Монастырщина.

За 96 километров от Москвы, на границе бывшей Тверской губернии, в красивом тенистом бору разместился со своими церквями, гостиницами и другими строениями Николо-Пешновский монастырь. С трёх сторон монастырь окружают болота, среди которых, словно на островах, видны бывшие монастырские деревни и села.

Несколько столетий богател и ширился Николо-Пешновский монастырь. Несколько столетий оглашал он прилегающие окрестности ежедневно звоном своих тяжёлых колоколов, напоминая своей вотчине о послушании и молитве. А вотчина у монастыря скопилась немалая: до 20 тысяч гектаров земли прибрал к рукам монастырь, десятки больших и малых сел и деревень принадлежали ему и тысячи крестьян, проживающих в этих сёлах и деревнях.

Тяжело, сурово и беспросветно тянули свою жизнь эти крестьяне — в старину крепостные. Сделавшись в своём крае самым богатым землевладельцем и душевладельцем, монастырь притеснял и мучил крестьян без малейшего сожаления. По преданиям, переходившим от старых людей, и по сохранившимся старым грамотам монастырским видно одно, что монастырь был очень лютым помещиком. Он действовал не только звоном колоколов, крестом и молитвою, но и плетьми, оружием, тюрьмами, применяя самые суровые меры для того, чтобы удержать своих крестьян в полном рабстве и послушании. Нередко крестьяне приходили, в отчаяние, бежали из родных деревень куда глаза глядят или отказывались от монастырских тяжёлых налогов и от непосильной работы и поднимали бунты. В таких случаях монастырь призывал военную силу и жаловался царю.

Вот как писал монастырь свои жалобы, которые сохранились и до нашего времени в монастырских архивах:

«Ныне-те наши монастырские крестьянишки во все(неразборчиво)нятся сильны, монастыря не строют и во всём нас, богомольцев, твоих, не слушают... В прошлом, государь, году все крестьянишки и служка Левка Венедиктов с товарищи приводили на монастырь бунтом и крепости всякие пограбили и казначея старца Нафанаила смертным боем били и на чепь сажали»...

В другой монастырской грамоте говорится:

«В 1744 году крестьяне села Рогачёва и других деревень отказались повиноваться монастырским властям. Посланных для усмирения бунта солдат побили, а капитана покололи. Бунт был подавлен отправленным по распоряжению сената новым военным отрядом».

Но через 20 лет после этого крестьянского бунта в селе Рогачёве и соседних сёлах и деревнях опять взбунтовались крестьяне. Был получен указ о непосильном налоге в пользу, монастыря и о посылке крестьян на строительные работы в монастыре. По этому поводу главный монастырский строитель Филимон доносил:

«Крестьяне учинились противны указу, подняли крик, а пущие из них затейщики — села Рогачёва Сергей Иванов сын Дунаев, деревни Олешина Илья Марков, которых я приказал, взяв, посадить под караул, причём оные крестьяне приступили ко мне и хотели тех крестьян от меня отбить и, ухватя меня за рясу, едва не сбили с ног. Затейщики были достойно наказаны, а прочие крестьяне были обузданы строгими мерами».

Но и освободившись на волю, крестьяне не встретили в жизни ни света, ни радости. Да иначе и быть не могло. Отпуская крестьян на «свободу», монастырь, как и всякий прочий помещик, только и думал о том, как бы устроить и дальше такой порядок, при котором можно было есть, пить и богатеть за счёт всё тех же крестьян. Так оно и осталось.

Годной пахотной земли крестьяне получили очень мало, но много получили болот, по которым ни пройти, ни проехать. За землю и за болота крестьяне обязаны были платить в монастырь ежегодно; откупные — монастырский оброк.

Монастырские крестьяне были поголовно безграмотны. Монастырь же старался эту темноту закрепить в свою пользу. Учителями были всё те же попы да монахи, а у тех ученье одно: «Трудитесь и повинуйтесь, поститесь, молитесь, не завидуйте сытым и богатым, ибо на том свете все сытые и богатые будут в аду, для вас же, крестьян, мы уготовим вечное царство небесное».

Однако ни голодовки, ни посты, ничто не помогало крестьянам выбраться из нужды. Бедность, нужда беспросветная глядели в монастырщине отовсюду. Убогие, деревянные избёнки, похожие на хлевы, держались подпорками, словно старушки на костылях. Шершавые соломенные крыши зарастали травой и даже трубы на крышах виднелись редко. Печи топились по-чёрному: труб не было, и дым из печей выходил прямо в избу. Обувью служили чуни, самодельно плетёные из кручёного льна и пеньки. Одевались во всякое домотканое отрепье, а вместо постели — солома. В избах горела лучина; самоваров и в помине не было — чаем, сахаром не баловались. Впоследствии только по большим праздникам стали покупать чай, но кипятили его в горшках. В общем же — жилище, пища, одеяние и домашняя утварь, и сельскохозяйственный инвентарь, и худая скотина если она имелась, — всё говорило о беспросветной нужде.

А какое дело было монастырю до крестьянской нужды. В нём строго охранялся один и тот же. порядок: ежедневно своими тяжёлыми колоколами призывать крестьян к кротости, послушанию и молитвам, Весну и лето монастырь занимался молебствиями не только в своих обширных соборах, но отправлял с иконами несколько партий монахов по деревням. От одной деревни к другой крестьяне перевозили жирных монахов на своих подводах. С монастырской иконой крестьяне призывались монахами молебствовать в стаде, в полях, по отдельным избам и дворам, во избавление от всяких людских и скотских болезней, от недородов, от пожаров, от градобития, от всяких бед и несчастий.

В то время невежественный монах заменял собою доктора, агронома, ветеринара, учителя, а часто и колдуна. Осенью и зимой монахи заявлялись в деревню на собственных монастырских лошадях, впряжённых в большие телеги. Вместо походной иконы монахи возили небольшой колокол, в который и звонили, повесив его у повозки. Этот звон означал, что надо нести монахам зерно, муку, мясо, лён, шерсть, масло коровье, холст — всё принимается, всякое даяние благо.

Монастырщина наша была разбита, как и везде, на приходы, а в каждом приходе были поп, пономарь, а в большом приходе и дьякон, все они ведь тоже были живы не духом святым. Вот почему было особенно тяжело содержать всю эту ненасытную братию.

Обирая крестьян, попы и монахи в благодарность за поедаемый крестьянский труд, своим лукавым учением глушили в крестьянах всякую светлую мысль, ведущую к более счастливой человеческой жизни в деревне. Вот почему, когда пришла великая Октябрьская революция и повсеместно стали улучшать жизнь и быт деревни, в монастырщине ещё сильно вредили каждому полезному начинанию старые тёмные предрассудки.

Вернуться к оглавлению.