Диалектике в ее историческом развитии пришлось выдержать
серьезную борьбу с метафизическим мировоззрением, которое, как мы уже знаем
(см. гл. III), безраздельно господствовало в XVII — XVIII вв. и которое по
сей день представляет собой характерную черту буржуазной идеологии, буржуазной
науки.
Характеризуя метафизику, Энгельс говорит: «Для метафизика
вещи и их умственные образы, т. е. понятия, суть отдельные неизменные,
застывшие, раз навсегда данные
предметы, подлежащие исследованию один после другого и один независимо от
другого. Метафизик мыслит законченными,
непосредственными противоположениями; речь его состоит из «да — да, нет — нет;
что сверх того, то от лукавого»[1].
Под эту характеристику подходит как идеалистическая, так
и материалистическая метафизика, несмотря на коренное различие их исходных
пунктов. Материалист-метафизик исходит из признания объективно реального мира,
существующего независимо от нашего сознания. Идеалист совершенно отрицает
существование материального мира или во всяком случае ставит его существование
в зависимость от сознания, мышления, духа. Но как первый, так и второй
одинаково метафизически подходят к предмету своего исследования будь то вещи и
понятия, как в первом случае, или только понятия, как во втором случае.
Метафизика отвлекается от движения вещи, от ее внутренних
процессов и берет вещь или понятие как нечто вполне готовое, законченное, застывшее, раз навсегда данное. Вещи и
понятия для метафизики не возникают,
они существуют всегда в готовом виде или возникают «вдруг», без всякой
подготовки, без процесса становления. Наличные вещи и понятия не изменяются в
периоде своего существования, они всегда себе равны, в них не появляется новых
признаков, не исчезают имеющиеся, они внутренне неподвижны, в них нет
противоречий, нет внутреннего источника движения, нет самодвижения. Поэтому для
мира вещей метафизик предполагает или неизбежно должен допустить некоторую
первоначальную силу, первый двигатель, внешний толчок, который приводит или
некогда привел вещи в движение. Движение понятий метафизик ставит обычно в
исключительную зависимость от произвола субъекта. Он не понимает и не признает
движения, внутренней связи и взаимозависимости понятий как отражения движения и
взаимосвязи вещей объективного, реального мира.
Свое обоснование метафизическое воззрение получает в формальной логике. Формальная логика
рождается и развивается в древней Греции. Молодая греческая торговая буржуазия,
ведшая жестокую критику феодальных принципов и феодальной морали в лице софистов, по мере того как обозначается
победа торгового капитала, приходит к необходимости дать положительное
обоснование логическим приемам и формам мышления, способным обеспечить
устойчивость нового буржуазного порядка и развитие его производительных сил.
Эту задачу берет на себя логика Аристотеля,
гениального мыслителя древности, впервые формулировавшего основные законы
логического мышления. У самого Аристотеля его логика еще не носила характера
той логической схоластики формальной логики в собственном смысле слова, в
которую ее превратили позднейшие последователи, совершенно не понявшие его
запросов и исканий. По словам Энгельса, Аристотель исследовал все существенные
формы диалектического мышления. «Логика Аристотеля, — говорит Ленин, — есть
запрос, искание, подход к логике Гегеля, — а из нее, из логики Аристотеля
(который всюду, на каждом шагу ставит
вопрос именно о диалектике) сделали
мертвую схоластику, выбросив все поиски, колебания, приемы постановки вопросов»[2].
Основной недостаток Аристотеля в том, что он допускает беспомощную путаницу
вокруг основного вопроса, вопроса об общем и отдельном; эта путаница создается
тем, что, не сомневаясь в реальности внешнего мира и стихийно тяготея к
материализму, Аристотель непоследователен
в разрешении вопроса об отношении мышления к бытию. Борясь против вульгарного
эмпиризма, видящего только единичное, отдельное, Аристотель допускает
существование общего понятия независимо
от отдельных предметов.
По словам Ленина, Аристотель путается «в диалектике общего и отдельного — понятия
и чувственно воспринимаемой реальности отдельного предмета, вещи, явления»[3].
