Решение Центрального комитета нашей партии от 25 января 1931 г. о
журнале «ПЗМ», подводившее итоги философской дискуссии, поставило перед
философским участком теоретического фронта важнейшую задачу действительной
разработки ленинского философского наследства, задачу широкой пропаганды
вопросов ленинского этапа в развитии философии марксизма.
Вопрос о ленинском этапе в развитии диалектического материализма
является центральной проблемой всей
борьбы с меньшевиствующим идеализмом и механистами, и основным моментом,
определяющим путь всей нашей дальнейшей теоретической работы в области
диалектического и исторического материализма.
Можно и должно ли вообще говорить о ленинизме в философии, можно ли вообще
говорить о новом и высшем этапе в развитии диалектического материализма Маркса
— Энгельса. Не представляет ли собой такая постановка вопроса
противопоставление Ленина Марксу — Энгельсу, не ведет ли это к недооценке того,
что дали Маркс и Энгельс в развитии философии? Как раз по этим вопросам мы
имеем исключительные извращения марксизма. Рязанов, этот предатель и изменник
партии, выступал с отрицанием самой правомерности постановки этого вопроса. Все
это неудивительно, если вспомнить, как Рязанов в свое время писал о ленинизме.
Именно ему принадлежат известные слова: «Я не большевик, я не меньшевик и не
ленинист. Я только марксист, и как марксист — я коммунист».
Взгляды Рязанова по вопросу о ленинизме в философии отнюдь не являлись
единичными. Наоборот. Эти взгляды красной нитью проходили в работах Деборина,
Карева и др.
Однако и в этом вопросе они являлись не одинокими. Этих взглядов на
вопрос о ленинизме в философии придерживаются такие «теоретики», как Троцкий,
Зиновьев, Преображенский, такие взгляды развивал в свое время Бухарин.
В сборнике «Воинствующий материалист», кн. 2, за 1925 г.
напечатана статья Преображенского «Ленин и Маркс как теоретики», в которой
ставится вопрос о ленинском теоретическом наследстве. Преображенский в этой
статье развивает следующую механистическую схему: он различает в марксизме
различные элементы, «имеющие разную степень долговечности». Во-первых, такие
элементы, которые должны остаться целиком, во-вторых, такие, которые должны
быть развиты и дополнены, и, в-третьих, такие, которые должны быть замещены
новыми построениями. И вот, с точки зрения этой своей схемы, Преображенский
приходит к тому выводу (и это основная мысль его), что методология марксизма,
диалектический материализм — это и есть как раз тот элемент марксовского
учения, который не терпит никакого развития. Он пишет: «Что касается
общефилософского метода, то Ленин взял его целиком у Маркса, защищал от
нападений противников и блестяще применил (вместе с методом исторического
материализма) на конкретной философской работе «Материализм и эмпириокритицизм»
и т. д. Поскольку Ленин писал о методе диалектического материализма, он писал,
как сторонник этого метода, писал в защиту того понимания метода Маркса и
Энгельса, какое он считал правильным и «с подлинным верным»[1].
Далее, продолжая развивать эти свои мысли, Преображенский находил, что в
единстве метода диалектического материализма заключается тождество теоретических основ воззрений Маркса и Ленина.
Теперь перейдем к Бухарину. В своей брошюре «Ленин как марксист» т. Бухарин
также ставит вопрос о диалектическом материализме в работах Ленина. Подходит он
к этой проблеме следующим образом: он различает в марксизме две вещи: во-
первых, сумму идей, положений, теоретических взглядов и т. д., во-вторых, метод марксизма, его методологию, с
помощью которых эта сумма идей, взглядов, теоретических положений добыта, с
помощью которой проанализирована
определенная историческая эпоха и т. п.
И вот в этой связи он пишет: «Но если мы под марксизмом будем
подразумевать не сумму идей, какова она была у Маркса, а тот инструмент, ту
методологию, которая заложена в марксизме, то само собой разумеется, что
ленинизм не есть нечто видоизменяющее или ревизующее методологию марксова
учения. Наоборот, — в этом смысле ленинизм есть полный возврат к тому марксизму, который был сформулирован самим Марксом и
Энгельсом»[2].
