Общая характеристика философии современного социал-фашизма.

Современная социал-демократия, как главная опора буржуазии в рабочем движении, в области философии является проводником буржуазного влияния. Буржуазия, некогда сама боровшаяся под знаменем материализма, ныне со всей силой своей классовой ненависти борется против материализма, когда защитником и пропагандистом его стал разрушающий основы капитализма пролетариат. Современная социал-демократия в угоду буржуазии и в интересах ее стремится стряхнуть у себя всякие следы материализма. Она клевещет на материализм, клеймит его, называя метафизикой, мистикой и даже фидеизмом. Так, например, М. Адлер в своей последней философской книге, изданной в конце 1930 г., прямо говорит, что именно материализм связан якобы со всякой мистикой, и теологией, что материализм может быть оплотом фидеизма, так как материализм опирается, мол, на признание метафизической объективной реальности, которая может быть и идеалистическим абсолютом и божественной сущностью!!

Ключ к такой философской позиции социал-демократии лежит в социально-политической роли, которую она играет в современном капиталистическом обществе. Буржуазия потому так бешено ненавидит материализм, широким фронтом борется против него, что она прекрасно понимает, что распространение среди масс материалистического мировоззрения способствует осознанию массами всей исторической обоснованности их борьбы, осознанию ими действительных путей их освобождения от капитализма. Буржуа не был бы буржуа, если бы он в период заката своего класса всеми силами не боролся против материализма. Социал-фашист не был бы действительным защитником буржуазии, надежной подпоркой разваливающегося капитализма, если бы он не стремился отвлечь рабочего от материализма, не пытался бы отравить его сознание при помощи идеалистического мировоззрения.

В качестве важнейшего исходного пункта философии социал-демократии является вопрос об отношении марксизма к Канту. Кант еще с середины XIX в. стал излюбленным философом буржуазии. Его двойственность, его апелляция к опыту, требование исследовать эмпирически данный материал, поддержка и защита математических и естественных наук, с одной стороны, и с другой — открытое обоснование Кантом отрыва общества от природы и веры в бога как нельзя лучше соответствовали стремлениям буржуазии, заинтересованной для увеличения прибылей в развитии производительных сил и науки и в то же время в культивировании реакционного мировоззрения, в распространении идеалистических и мистических взглядов, особенно в области общественного познания.

Поворот к Канту во второй половине XIX столетия среди буржуазных философов нашел свое отражение и в среде социал-демократов. Первый среди них, бросивший лозунг «назад к Канту», был ревизионист Бернштейн, который в 1898 г. в книге «Проблемы социализма» подверг систематической ревизии учение Маркса о классовой борьбе, о кризисах и обнищании рабочего класса, учение о революции. В этой же книге Бернштейн выступил с критикой философских основ марксизма с кантианских позиций. Тогда же лозунг «назад к Канту» был подхвачен и русскими критиками марксизма — Струве, Булгаковым и др. С тех пор попытки объединить Маркса с Кантом, дополнить первого вторым, «органически» увязать их не сходили со страниц ревизионистской и социал-фашистской печати.

С большой философской «эрудицией» развил и «обосновал» идею дополнения Маркса Кантом Форлендер, недавно умерший, но до последнего времени считающийся присяжным и официальным философом социал-демократии. Он на протяжении всей своей книги «Кант и Маркс» развивает мысль, что марксизму недостает этического обоснования социализма, что как раз это обоснование дано и развито Кантом. Социально-политический смысл этого этицизма видного социал-демократа совершенно ясен. Он состоит в том, чтоб заменить научную теорию социализма, основанную на изучении законов развития капитализма и его тенденций и научно определившую в лице пролетариата реальную силу для построения социализма, — буржуазной теорией этического социализма.

Смысл этой концепции в том, чтобы отвлечь рабочие массы от реальной борьбы за диктатуру пролетариата, за строительство социалистического общества, чтобы ослабить революционную энергию пролетариата, дезориентировать его туманными, мелкобуржуазными мечтаниями о вечной надклассовой «социалистической» справедливости, морали и т. д. Заменить революционную борьбу моральным самоусовершенствованием, оставить в неприкосновенности буржуазный строй с его эксплуатацией и угнетением — вот действительный смысл ревизионистской теории этического обоснования марксизма.