Ленин показывает, что этот разрыв между общим и отдельным, между понятиями и
чувственно воспринимаемой реальностью характерен для всего дальнейшего развития
формальной логики, имеет свои гносеологические корни в идеалистической постановке вопроса о бытии и мышлении, понятиях и
отражающихся в них вещах: «Идеализм первобытный: общее (понятие, идея) есть отдельное существо. Это кажется диким,
чудовищно (вернее: ребячески) нелепым. Но разве не в том же роде (совершенно в том же роде) современный
идеализм, Кант, Гегель, идея бога?»[4]
Разрыв между общим и отдельным — обозначившийся уже у
Аристотеля, получает свое дальнейшее развитие, усиливается и обостряется
сначала в средневековой схоластике (так называемый «реализм»), затем в
буржуазной логике, особенно по мере того как буржуазия становится
консервативной и реакционной силой. Если восходящая буржуазия стремилась
превратить логику в метод отыскания новых результатов, внося в нее новые приемы
исследования (например, метод индукции, введенный Беконом), то уже в логике
Канта мы имеем идеалистический разрыв между миром вещей и нашими понятиями:
превращение логических понятий в пустые, бессодержательные формы особенно
характерно для логики неокантианства.
Как уже выше было сказано, категории диалектической
логики отражают объективные законы и поэтому являются содержательными формами мышления. Развитие категорий диалектической
логики отражает в обобщенной форме реальное развитие объективного мира и
человеческого познания. Глубокое отличие формальной логики от диалектики
заключается в том, что понятия и законы мышления, устанавливаемые формальной
логикой, суть лишь формальные
принципы мышления «как такового», взятого вне зависимости от того, каково содержание этого мышления. Автор
большого курса формальной логики — буржуазный идеалист-неокантианец. Зигварт
рассматривает, например, логику как собрание технических приемов мышления и говорит: «Соблюдение ее правил не
гарантирует необходимо материальной истинности результатов, а лишь формальную правильность приемов»[5].
Формальная логика отражает внешние формы вещей, рассматриваемых ею как
неизменные, застывшие. Содержание мышления ее не интересует даже в том случае,
если речь идет о явной нелепости. «Формально правильно, а по существу
издевательство», — эта ленинская характеристика бюрократизма приложима и к
формальной логике.
Формальная, метафизическая логика неизбежно субъективна, во всяком случае даже
материалист-метафизик благодаря принципам своей формальной логики всегда
находится на грани субъективизма и софистики, не говоря уже о
метафизиках-идеалистах. Не видя в понятиях отражения развивающегося и
движущегося мира, формальная логика естественно не в состоянии охватить мир как
единство противоположностей, не замечает внутреннего движения и изменения
предметов, их всесторонних, часто противоречивых связей и взаимодействий. Она
метафизически рассматривает вещи и понятия как вечно неизменные, как совершенно
отдельные, изолированные, оторванные друг от друга, без внутренних
взаимоотношений. Поэтому и исследование формальная логика ведет не исторически.
Анализ в формальной логике мертв, механистичен; это простое, грубое разделение
вещей в пространстве, рассечение предмета на его наличные, отдельные части,
чисто количественное размельчание вещи, ее раздробление. Формально-логический
синтез также мертв, механистичен, не историчен — это простое сложение наличия
данных вещей, приведение их в чисто внешнюю пространственную или временную
связь. Анализ и синтез рассматриваются чисто субъективно как простые приемы
исследования. Действительно научный анализ и синтез должны быть аналогом,
отражением анализа и синтеза, дифференцирования и соединения, происходящих в
объективно реальном мире. Формы анализа и синтеза в диалектике поэтому
качественно столь же многообразны, сколь многообразны способы и формы
разделения и соединения вещей в объективном мире. Формальная логика разрывает
анализ и синтез на два абсолютно противоположных, совершенно внешних и чуждых
друг другу действия, между тем как в действительности они не существуют один
без другого, предполагают друг друга, взаимно внутренне связаны.