Итак, с точки зрения т. Бухарина, ленинизм по своей методологии
есть полный возврат, и только возврат,
к марксизму, сформулированному самим Марксом и Энгельсом. В этом отношении нет
никакого дальнейшего развития,
никакого дальнейшего углубления и конкретизации марксовского учения. Таким
образом мы видим, что в этом вопросе мы имеем трогательное единство взглядов у
Рязанова, Троцкого, Зиновьева, Преображенского, Бухарина, Деборина, Карева и
т. д.
В противовес всем неправильным установкам в этом вопросе мы имеем
установку и решение этой проблемы, данные т. Сталиным еще в 1924 г. в
его «Основах ленинизма». Он писал по интересующему нас вопросу: «То, что дано в
методе Ленина, в основном уже имелось в учении Маркса, являющемся, по словам
Маркса, «в существе своем критическим и революционным». Именно этот критический
и революционный дух проникает с начала и до конца метод Ленина. Но было бы
неправильно думать, что метод Ленина является простым восстановлением того, что
дано Марксом. На самом деле метод Ленина является не только восстановлением, но
и конкретизацией и дальнейшим развитием
критического и революционного метода Маркса, его материалистической диалектики»[3].
Здесь даны единственно правильные постановки и решение вопроса о
ленинизме в философии. Работы Ленина по вопросам диалектического материализма,
гениальное применение им материалистической диалектики представляют собой не
только возврат (после всех извращений и отступлений от диалектического
материализма, которые мы имели в эпоху II Интернационала) к диалектическому материализму. Ленинизм в философии представляет собой не
только возврат, но и дальнейшее развитие и конкретизацию диалектического
материализма. Ленинизм в философии представляет собою новый, высший этап в
развитии философии марксизма.
Ясно и понятно должно быть для всех, что такая постановка вопроса ни в
коей мере не может означать какого бы то ни было «противопоставления» ленинизма
марксизму или какого бы то ни было непонимания или недооценки наследства Маркса
и Энгельса. Наоборот, если действительно быть верным духу марксизма, а не его
букве, если правильно понимать соотношение между методом и мировоззрением,
между теорией и практикой, если понимать, что марксизм — не застывшая догма, а
живое развивающееся учение, то возможен только тот ответ, который дан т. Сталиным
по вопросу о ленинском этапе в развитии диалектического материализма.
Постановка вопроса о методе диалектического материализма, данная
Преображенским, Бухариным, взгляды, которых исходят из того, что в области
содержания марксизма, богатства его идей может быть крупное движение вперед, но
в области методологии марксизма никакого движения вперед и углубления быть не
может, базируются на полном непониманий соотношения метода марксизма и других
его составных частей, на непонимании по существу, если шире поставить вопрос,
соотношения между теорией и практикой, на непонимании самого метода
диалектического материализма. В самом деле, может ли быть значительное новое
содержание в самом развитии марксизма, такое значительное, каким являются,
например, работы Ленина об империализме, о государстве и революции, о советской
форме диктатуры пролетариата и т. д. и т. п. — без развития,
конкретизации, углубления самого метода
материалистической диалектики. Новая эпоха, и именно такая богатая эпоха, какой
является эпоха империализма и пролетарских революций, дает новые формы связи,
новые закономерности, новые типы отношений, чрезвычайно сложные формы отношений
классов, разнообразные формы классовой борьбы, гигантское развитие техники,
естественных наук, своеобразные противоречия этого развития и т. д.
Понять все это (не только описать) можно только на основе углубления и
конкретизации самой марксистской методологии. Поскольку диалектический
материализм является научной методологией, постольку углубление и конкретизация
его не могут не базироваться на всей совокупности знания наук своего времени. И
именно как раз во всех этих отношениях Ленин гениален и велик.
Как известно, т. Сталин в своем письме «О некоторых вопросах
истории большевизма» подчеркнул громадное международное значение теории и
практики большевизма. Это письмо является блестящим продолжением и развитием
основных установок его «Вопросов ленинизма» по вопросам борьбы большевизма с
оппортунизмом. Так же, как и в «Вопросах ленинизма», т. Сталин
замечательно глубоко и до конца последовательно проводит здесь один из
важнейших тезисов, изложенных Лениным в его подготовительных работах к
известной книге «Государство и революция». Ленин бросает там одно чрезвычайно
важное замечание. Он говорит: «Большевики не «казус», они выросли из борьбы с оппортунизмом 1894 — 1914 гг.»[4].