Из современных философствующих социал-фашистов к числу наиболее последовательных кантианцев принадлежит М. Адлер. Ограничив марксизм учением об обществе, Адлер считает, что Маркс в своей теории пользуется кантовским учением о формах сознания. Эту кантовскую теорию о чистых и неподвижных формах мышления «ученый» социал-демократ считает вечной, незыблемой, единственно-научной философией. Теорию чистого разума и его априорных форм, о которой сам творец ее — Кант — сказал, что в ней он ограничил разум для того, чтобы дать место вере, — «левый» социал-фашист считает возможным объединить с материалистическим пониманием истории. Эта позиция Адлера обнаруживает всю беспросветную путаницу, всю теоретическую продажность виднейших теоретиков современной социал-демократии.

Здесь отчетливо проявились: а) стремление превратить революционное материалистическое понимание истории в идеалистическую теорию, не отражающую действительного хода истории, а характеризующую лишь состояние нашего сознания; б) желание материалистическую теорию общества, дающую пролетариату научную ориентировку в его борьбе за новый строй, превратить в учение о застывших формах исторического сознания, таких же бессодержательных, как и кантовские формы чистого разума, способных лишь дезориентировать пролетариат, толкнуть его на путь мистических религиозных исканий.

Так экономическая организация общества для Адлера есть только историческое выражение социальных свойств сознания, а классовая борьба в обществе лишь «выражение формальной закономерности «воли», которая стремится к непротиворечивому единству! Чтобы показать, что Адлер сам из своей философии делает самые реакционные выводы, приведем его следующие слова: «Бог и бессмертие — не что иное, как практические знания, то есть необходимые направляющие линии нашей волящей природы, без которых мы должны находить жизнь непереносимой».

Таким образом Адлер в своей идеалистической философии не только теряет объективную почву борьбы против религии, не только объективно льет воду на мельницу фидеизма и мракобесия, но и сознательно является защитником религии. Идеализм «есть ослабленный, утонченный фидеизм», — учил Ленин. Идеализм современной социал-демократии непосредственно смыкается с религией, с этим самым гнусным, самым реакционным явлением общественной жизни, одним из самых могучих средств господства эксплуататорских классов. Отношение социал-демократии к религии еще с большей резкостью подчеркивает всю глубину падения с.‑д. вождей, всю глубину их идейного разложения.

М. Адлер — кантианец. Но он не целиком согласен с Кантом. Он критикует его за признание существования вещи в себе вне нас. В своей последней книге Адлер особенно заостряет внимание на этой непоследовательности Канта, очищает его от всех материалистических элементов, обходит все моменты колебаний у Канта между материализмом и идеализмом и защищает Канта — идеалиста, метафизика и теолога, критикует его справа, с позиций субъективного идеализма, махизма. Признавать вещь в себе вне нас существующей, это, по мнению Адлера, метафизика. Если же вещи считать «конструкциями нашего мышления», «содержанием нашего сознания», тогда мы получим теорию «познавательно-критического идеализма», которую Адлер защищает, противопоставляя эту старую идеалистическую, галиматью теории диалектического материализма. Мы видим, таким образом, что реакционные тенденции кантианствующего «марксизма» соответствуют таким же тенденциям в среде откровенно буржуазных неокантианцев. Неокантианство, возникшее как течение в эпоху реакции, после революции 1848 г., тем всегда и отличалось от философии самого Канта, что оно унаследовало от него самые реакционные черты, развивало самые отрицательные стороны его философии.

Неокантианство в эпоху загнивающего капитализма является особенно реакционным течением и в полной мере отражает собой процесс окончательного разложения и гниения буржуазной идеологии. Из общественных наук совершенно изгоняется причинное объяснение и заменяется телеологическим, т. е. все явления рассматриваются с точки зрения цели, причем под понятие цели подводятся всякие «этические оценки», «нравственные ценности» и даже религиозные, божественные догматы. Так, например, один из наиболее чтимых буржуазией современных философов — Макс Вебер, вышедший из школы неокантианцев, написал целых три тома на тему «Социология религии», в которых на основании обширных исторических «исследований» доказывается, что именно религия лежит в основе хозяйственной жизни.