Формальная логика видит конечно не только тождество
вещей, но и их противоположность. Но она не доходит до единства (тождества)
противоположностей. Тождество находится в одном кармане, различие — в другом.
Тождество в формальной логике — абстрактное тождество, различие — абстрактное
различие. Останавливаясь на единстве вещей или понятий, метафизическая логика
упускает из виду их раздвоение, а переходя к раздвоению вещей, она упускает их
единство. Словом, формальная логика признает и тождество, и противоположность,
не видя их единства. Поэтому противоречия формальной логики — это противоречия
понятий, а не противоречия объективного мира. Это — неразрешимые противоречия, неподвижные, мертвые, это не диалектические
противоречия, они не являются ни источником, ни основой, ни результатом
движения. Формальная логика в то же время совершенно не терпит реальных
противоречий, ее логические «принципы» целиком заострены против
материалистически-диалектического закона единства противоположностей.
Три основных «принципа», закона формальной логики
прекрасно иллюстрируют вышеизложенное.
Первый «принцип»
формальной логики гласит: А есть А, или А равно А. Это — принцип абстрактного
тождества. Все вещи мира и все понятия
есть раз и навсегда определенное А, все они всегда тождественны, равны самим
себе независимо от всякого развития, от всякого движения. Мир един, не
противоположен, не раздвоен в себе, не противоречив, неизменен, без движения.
Второй «принцип»
формальной логики, принцип противоречия,
гласит: А не есть не-А, А не равно не-А. Это положение представляет собой
отрицательное выражение первого принципа, принципа тождества: раз А есть А, то
не может быть равно не-А. Но, с другой стороны, оно может рассматриваться и как
абсолютная противоположность первому принципу (на что уже давно указал Гегель и
чего совершенно не понимает Плеханов, характеризуя формальную логику в своем
предисловии к книге «Людвиг Фейербах» Энгельса). Если первый «принцип» говорит
об абсолютной тождественности мира, то второй «принцип», наоборот, исходит из
абсолютного различия, из внутренней разорванности мира, из его абсолютной
раздвоенности, так как каждому А противостоит вечно и неизменно каждое
абсолютно противоположное не-А. Следовательно в мире есть противоположность, но
этот мир не един, его противоположные части существуют абсолютно независимо
друг от друга, они внешни и чужды друг другу, между ними нет связи, нет
движения, как нет движения и в каждой из них в отдельности. Они — абсолютные
противоположности, но они — не ведут между собой борьбы потому, что для борьбы
нужна та или иная форма их единства. Поэтому соединение противоположностей в
формальной логике возможно только чисто механически, внешним, эклектическим
путем, и это соединение неизбежно зависит от произвола субъекта.
Третий «закон»
формальной логики гласит: нечто есть или А или не-А, нечто равно или А или
не-А. Это положение формальной логики (закон исключения третьего) представляет
собой обобщение первых двух принципов. Всякое существующее «нечто» — всякая
вещь или понятие представляет собой или А или его противоположность не-А, но
только не единство противоположностей. Таким образом этот принцип отрицает
единство тождества и противоположности. Следовательно, этот закон представляет
собой ядро формальной логики, в корне противоположное и враждебное ядру логики
диалектической, т. е. закону единства противоположностей.
Помимо основных законов формальной логики обычно
предметом ее исследования является учение о
понятиях, суждениях, умозаключениях.
Пустой формализм, отрыв законов мышления от всякого
реального содержания, характерный для метафизической логики в учении о законах
мышления, проявляются также и по вопросу о понятиях, о суждениях и
умозаключениях. В своем учении о понятии формальная логика исходит из
следующего положения: «объем и содержание
понятия обратно, пропорциональны друг другу». Смысл этого закона состоит в
том, что чем больше конкретного содержания в понятии, тем уже его объем и
обратно: чем меньше содержание, тем объем понятия шире. Задача создания понятий
с точки зрения метафизической логики состоит в том, чтобы прийти к максимально
широким по своему объему понятиям, иначе говоря: все больше выхолостить всякое
содержание из понятия. Формально логическая абстракция состоит в том, что от
вещей или процессов отвлекают все отдельные, особенные признаки, пока не будет
получено общее понятие, в котором уже исчезло все отдельное, особенное. Так,
например, общее понятие дерева по объему шире понятия дуба, яблони, липы;
понятие растения шире понятий дерева, куста и т. д. Общее понятие по
своему содержанию беднее, чем более частное понятие.