И в «Вопросах ленинизма» т. Сталина и в последнем его письме по вопросам
истории большевизма все эти проблемы поставлены и разработаны именно в духе
ленинского принципа непримиримой борьбы большевизма против оппортунизма во всех
его видах и формах.
Ясно, что, когда мы ставим вопрос о том новом, что внес Ленин в
развитие диалектического материализма, нельзя не отправляться от этих важнейших
положений. Ясно, что нельзя рассматривать философию марксизма без или вне всей истории большевизма,
без или вне всей истории борьбы большевизма с оппортунизмом, из которой
большевизм вырос.
С другой стороны, ясно, что нельзя дать подлинную научную историю
большевизма без рассмотрения, изучения теоретической
борьбы Ленина. К этому именно и призывает письмо т. Сталина.
Отправляясь от этого основного положения, мы сможем правильно подойти к
постановке и разрешению вопросов, связанных с пониманием и освещением
ленинского философского наследства, ленинского этапа в развитии диалектического
материализма.
Тов. Сталин дал классическое определение
ленинизма как марксизма эпохи империализма и пролетарских революций. Чтобы
понять существо теоретических вопросов и проблем, которые неизбежно должны были
встать и встали в связи с практикой классовой борьбы в течение этого нового
исторического периода, необходимо напомнить некоторые основные, характеризующие
его черты.
Как указывает т. Сталин, эта новая историческая эпоха определяется
тремя основными моментами: 1) крайним обострением борьбы между рабочим классом
и капиталистами, 2) крайним обострением борьбы между империалистическими
державами за передел мира, за колонии, за рынки сбыта и сырья, 3) коренными
противоречиями и обострением борьбы между угнетающими и угнетенными нациями. Все
эти противоречия являются выражением того, что производительные силы не могут
дальше развиваться в рамках производственных отношений, созданных капитализмом
на этой его стадии, что это — последний этап развития капитализма, что это — канун
пролетарской революции. Эта новая эпоха характеризуется чрезвычайным
обострением классовой борьбы, новыми формами ее проявления, чрезвычайной
сложностью.
Это — период чрезвычайно ожесточенной борьбы в области идеологии. Это —
кризис всей системы, кризис буржуазной идеологии, буржуазной науки и т. д.
В условиях этого нового исторического этапа вставали и встают перед
пролетариатом и его партией новые задачи — задачи непосредственного свержения
капитализма. В этот же новый исторический период выявилась, и вся буржуазная
сущность политики II Интернационала. В «Вопросах ленинизма» т. Сталин
дает характеристику всей работы II Интернационала. Только уяснив себе всю
глубину этой характеристики, можно понять, как вырос большевизм на основе
борьбы с оппортунизмом во II Интернационале. Тов. Сталин пишет: «Выше я
говорил, что между Марксом — Энгельсом, с одной стороны, и Лениным — с другой,
лежит целая полоса господства оппортунизма II Интернационала. В интересах
точности я должен добавить, что речь идет здесь не о формальном господстве
оппортунизма, а лишь о фактическом его господстве. Формально во главе II Интернационала
стояли «правоверные» марксисты, «ортодоксы» — Каутский и др. На деле, однако,
основная работа II Интернационала велась по линии оппортунизма.
Оппортунисты приспособлялись к буржуазии в силу своей приспособленческой,
мелкобуржуазной природы, — «ортодоксы» же в свою очередь приспособлялись к
оппортунистам в интересах «сохранения единства» с оппортунистами, в интересах
«мира и партии». В результате получалось господство оппортунизма, ибо цепь
между политикой буржуазии и политикой «ортодоксов» оказывалась замкнутой»[5].
Тут дана чрезвычайно глубокая характеристика основной линии работы II Интернационала
как линии оппортунистической. Тов.