Значительный уклон к кантианству представляют и философские воззрения Каутского. Определенную слабость к Канту Каутский проявлял с очень давних пор. Еще в споре с Бернштейном Каутский заявил, что его очень мало беспокоит неокантианская ревизия философии марксизма и что, собственно говоря, он считает вполне возможным соединить социально-экономическое учение Маркса с философией Канта, либо с другой какой-нибудь философией. Что это заявление Каутского не случайно, что за этим скрывалась солидная доза кантианства в философских взглядах самого Каутского, стало ясно позже и проявилось особенно ярко в его «Материалистическом понимании истории».

Если отношение М. Адлера к Канту характерно идеалистической критикой Канта, то позиция Каутского в отношении Канта характеризуется ее некритичностью, полным принятием основных положений кантовского дуализма, хотя Каутский пытается представить себя в роли критикующего Канта материалиста. Каутский оказался плененным Кантом в вопросе о вещи в себе и ее непознаваемости, но он хочет казаться материалистом. Он полагает, что отмежевался от Канта путем признания в вещах в себе кое-чего доступного познанию, а именно их различий между собой. Однако познание различий и связи вещей не дает нам, по Каутскому, действительного знания самих этих вещей. Он говорит: «Ведь все наше познание не есть познание вещей в себе, а лишь отражение их различий и тождеств».

Эта половинчатая критика Канта доказывает лишь, как глубоко сидит сам Каутский в идеалистическом болоте кантианства. Ведь если познание различий и связей вещей между собой не дает нам знания самих вещей, тогда, значит, все наши знания субъективны, имеют свой источник лишь в чувственности и рассудке. Если вещи в себе недоступны ни нашему ощущению, ни нашему представлению, то тем самым уже подвергается сомнению само существование внешнего мира. Тогда вещь в себе, действительный материальный мир превращается в абстрактную мысль об этом внешнем мире, в бессодержательное понятие, пустышку, которая не играет никакой роли ни в теории, ни в практике.

У Канта признание вещи в себе являлось выражением его непоследовательности, у Каутского же все его заигрывания с материализмом имеют чисто маскировочное значение. Социал-фашистское нутро Каутского не терпит материализма, хотя в то же время он хочет казаться материалистом. Отсюда исключительная эклектика, бесконечное метание в разные стороны, апелляция к самым разнообразным философским системам. Трудно представить нечто более эклектическое, бесхребетное, бессистемное, чем философские воззрения крупнейшего теоретика современной социал-демократии. Но эта эклектика имеет определенную основу — идеализм и механицизм современной буржуазной философии.

В философских воззрениях Каутского помимо или, вернее, в органическом сочетании с кантианскими моментами очень сильны струи позитивизма и вульгарного механицизма. Это опять-таки не случайно, ибо еще с прошлого столетия и посейчас у буржуазии в сильном почете также философия позитивизма. Наиболее яркое выражение позитивизм Каутского получает тогда, когда он заявляет, что мы по существу объяснить явления окружающего мира не в состоянии, а можем их только описывать. Механицизм Каутского особенно отчетливо проявляется в его учении о приспособлении общества к природе, организма к внешней среде.

Современная буржуазная философия характерна не только позитивизмом или неокантианством. В ней видное место занимают теперь неогегельянство и волюнтаризм. Капиталистический класс, переходящий в области политики перед лицом непосредственного нарастания и развития мировой пролетарской революции к более активным, открытым и насильственным методам борьбы против этой революции — к фашизму, в области идеологии и философии также стремится к более действенным, более реакционно-последовательным взглядам. Этим требованиям больше всего соответствуют как раз неогегельянство и волюнтаризм. Обе эти тенденции современной буржуазной философии нашли свое отражение в философских взглядах социал-фашизма. Они нашли место и в философских воззрениях Каутского.

Родоначальником современного волюнтаризма, как известно, является немецкий философ Шопенгауэр (1788–1860). Его философия, о которой Энгельс сказал, что это — «приноровленные к духовному развитию филистера плоские размышления», привлекла внимание буржуазии в эпоху реакции после революции 1848 г. «Мир как воля и представление» — так называется главное произведение этого философа. С тех пор как определенное течение в буржуазной философии волюнтаризм не сходит со сцены. В условиях загнивающего капитализма и развивающейся мировой революции волюнтаризм отражает и теоретически закрепляет фашизм, стремление современной буржуазии мобилизовать всю свою волю, все материальные и духовные силы для концентрированной, решительной остервенелой борьбы против пролетариата.