На первый взгляд может показаться, что точка зрения
формальной логики по вопросу о понятии правильно отражает действительность.
Между тем стоит легко увидеть всю метафизичность этой позиции.
В основе формально-логического учения о понятии лежит
совершенный идеалистический разрыв между
единичным, особенным и общим, их противопоставление. Уже Гегель стремится
преодолеть этот разрыв: он выдвинул учение о понятии как об единстве общего,
особенного и единичного. Гегель дал глубокую критику пустоты формализма и
метафизичности формально-логического учения о понятии. Однако его учение о
единстве единичного, особенного, общего основано на том, что понятие, идея, являются сущностью мира. Разрыв между миром единичных вещей и
общим таким образом сохраняется у Гегеля, поскольку понятие порождает объективный
мир.
Единственно последовательное до конца учение о
конкретном, содержательном понятии дает материалистическая диалектика. Это учение о конкретном понятии
полностью и до конца преодолевает всю пустоту формальной логики, вульгарный
эмпиризм и идеализм в учении о понятии. Маркс во «Введении к критике
политической экономии» дает руководящее указание по этому вопросу. Рассматривая
основные понятия, с которых обычно начинает политическая экономия, он
указывает: «Кажется правильным начинать с реального и конкретного, с действительных предпосылок, следовательно,
например, в политической экономии с населения, которое есть основа и субъект
всего общественного процесса производства. Между тем при ближайшем рассмотрения
это оказывается ошибочным. Население — это абстракция, если я, например,
оставлю в стороне классы, из которых оно состоит. Эти классы опять-таки пустой
звук, если я не знаю элементов, на которых они покоятся, например, наемного
труда, капитала и т. д.»[6].
Критикуя такой метод изложения политической экономии
Маркс далее указывает, каков должен быть метод подлинно научного познания
действительности. Движение от непосредственно конкретного ко все более и более
простым понятиям, ко все более и более тощим абстракциям — это один путь. Этим
путем шла политическая экономия при своем возникновении в XVII в. Однако
после того как путем анализа добыты некоторые общие основные определения,
правильно будет идти от абстрактного к конкретному. «Последний метод есть
очевидно правильный в научном отношении. Конкретное
потому конкретно, что оно есть сочетание многочисленных определений, являясь
единством многообразного. В мышлении оно поэтому представляется как процесс
соединения, как результат, а не как исходный пункт, хотя оно представляет собой
исходный пункт в действительности, и вследствие этого — также исходный пункт
созерцания и представления. На первом пути полное представление испаряется до
степени абстрактного определения, при втором же абстрактные определения ведут к
воспроизведению конкретного путем мышления. Гегель поэтому впал в иллюзию, что
реальное следует понимать, как результат восходящего к внутреннему единству...
в себя углубляющегося и из себя развивающегося мышления, между тем как метод восхождения от абстрактного к
конкретному есть лишь способ, при помощи которого мышление усваивает себе
конкретное, воспроизводит его духовно как конкретное. Однако это ни в коем
случае не есть процесс возникновения
самого конкретного»[7].
В этих положениях Маркса дана глубочайшая трактовка
конкретного понятия с точки зрения материалистической диалектики. Маркс прежде
всего вскрывает идеализм Гегеля в его учении о конкретном понятии, состоящий в
том, что реальный мир он рассматривает как результат развития мышления.