Сталин показывает также роль и значение центризма
во II Интернационале, роль и значение различных форм оппортунизма. Он
показывает, каким образом оказывалась замкнутой цепь между политикой буржуазии
и политикой II Интернационала. Дальше т. Сталин указывает еще ряд
характерных черт работы II Интернационала: господство эклектизма,
софистики вместо революционной теории, тесно связанной с живой практикой
революционной борьбы, наличие обрывков марксизма, которые, будучи оторваны от
практики революционной борьбы пролетариата, превращались в выхолощенные догмы.
Тов. Сталин указывает, что вместо революционной борьбы в эпоху II Интернационала
процветало дряблое филистерство, политиканство и т. д. В связи со всем
этим перед пролетариатом и перед его действительными идеологами вставала задача
выковать, создать действительно боевые, действительно революционные партии.
Нужно было произвести полный пересмотр всего того, что было создано за период
сравнительно мирного «органического» развития капитализма, за период господства
II Интернационала. Нужно было очистить авгиевы конюшни теории и практики II Интернационала.
И эта часть генеральной проверки теоретической и практической платформы II Интернационала
выпала на долю ленинизма.
Ясно, что это указание т. Сталина, где он дает исторический анализ
условий и намечает исторические задачи, выпавшие на долю ленинизма, относится
не к одной какой-нибудь из сторон марксистско-ленинского учения, а ко всем составным частям марксизма — к
экономической, политической и философской его стороне.
Ленин не только восстановил революционное марксистское учение, очистив
его от оппортунизма II Интернационала, но и развил его дальше
применительно к новым условиям, к условиям империализма, к условиям новых форм
классовой борьбы. Ленин дал дальнейшую конкретизацию всех сторон
марксистско-ленинского учения.
Необходимо рассмотреть сущность философских «позиций» II Интернационала,
выяснить, как отразилось замыкание цепи между политикой буржуазии и политикой II Интернационала
на философских взглядах последнего,
чтобы на этой основе показать всю роль и значение, которые имела ленинская борьба с философским оппортунизмом
во всех его проявлениях.
Эклектицизм, софистика, оторванность теории от практики, от
революционной борьбы характерны для всей совокупности взглядов наиболее видных
теоретиков II Интернационала, в том числе и для их философских взглядов,
для их философской «линии».
Эта «линия» определяется в основном следующими моментами: 1) полным
отрывом теории от практики, 2) разрывом экономики и политики, 3) отрывом
экономической и исторической теории марксизма, этих его составных частей, от
философской основы. Отсюда у наиболее видных теоретиков II Интернационала
встает необходимость найти какое-нибудь «новое» теоретико-познавательное
обоснование экономической и исторической теории марксизма. Ясно, что когда от
исторической и экономической теории марксизма отрывается ее философская основа,
то приходится подводить под марксизм какой-нибудь другой философский фундамент.
У виднейших «столпов» II Интернационала мы как раз имеем переплет самых
махрово-буржуазных точек зрения по линии философии. В этом отношении
представители II Интернационала полностью плетутся в хвосте буржуазии.
Наконец момент, характерный для общей картины их философских воззрений,
состоит в отказе наиболее видных теоретиков II Интернационала в той или
иной форме от материалистической диалектики. В свое время это нашло ясное
выражение в положении, выдвинутом «знаменитым» Бернштейном о том, что
диалектика представляет собой не что иное, как ловушку на пути к подлинному
познанию, что от диалектики нужно отказаться. Другие представители II Интернационала,
скрытые оппортунисты, центристы и пр., выражали по существу то же, но только в
более тонком, завуалированном виде.
Такова в общих чертах характеристика философской «линии» (если тут
вообще можно даже употребить слово линия) II Интернационала. Что касается
теоретико-познавательных основ, которые подводили под марксизм в связи с
ликвидацией марксистских философских основ представители II Интернационала,
то для последних характерны примерно следующие течения: официальная по существу
струя — неокантианство, затем махизм, затем развивающееся за последнее
время неогегельянство. Известно, что II Интернационал
выдвинул довольно видных представителей неокантианского течения, которые
по-разному связывали Канта с Марксом в вопросах философии, этики и т. д.
Мы находим в их числе таких «теоретиков», как Бернштейн, Макс Адлер, Форлендер,
Каутский, Гильфердинг и т. д.