Теоретики социал-демократии не замедлили помочь буржуазии и в распространений идей волюнтаризма. У Каутского эта волюнтаристическая тенденция очень ярко выражена в следующих словах: «Не подлежит сомнению, что в последнем счете наше воление определяется не нашим познанием, а дано до всякого познания, что оно на него само определяющим образом воздействует».

Смысл каутскианского волюнтаризма состоит в том, чтобы подорвать марксистско-ленинское учение о детерминизме, подкопать материалистическое обоснование неизбежности и необходимости пролетарской-революции, обоснование революционной действенности пролетариата, мобилизации всей его воли и энергии на революцию, на решительную борьбу с капитализмом. Наконец смысл его состоит в том, чтобы теоретически объяснить, оправдать остервенелую активность фашизма. Так, у Каутского борьба против философии марксизма сопровождается открытой защитой и поддержкой самих реакционных тенденций буржуазной идеологии и политики.

Неогегельянство принадлежит к числу наиболее влиятельных течений современной буржуазной философии. В 1930 г. был организован даже «интернациональный гегелевский союз», председателем которого избран немецкий буржуазный профессор Рихард Кронер. Забытый Гегель вновь торжествует, в стенах германских университетов.

Чем привлекает старый Гегель современную буржуазию? Историческая связь, которая существует между диалектикой Маркса и диалектикой Гегеля, на долгое время оттолкнула буржуазию от Гегеля. Во второй половине XIX столетия буржуазными теоретиками был написан целый ряд критических работ, направленных против Гегеля. И тем не менее, начиная с конца прошлого века (поворот в Англии и Скандинавии к Гегелю был отмечен еще Энгельсом), Гегель начинает опять привлекать внимание буржуазных философов. Этот интерес идет по линии гегелевского идеализма, по линии его метафизики, самых реакционных черт его философии. Именно с этой стороны выступает буржуазный и реакционный характер гегельянства, именно эта сторона и притягивает современную фашистскую буржуазию.

С.-д. теоретики и в данном вопросе выполняют социальный заказ буржуазии. Неогегельянские тенденции буржуазной философии находят свой отзвук в философских писаниях социал-демократов. Эклектический букет философии Каутского, составленный из многочисленных разновидностей идеализма, дополняется еще одним реакционным цветком — неогегельянством. Так, сопоставляя развитие техники и производственных отношений в обществе, Каутский говорит: «Мы находим здесь диалектический процесс, во многом сходный с гегелевским. Как у одного, так и у другого из этих процессов в конце концов — дух, который развивает дальше общество, который сам себе ставит собственную антитезу и ищет потом синтез между тезисом и антитезисом и после его нахождения из синтеза образует новый тезис и т. д.». Таким образом гегелевский абсолютный дух снова и у Каутского оказался двигателем всемирной истории! Даже кантианец М. Адлер и тот считает своим долгом раскланяться перед идеализмом Гегеля.

Наряду с этой ярко выраженной тенденцией неогегельянства у Каутского, отчасти у Адлера, мы имеем группу ревизионистов, которые всю философскую ревизию марксизма проводят в основном с неогегельянских позиций. Это, во-первых, Марк Зигфрид — «левый» социал-демократ, Лукач и Корш (Корш бывший член германской компартии, теперь ренегат троцкистской складки, Лукач — член компартии, частично признает сейчас свои ошибки). И Лукач и Корш, идя в ногу со всеми критиками марксизма, ограничивают последний социальной теорией. И тот, и другой стоят на точке зрения отождествления общественного объекта и субъекта, т. е. общественного производства и общественного сознания. Вместо объективно-революционной диалектики, эти теоретики проповедуют метафизику понятий и подменяют конкретную революционную борьбу пролетариата за новый экономический строй интеллигентской борьбой за новые формы сознания.