Конкретное понятие материалистической диалектики отражает непосредственно
данную конкретную действительность, но взятую в ее внутренних связях и закономерностях. Оно есть единство общего, особенного, индивидуального. Конкретное понятие
материалистической диалектики не умерщвляет единичного, не отбрасывает всего
особенного, не дает пустой и тощей абстракции. Наоборот, будучи общим понятием,
понятием, раскрывшим закономерности, оно включает в себя богатство единичного и особенного. Конкретное понятие
материалистической диалектики воспроизводит в мышлении действительное,
конкретное во всей его конкретности. Любая категория «Капитала» Маркса, начиная
с товара и кончая земельной рентой, представляет собой образец такого
конкретного понятия. Материалистическая диалектика отнюдь не отрицает роли и
значения абстрактного мышления, анализа, задачи создания общих понятий.
Наоборот, она поднимает этот вопрос на высшую ступень.
Однако между абстракциями формальной логики и понятиями материалистической
диалектики существует огромная разница. Конкретное понятие материалистической
диалектики есть содержательное
понятие, есть понятие, отражающее все богатство действительности и вместе с тем
внутренние, общие законы развития этой действительности.
Чем шире оно по своему объему, тем богаче оно по своему содержанию. Понятие товара, понятие класса — не
пустые бессодержательные абстракции: они не принадлежат только мышлению, как это полагают, например, современные механисты.
Они отражают реальные, объективные связи вещей. Рабочий класс — не пустая
абстракция от множества отдельных рабочих, а их целостное единство, реальная
общественная группа, занимающая определенное место в исторически определенной
системе производства.
В противоположность формальной логике, выхолащивающей из
своих пустых форм мышления всякое конкретное содержание, диалектическая логика
выдвигает на первый план конкретность
нашего научного познания. Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна, — это
положение неоднократно повторял Ленин. Не только понятия диалектической логики
должны быть конкретны, включать в себе все богатство особенного и единичного,
но и наоборот — познание единичного, индивидуального предмета должно быть
конкретным, должно охватить это единичное, как единство общего и особенного, как особый случай проявления общей
закономерности, выявить его место и роль в общем развитии.
Этим всесторонним, конкретным познанием единичных моментов, сторон, областей и
т. д. развития в том их особом,
решающем значении, которое они получают на особых
этапах для всего развития в целом, для развития общей закономерности, и обеспечивается единство теории и
революционной практики. В этом
конкретном познании единичного и заключается ленинская постановка вопроса о
решающем звене в вопросах стратегии и
тактики борьбы пролетариата. Звено, за которое на данном этапе нужно
ухватиться, чтобы вытащить цепь развития, может быть определено только на
основе неразрывного единства теоретического познания и революционной практики,
только путем конкретного изучения отдельных сторон процесса, их особенностей и
их значения для всего развития в целом. Учение Ленина и Сталина о возможности
прорыва пролетарской революцией средне-слабых звеньев империалистической цепи;
укрепление диктатуры пролетариата и советской власти как решающее звено в
течение всего переходного периода; овладение торговлей как важнейшее звено на
восстановительном этапе нэпа; освоение новой техники как решающее звено
технической реконструкции; организационно хозяйственное укрепление колхозов и
равнение на артельную форму, на определяющие звенья в перестройке сельского
хозяйства, — на этих и многих других примерах Ленин и Сталин раскрывают всю
силу и все огромное значение диалектической логики.
Формальная логика тщательно разработала классификацию
различного типа суждений и умозаключений. Оставаясь верной своему исходному
пункту, она анализирует исключительно форму
суждения, тип связей между понятиями, отвлекаясь от реального содержания
суждений.
Формальная логика в силу своей антиисторичности,
метафизичности не может применить точки зрения развития к исследуемым ею формам
суждений и умозаключений. «Диалектическая логика, — писал Энгельс, — в
противоположность старой, чисто формальной логике не довольствуется тем, чтобы
перечислить и сопоставить без связи формы движения мышления, т. е.
различные формы суждения и умозаключения. Она, наоборот, выводит эти формы одну из другой, устанавливает между ними
отношение субординации, а не координации, она развивает высшие формы из низших»[8].