Также сильна махистская струя (Фридрих Адлер, Отто Бауэр и др.) и
наконец развивающееся за последние годы неогегельянское течение в рядах
социал-демократии. Одним из видных выразителей его в настоящее время является
бреславльский профессор Зигфрид Марк. Происходит чрезвычайно любопытный
процесс, в котором сказывается сомкнутость цепи между политикой, теорией,
идеологией буржуазии и политикой, теорией, идеологией II Интернационала.
За последние годы буржуазная философия все больше поворачивает к Гегелю,
пытаясь его модернизировать, приспособить на свой лад. Фашизирующаяся
буржуазная философия ставит себе на службу неогегельянство. Этот процесс,
происходящий в рядах буржуазных философов, получает сейчас же свой отклик в рядах
социал-фашизма. Социал-фашистские теоретики, идя на поводу у буржуазии,
пытаются перейти от неокантианства к гегельянству, пытаются свои философские
взгляды связать с неогегельянством.
Перейдем теперь к более подробному изложению отношения «теоретиков» II Интернационала
к этим философским школам буржуазии. Рассмотрим сначала позицию Каутского по
отношению к неокантианству.
Ленин в своей известной статье «Марксизм и ревизионизм» следующим
образом характеризовал развивавшееся в рядах социал-демократии неокантианство:
«В области философии, — писал он, — ревизионизм шел в хвосте буржуазной
профессорской «науки». Профессора шли «назад к Канту», — и ревизионизм тащился
за неокантианцами, профессора повторяли тысячи раз сказанные поповские пошлости
против философского материализма, — и ревизионисты, снисходительно улыбаясь,
бормотали (слово в слово по последнему хандбуху), что материализм давно
«опровергнут»; профессора третировали Гегеля, как «мертвую собаку», и,
проповедуя сами идеализм, только в тысячу раз более мелкий и пошлый, чем
гегелевский, презрительно пожимали плечами по поводу диалектики, и ревизионисты
лезли за ними в болото философского опошления науки, заменяя «хитрую» (и
революционную) диалектику «простой» (и спокойной) «эволюцией»; профессора отрабатывали
свое казенное жалованье, подгоняя и идеалистические и «критические» свои
системы к господствовавшей средневековой «философии» (т. е. к теологии), —
и ревизионисты пододвигались к ним, стараясь сделать религию «частным делом» не
по отношению к современному государству, а по отношению к партии передового
класса. Какое действительное классовое значение имели подобные «поправки» к
Марксу, об этом не приходится говорить — дело ясно само собой»[6].
Эта уничтожающая критика, направленная против ревизионистов типа
Бернштейна, против Конрада Шмидта, против Струве и др., имела прямое отношение
и к центристам, и к Каутскому, который в этих вопросах по существу сдавал
позиции Бернштейну. Неокантианская ревизия марксизма, разоблаченная Лениным,
показанная со стороны ее социальных корней, теория, проповедовавшаяся
социал-демократическими «философами», по существу ничем не отличалась от
идеалистической реакции буржуазных неокантианцев.
Раньше профессора, выполняя честно социальный заказ буржуазии, тащили
«назад к Канту». Теперь, выполняя социальный заказ капиталистов, они стремятся
приспособить гегелевское учение о государстве, даже гегелевскую диалектику к
потребности чернорубашечников, к оправданию террористического господства
буржуазии. Раньше социал-демократические «теоретики», плетясь в хвосте этих
буржуазных профессоров, «соединяли» Маркса с Кантом. Теперь современные
социал-фашисты, плетясь в хвосте реакционных ученых, проповедуют
неогегельянские взгляды и пытаются и их как-нибудь «соединить» с Марксом.
Позиция Каутского в вопросе об отношении к неокантианской ревизии
марксизма очень хорошо вообще выражает то отношение к философским проблемам,
которое господствовало в рядах социал-демократии. В своей переписке с
Плехановым, когда последний выступил с очень резкой критикой Бернштейна,
Каутский писал: «Во всяком случае я должен открыто заявить, что неокантианство
меня смущает меньше всего. Я никогда не был силен в философии, и, хотя я и стою
на точке зрения диалектического материализма, все-таки я думаю, что экономическая
историческая точка зрения Маркса и Энгельса в крайнем случае совместима с
неокантианством; ведь и дарвинизм также хорошо уживается с материализмом
Бюхнера, как с монизмом Геккеля и кантианством Ланге. Если бы Бернштейн полинял
только в этом направлении, меня бы это ни малейшим образом не беспокоило».