К сонму философствующих ревизионистов толка Корша и Лукача примыкает и Тальгеймер — бывший член германской компартии, состоящий теперь в брандлерианской группе, исключенной из Коминтерна и открыто вступившей в блок с социал-фашистами.

Философские взгляды Тальгеймера характеризуются эклектикой, приправленной большой дозой идеализма. Так, например, наряду с рядом материалистических положений Тальгеймер отходит от марксизма в таком существенном пункте, как вопрос о практике как критерии истины. Вместо марксистско-ленинского понимания практики как единственно правильного критерия истины Тальгеймер прибегает к самосознанию, которое будто бы уже само по себе дает доказательство существования мира, отличного от моего сознания. Тальгеймер пишет: «Материалом диалектики служат категории мышления, которые «предполагают» отдельные науки как известные и данные» («О предмете диалектики»). Это последнее положение доказывает всю плененность Тальгеймера гегельянской диалектикой. Он целиком выбрасывает за борт колоссальную критическую работу, проделанную Марксом и Энгельсом по материалистической переработке гегелевской диалектики. Совершенно игнорируется ленинизм как новый этап в развитии диалектического материализма и все указания Ленина о действительных задачах марксизма в области философии, которые должны состоять «в диалектической обработке истории человеческой мысли, науки и техники»²³. Вместо этого вся теоретическая работа замыкается Тальгеймером в схоластику понятий, одетых в диалектическую фразеологию, под покровом которых легче протащить буржуазную идеологию в ряды рабочего класса, гораздо удобнее вместе с социал-фашистами проводить политику спасения капитализма.

Наиболее ясно демонстрирует служебную роль неогегельянства в теориях современной социал-демократии и буржуазии такой маститый теоретик социал-фашизма как Кунов. Кунов прибегает к помощи Гегеля для оправдания своих теорий об общих основах государства, общих принципах национальности, права и т. д. Весь смысл возврата к Гегелю состоит именно в том, чтобы при помощи его абсолютного идеализма теоретически увековечить отношения буржуазного строя, возвести эти отношения во всеобщий принцип, освятить их и тем самым способствовать их практическому увековечению. При помощи абсолютного духа Гегеля можно конкретное буржуазное фашистское государство изобразить как вечное, капиталистическую Лигу наций как орудие вечного мира, капитализм как вечное средство прогресса и культуры.

Наряду с этой пригодностью философии Гегеля для цели защиты капитализма Гегель привлекателен для с.‑д. и как маскировочное средство. Учителя марксизма достаточно ясно и много говорили о положительном влиянии гегелевской диалектики на них, и было бы странным, если бы современные ревизионисты не пытались подкраситься под марксизм с помощью Гегеля. Вот почему Каутский заигрывает с гегелевской диалектикой. В одном месте своей последней работы он прямо говорит, что в некоторых пунктах его понимание диалектики больше соприкасается с гегелевским, чем с энгельсовским. Но каждому революционному марксисту также совершенно ясно, что возврат от марксистско-ленинской диалектики к гегелевской есть реакционный шаг назад. Маркс еще в своих первоначальных работах отмечал консервативную сторону гегелевской диалектики, поскольку она борьбу противоположностей не доводит до конца, а синтетически примиряет противоположности в абсолютном знании. Вот этот-то «синтетический» результат гегелевской диалектики и помогает социал-фашистским теоретикам, маскируясь гегелевской диалектикой, продолжать и углублять дальнейшую ревизию марксизма, его оппортунистическое извращение. Материалистическая диалектика, последовательно применяемая, ведет к революции, идеалистическая диалектика неизбежно приводит к смазыванию противоречий, к их притуплению и тем самым к их сохранению к действительной жизни.

В этом своем увлечении гегелевской идеалистической диалектикой социал-фашизм получил неожиданный отклик и в пределах Советского союза. Особенно яркое проявление ревизия диалектического материализма, в основном, с гегельянских позиций, получила как уже известно, в лице меньшевиствующего идеализма деборинской группы в СССР. О социальных корнях и теоретических взглядах меньшевиствующего идеализма см. главу о борьбе на два фронта в области философии (часть 1-я).