Именно точка зрения развития,
историческая точка зрения, примененная к исследованиям формы мышления, форм суждения и умозаключения, превращает логику в
науку. Такую работу в основном проделал Гегель на идеалистической основе.
Верный принципам всей своей логики,
он дал впервые в истории философии и логики рациональную группировку суждений
как суждений единичности, суждений особенности, суждений всеобщности. На
примерах из истории развития науки Энгельс показывает «внутреннюю истину и
необходимость» группировки Гегеля, показывая одновременно зависимость их
развития от общественно-исторической практики человека.
Как мы уже указывали, только долгое историческое развитие
практики и познания привело к положительному суждению: «Трение есть источник теплоты»[9].
Это суждение можно рассматривать как единичное.
Дальнейшее историческое развитие науки привело к более глубокому обобщению:
«Всякое механическое движение способно превратиться при помощи трения в
теплоту»[10].
Это суждение особенности, ибо речь
идет об особенной форме движения — механической. Дальнейшее историческое
развитие привело к суждению всеобщности,
к всеобщему закону: «Любая форма движения способна и вынуждена при определенных
для каждого случая условиях превратиться прямо или косвенно в любую другую
форму движения»[11].
Мы видим таким образом, что только исторический подход, подход к проблемам логики с точки зрения
развития науки и техники, дает действительную базу для диалектико-материалистической,
подлинно научной логики. Отсюда также понятно, что нет и не может быть какой-то
особой науки логики, отдельной от теории познания, от диалектики. Логика,
диалектика, теория познания представляет собой одну и ту же философскую науку,
— материалистическую диалектику.
Материалистическая диалектика преодолевает, «снимает»
формальную логику в том смысле, что она дает свой ответ на все проблемы логики, опираясь на историю развития
техники и науки.
Формальная логика в целом не отражает действительных
законов материального мира. Но она не просто чепуха, а, выражаясь словами
Ленина, пустоцвет, растущий на могучем дереве диалектического познания.
Формальная логика — результат одностороннего, насильственного выпрямления в
процессе познания кривых, подвижных, гибких граней в закостеневшие прямые. Если
диалектическая логика борется против расплывчатости понятий, за их
определенность в смысле конкретности и насыщенности живым, реальным
содержанием, то формальная логика превращает эту, определенность в нечто абсолютно
устойчивое, раз и навсегда данное, ограниченное неподвижными рамками, всегда
тождественное себе. Поэтому социальной почвой формальной логики исторически
явились отсталые малоподвижные формы общественной жизни, как феодальный строй
или такое общество, глубокая внутренняя диалектика которого скрыта под формой
грубого внешнего движения вещей (товаров), как капитализм. К этому нужно
прибавить, что формальная логика, извращая картину мира, всегда служила
вернейшим орудием в руках господствующих эксплуататорских и угнетательских
классов, всегда была опорой религии и мракобесия. Становится ясной враждебность
и непримиримость диалектики и формальной логики. Это обстоятельство не
исключает того, что исторически формальная логика в руках прогрессивных классов
сыграла как в науке, так и в общественном развитии известную положительную
роль. Изучение формальной логики с
известными поправками даже в настоящее время принесет свою пользу, если не
забывать ее коренных пороков. В известных пределах эта низшая ступень познания
позволяет бороться с вульгарным эмпиризмом и релятивизмом и подготовляет к
восприятию более высокой ступени диалектического познания.
Но если в истории познания продолжительный период
господствовала формальная, метафизическая логика, если отдельный человек лишь в
процессе практического опыта и накопления знания становится диалектиком, то
отсюда вовсе не следует, что диалектика и формальная логика принципиально
родственны одна другой, представляют равноценные вещи или отличаются между
собой лишь количественно, как целое и часть.