Каутского, как видите, совершенно не смущает сочетание Канта с Марксом,
отрыв философских основ марксизма от экономической и исторической теории
марксизма. Он, правда, декларирует, что целиком стоит на точке зрения
диалектического материализма, но это декларирование на деле подменяется полной
сдачей своих позиций. Нужно сказать, что эту же точку зрения Каутский проводит
в своем последнем труде — «Материалистическое понимание истории», который
является теоретическим обобщением всей оппортунистической практики
социал-демократии. В этом двухтомнике Каутский высказывается по вопросу о
соотношении между различными сторонами марксизма. Он говорит:
«Признание материалистического понимания истории не должно быть
предварительным условием принадлежности к социал-демократической партии. Эта
партия должна предоставить каждому желающему участвовать в борьбе за
освобождение пролетариата, в борьбе против всякого угнетения, эксплуатации,
теоретически обосновывать это желание, как он может — материалистически,
кантиански, христиански или как угодно иначе».
По существу, эта точка зрения предоставляет полную свободу сочетать
марксизм с религией, с Кантом, Махом и т. д. Общая позиция Каутского по
вопросу об отношении к неокантианству, высказанная им в 1898 г. в
переписке с Плехановым, нашла свое теоретическое выражение здесь. Возьмем ли мы
его трактовку вопросов теории познания, вещи в себе, проблем этики, — везде
чувствуется неокантианская точка зрения автора.
Перейдем к вопросу об общем отношении Каутского к махизму. Во время философской дискуссии 1908 — 1910 гг. с
богдановщиной один из рабочих, Бендианидзе, обратился к Каутскому с просьбой
высказаться по вопросу о махизме. Каутский ответил ему письмом: «Вы спрашиваете
меня, — писал он, — является ли Мах марксистом. Это зависит от того, что
понимать под марксизмом. Я рассматриваю марксизм не как философское учение, а
как эмпирическую науку, как особое понимание общества. Это воззрение, правда,
несовместимо с идеалистической философией, но оно не противоречит теории
познания Маха. Я лично не вижу существенного различия между воззрениями Маха и
Дицгена. Маркс же очень близок к Дицгену» (1909 г.).
Этот ответ крайне характерен не только по своему
махрово-оппортунистическому существу, он определяет также и понимание Каутским
марксизма, его оппортунистическое отношение к махизму.
Итак, Каутский рассматривает марксизм не как философское учение, а
только как эмпирическую науку. Во-вторых, марксизм — это только учение об
обществе. И третье, марксизм несовместим с идеалистической ревизией марксизма,
однако вместе с тем не противоречит теории познания Маха, которая и есть ведь
идеализм. Такова «диалектика» Каутского. Вот какую похабную карикатуру на
марксизм нарисовал «маститый» Каутский рабочему Бендианидзе. Это небольшое
местечко из ответа Каутского прекрасно характеризует его взгляды. Оно целиком
подтверждает ту общую характеристику позиций II Интернационала, какая дана
была выше.
Таково отношение Каутского к махизму, который получил свое развитие на
Западе, а у нас в лице богдановщины и т. п. Но стоит взять последний труд
Каутского — «Материалистическое понимание истории», мы сможем то же самое
сказать и о неогегельянстве. Каутский ужом вертится, чтобы доказать, что
марксизм может быть совместим с неогегельянством и т. д. Общий процесс
фашизации социал-демократии получает в этой книге свое довольно ясное выражение
и в области философии. Такова философская
«линия» этого беспардонного эклектика, этого прожженного софиста, примиряющего,
соединяющего все что угодно и продолжающего выдавать такое «месиво» за марксизм.
Нужно несколько остановиться на характеристике философских позиций левых социал-демократов — Меринга и Р. Люксембург,
а также вождя русского меньшевизма Плеханова, чтобы со всей отчетливостью
представить себе то, что давал II Интернационал в области философии, чтобы
понять все значение той борьбы с оппортунизмом, которую проводил Ленин.
