл этого толкования. Это находит свое выражение, во-первых,
в том, что, сведя суть материалистической диалектики к триаде, с.‑д. теоретики
облегчают себе задачу борьбы против
диалектики Маркса, как, якобы, схоластической, надуманной, догматической,
схематической теории.
Никто из классиков марксизма никогда
не защищал гегелевскую триаду как закон материалистической диалектики. Но,
извращая марксистское понимание закона отрицания отрицания, оппортунисты
выдергивают одну сторону. Эта сторона состоит в том, что заключительным
моментом триады является синтез, который превращается ими в не противоречивое
единство, в абсолютное равновесие. Синтез,
который исключает противоречия, и есть то, чем привлекает такая «триада»
всех ревизионистов, так как это положение служит прекрасным средством для
теоретического оправдания политики притупления классовых интересов, политики
борьбы против революции. Если такая «триада» с ее заключительным
аккордом-синтезом является всеобщим диалектическим законом всей жизни, то
возможно синтетически объединить пролетариат и буржуазию в демократическом
государстве, возможно через это последнее изжить классовые противоречия,
уравновесить классовые интересы.
Итак, материалистическая диалектика
со стороны философствующих ревизионистов подвергается жестокому нападению,
особенно чудовищному извращению. Весь огонь нападения на диалектику ведется в
одном направлении — изгнать из марксизма теорию борьбы противоречий во всех
явлениях природы, общества и мышления, и заменить ее безжизненной, ненаучной,
оппортунистической теорией приспособления; отбросить теорию непримиримости
противоречий, развитие и обострение их до антагонизма, до крайности, до
непримиримости, и заменить ее теорией примиряющего синтеза, теорией притупления
противоречий и их равновесия; вытравить из марксизма революционную теорию
внутренних противоречий, которая при последовательном проведении в политике
требует борьбы за революцию, изуродовать, обтесать, подстричь эту теорию по
образцу своей реформистско-фашистской предательской политики. Таков коренной
смысл всех ревизионистских писаний о диалектике.
Комментариев нет:
Отправить комментарий