Совершенно ошибочной является очень распространенная
точка зрения, согласно которой формальная логика объявляется подчиненным
моментом и частным случаем, — составной
частью диалектики. Автором этой точки зрения является Плеханов. Плеханов
доказывает, что законы диалектики действуют лишь там, где предмет находится в
состоянии видимого изменения, перехода; когда же речь идет об отдельных
предметах как таковых, там царствует формальная логика. «Мышление по правилам формальной логики (согласно «основным законам»
мысли) есть частный случай диалектического мышления»[12],
— говорит Плеханов. В другом месте Плеханов выражается так: «Диалектическое мышление не исключает также и
метафизического: оно только отводит ему известные пределы, за которыми
начинается царство диалектики»[13].
По поводу такого разделения «двух царств» — диалектики и
формальной логики — надо сразу же заметить, что оно теснейшим образом связано,
во-первых, с общим пониманием Плехановым диалектики как суммы примеров, во-вторых,
с его тактическим оппортунизмом. Оно обосновывает либерализм, оппортунизм
Плеханова в политике. Прямо ссылаясь на Плеханова, эту точку зрения развивает
идеалист Асмус, пригретый меньшевиствующими идеалистами. Последний приходит к
тому антиленинскому и насквозь идеалистическому выводу, что диалектика — сфера
лишь «широких» горизонтов, т. е. общих понятий философии, а формальная
логика — сфера «узких» горизонтов, сфера практики,
т. е. классовой борьбы и социалистического строительства. Так Асмус помогает
механистам и меньшевиствующим идеалистам обосновывать метафизику оппортунизма и
контрреволюционного троцкизма. Он и представления не имеет о том, что подлинно
революционная практика невозможна без диалектики и в свою очередь является ее
колыбелью и стихией.
Включать формальную логику в качестве момента в
диалектическую логику так же нелепо, как объявлять алхимию моментом химии,
астрологию моментом астрономии.
Схоластические защитники «обиженной» формальной логики
любят ссылаться на замечание Ленина о том, что в низших классах школы следует
изучать формальную логику; им следует ответить точной цитатой из Ленина:
«Логика формальная, которой ограничиваются в школах (и должны ограничиваться — с
поправками — для низших классов школы), берет формальные определения,
руководясь тем, что наиболее обычно или что чаще всего бросается в глаза и
ограничивается этим... Логика диалектическая требует того, чтобы мы шли дальше»[14].
Следовательно, вовсе не так обстоит дело, будто Ленин
рекомендует изучать в школе не диалектику, а формальную логику. Это
«ограничение» является низшей ступенью познания, подготовкой к изучению
диалектики. Кроме того — и это главное — Ленин добавляет: с известными
«поправками». Формальная же логика «с поправками» уже далеко не является старой формальной логикой.
Адвокатам формальной логики, доказывающим якобы «по
Энгельсу», что формальная логика пригодна в обыденной домашней обстановке,
нужно ответить: с этой домашней бытовой обстановкой, для которой хороша и
формальная логика, мы боремся не менее, чем с ее логическим продуктом. Мы
коренным образом перестраиваем быт, поднимая его до уровня великих задач
социалистического строительства. Новый социалистический быт будет наряду со
всеми процессами борьбы и социалистической перестройки жизни вырабатывать
диалектическое мышление.
Ученые лакеи буржуазии используют в своих классовых
интересах формальную логику; они борются против материалистической диалектики —
основы революционного мировоззрения марксизма-ленинизма. Поэтому изучение
формальной логики нам необходимо не только с точки зрения использования ее
фактического содержания, но и в целях изучения оружия нашего классового врага.
Только материалистическая диалектика является научным методом исследования и
логической основой социалистической практики и классовой борьбы пролетариата.