Меринг написал довольно много статей, посвященных философским вопросам,
довольно много внимания уделял философским проблемам. Ряд статей Меринга,
посвященных непосредственно критике того или иного литературного произведения,
содержит ценные, меткие характеристики с точки зрения диалектического
материализма. Но все же в основном Меринг не выходит за пределы
характеризованных нами выше позиций. Прежде всего диалектический материализм не
является для Меринга стройным мировоззрением и методом марксизма. Он считает,
что в области природы можно установить точку зрения механического материализма и что именно такой вид материализма
сочетается с историческим материализмом. Этот взгляд красной нитью проходит по
всем произведениям Меринга. Мы находим у него также высказывания и по вопросу
об отношении к неокантианству, махизму и т. д. В ряде своих статей он
писал, что неокантианцы вовсе не покушаются на существование марксизма, а хотят
его только «возвысить» или «дополнить»; что «принципиальных» ошибок они в
историческом материализме не находят; что «Мах для естествознания сделал то же
самое, что Маркс сделал для общественных наук»; что «Мах вовсе не желает быть
философом... он достаточно уверен в себе для того, чтобы ограничиться сферой, в
которой в научном смысле чувствует себя хозяином. В этом отношении Мах
совершенно сходится с Марксом, который совсем исключил философию и духовный
прогресс человечества усматривал только в практической работе в области истории
и природоведения»[7].
Таковы некоторые высказывания Меринга в ряде его философских статей.
По вопросу о механическом материализме и историческом материализме
Меринг писал: «Исторический материализм включает в себе естественно-научный, но
естественно-научный не включает в себе исторического»[8].
«В сфере естествознания механический материализм является принципом
научного исследования, каким в области общественных наук является исторический
материализм. Утверждать, что Маркс и Энгельс, отвергавшие право механического
материализма на сферу истории, отказали бы ему также в его праве на сферу
естествознания, значило бы отсылать этих людей из области научного мышления в
область суеверия, в которой хозяйничают черти австралийских негров, философия
бессознательного и «психизм» неоламаркистов»[9].
Меринг не идеалист и не сочетает Маркса с Кантом, Маркса с Махом.
Однако он не является, как мы видим, и последовательным диалектическим
материалистом; наоборот, в своем мировоззрении, в своих взглядах на природу
Меринг придерживается механического материализма.
Каковы философские позиции Р. Люксембург?
Совершенно ясно, что и она не является представительницей последовательного, т. е.
диалектического материализма. В экономических работах Р. Люксембург, в ее
«теории автоматического краха капитализма», в постановке вопроса о соотношении
внутренних и внешних противоречий мы находим развернутую механистическую концепцию в применении к анализу капитализма.
Известна также та оценка, какую давал Ленин взглядам Р. Люксембург
по национальному вопросу. Касаясь философской стороны: вопроса, Ленин
показывает, как Р. Люксембург подменяет
диалектику софистикой и совершенно абстрактными положениями. Особенно
бичует ее Ленин за непонимание конкретно-исторического подхода к национальному
вопросу. В вопросе о стихийности и сознательности у Р. Люксембург
сочетаются идеалистические моменты с отдельными моментами механицизма, но
последовательно проведенный диалектический материализм и в ее теоретических
высказываниях, и в применении к тому или иному политическому
конкретно-практическому вопросу у нее отсутствует.
Философские позиций левых социал-демократов, левых радикалов во II Интернационале,
как видим, не очень значительно отличались от теоретико-философских взглядов
ревизионистов и центристов.
[1]
«Воинствующий материализм», кн. 2, стр. 44, 1925 г.
[2]
Бухарин, Сборник «Атака», стр. 255.
[3]
Сталин, Вопросы ленинизма, стр. 16. Подчеркнуто нами. – Авт.
[4]
Ленин, Марксизм о государстве, стр. 62. Изд. 1931 г.
[5]
Сталин, Вопросы ленинизма, стр. 11.
[7]
Меринг, На страже марксизма, стр. 136, изд. 1927 г.
[8]
Меринг, На страже марксизма, стр. 136, изд. 1927 г.
[9]
Меринг, На страже марксизма, стр. 94.
Комментариев нет:
Отправить комментарий