Необходимо остановиться еще на махистском крыле философствующих ревизионистов. Его возглавляет опять-таки «левый» социал-демократ, член австрийской партии, генеральный секретарь II Интернационала — Фридрих Адлер. В своих философских книгах и статьях он ратует за дополнение марксизма махизмом. Ф. Адлер ставит Маха — открытого субъективного идеалиста, реакционнейшего философа, о взглядах которого Ленин сказал, что это «течение, не только ютящееся под крылышком фидеизма, но и доходящее до фидеизма», — ставит его рядом с Марксом. По словам Ф. Адлера, Мах будто бы выполнил ту самую работу в отношении естественных наук, которую Маркс сделал для общественных.

На такой же точке зрения стоит и виднейший современный теоретик социал-демократии, ее гордость, теоретик, отодвинувший на задний план Каутского, Кунова и других, — Отто Бауэр. Его внимание больше привлекают теоретические вопросы, стоящие в более непосредственной связи с реальной политикой борьбы против пролетарской революции, борьбы за капитализм. Но тем не менее, и он не мог отказаться от помощи буржуазии в защите ее идеологии.

В сборнике, посвященном 70-летию Каутского, Бауэр поместил обширную философскую статью. В ней он хочет быть самостоятельным и оригинальным. Он против какого-либо дополнения марксизма. И тем не менее махистские симпатии Бауэра проглядывают в этой статье с полной ясностью. В этой статье он отождествляет марксизм с махизмом. Он утверждает, что единая суть марксизма и махизма состоит в учении о процессе приспособления одних мыслей к другим и к фактам. Точно так же как махизм рассматривает историю естествознания как процесс поступательного приспособления мысли друг к другу и к естественным фактам, так и по мнению О. Бауэра марксизм требует изучения процесса приспособления мыслей к общественному состоянию и через него к определенным духовным потребностям. Все эти утверждения со всей ясностью показывают борьбу виднейшего теоретика социал-фашизма против философии марксизма и вскрывают защиту с его стороны идеализма наиболее реакционного типа. Эти же утверждения кроме того еще раз обнаруживают все тяготение социал-фашистских теоретиков к теории приспособления к фактам. Эта теория как нельзя лучше соответствует намерениям и практике социал-фашизма, его стремлению приспособить пролетариат к условиям капитализма, лечить капитализм, быть ему надежной подпоркой. Марксизм есть теория революционного действия, требующая детальнейшего учета фактов, конкретнейшего их изучения, но не для того, чтобы к ним приспособляться, а для революционного их изменения, для революционного разрушения капитализма и построения социализма.

Подводя итоги общей оценке философских основ современной социал-демократии, необходимо сказать следующее.

Эклектизм, мешанина из старых и новых буржуазных философских систем, — вот что прежде всего характеризует философскую позицию вождей социал-демократии. И это не случайно. На последовательную философию в эпоху загнивающего капитализма буржуазия неспособна. Тем более неспособна на нее современная социал-демократия в силу той социальной, политической роли, которую она выполняет.

Было бы неправильно, однако, ограничиться характеристикой философского ревизионизма как эклектизма и игнорировать ту идеалистическую и механистическую основу, на которой строится вся эта эклектическая постройка и те реакционные тенденции, которые очень четко проявляются в философской эволюции социал-фашизма. Обрывки «марксистской» фразеологии, кусочки «материалистических» и «диалектических» фраз, и полная бесповоротная защита модных, идеалистических и механистических взглядов современной буржуазии с определенно выраженной ориентацией на фашистскую философию — волюнтаризм, неогегельянство и махизм — вот что характерно для философских взглядов социал-фашизма. Наиболее общее для всех этих тенденций и потоков — идеализм в его наиболее реакционных формах, непосредственно смыкающийся с защитой и оправданием религии и всякой мистики. «Идеализм есть только утонченная, рафинированная форма фидеизма» (Ленин). Философская позиция социал-демократии есть прямое прислужничество реакционным элементам современного общества, есть защита, подкрепление и оправдание теоретических взглядов фашистской буржуазии, есть полный отказ от философии марксизма и решительная борьба против него.

Философские взгляды теоретиков социал-фашизма еще раз показывают, как глубока пропасть, отделяющая их от марксизма, как прочно они стоят по ту сторону баррикад и как бесповоротен их отход от марксизма — теории и практики пролетариата.

Вернуться к оглавлению.