Как материалистическая диалектика является
методологической основой генеральной линии партии, так метафизика и формальная
логика в советских условиях являются методологической основой и правого и
«левого» оппортунизма и контрреволюционного троцкизма. Например, нэп есть
экономическая политика пролетариата, рассчитанная на допущение капитализма в
определенных границах и на борьбу, вытеснение и уничтожение капитализма в то же
время. «Кто не понимает этой переходной, двойственной природы нэпа, тот отходит
от ленинизма»[15],
— говорит Сталин. А троцкисты, как метафизики, не понимающие диалектической
противоречивости нэпа, видели лишь одну сторону — допущение капитализма — и
называли поэтому нэп госкапитализмом. Также и Бухарин видел лишь одну сторону
нэпа — свободу рыночных отношений — и упускал то, что нэп сверх того
предполагает государственное регулирование торговли: «Уничтожьте одну из этих сторон
— и у вас не будет нэпа»[16],
— говорит Сталин. Наши трудности суть трудности роста, говорит партия, а
оппортунисты не понимают этой диалектики, рассматривают трудность «как таковую», отождествляют наши
трудности с безвыходными трудностями капитализма и вопят о гибели советской
власти. Природа среднего крестьянина двойственна: с одной стороны, он труженик,
а с другой — мелкий собственник. Троцкисты видят одну мелкособственническую
сторону крестьянства, а правые оппортунисты, наоборот, забывают эту его
сторону. Всякое чисто формальное
проведение в жизнь партийной директивы методологической основой своей имеет
метафизику: выполняют букву, а не смысл директивы, отбивают «номер», выполняют
односторонне, неправильно. Например, если партия говорит о ликвидации
кулачества как класса на базе сплошной
коллективизации, то «левак», формально выполняющий директиву партии, будет
осуществлять ликвидацию кулачества, забывая об основе ее. Партия предлагает
увеличить процент коллективизации, добиваясь укрепления
организационно-хозяйственной работы в колхозах, а «левак» гонит процент
коллективизации, забывая о необходимости вести работу по укреплению колхозов.
Однобокое представление о противоречивом процессе
социалистического строительства типично и для троцкистов и оппортунистов, — а
это и есть формальная логика: односторонний подход к вещи с точки зрения ее
абстрактной тождественности.
Разновидностями метафизического мышления являются эклектика и софистика.
Эклектикой называется всякое беспринципное соединение
внутренне не связанных друг с другом, в корне противоречащих точек зрения или
учений. Ленин называет эклектиком махиста Богданова за то, что он хотел
соединить исторический материализм и идеалистическую философию Маха.
Эклектиками являются, и механисты и меньшевиствующие идеалисты, соединяющие в
своей антимарксистской философии одни — механический материализм, кантианство,
позитивизм и т. д., а другие — гегельянство с элементами кантианства,
механизма и т. д. Блестящая критика эклектики дана Лениным в 1921 г.
во время профсоюзной дискуссии[17]
в связи с эклектической позицией в этой дискуссии Бухарина. Спор шел о том, чем
являются профсоюзы при диктатуре пролетариата. Троцкий занял в этом споре чисто
метафизическую позицию: профсоюзы либо школа коммунизма, либо аппарат
управления — третьего не дано — и стал на точку зрения огосударствления
профсоюзов. В противовес Троцкому Ленин указывал, что профсоюзы должны быть
взяты как диалектическое единство политико-воспитательных (профсоюзы — школа
коммунизма) и экономических функций (участие в управлении государством,
например, в планировании хозяйства), но с подчинением последних первым, с
подчинением экономики политике. Ленин требовал указать, что является для
профсоюзов главным и решающим, в какой внутренней связи между собой находятся
различные функции профсоюзов. Этим главным были воспитательные функции, и в соответствии
с этим партия решила: профсоюзы — школа коммунизма. Бухарин занял «буферную»
позицию: профсоюзы и школа
коммунизма, и аппарат управления, и политика, и экономика. «Теоретическая сущность той ошибки, — говорит Ленин, —
которую здесь делает т. Бухарин, состоит в том, что он диалектическое
соотношение между политикой и экономикой (которому учит нас марксизм) подменяет
эклектицизмом. «И то, и другое», «с одной стороны, с другой стороны» — вот теоретическая
позиция Бухарина. Это и есть эклектицизм»[18].
Ленин приводит при этом известный пример со стаканом. Стакан есть и граненый
цилиндр, и покрышка для бабочки, и приспособление для пресс-папье, и орудие,
чтобы ударить, и инструмент для питья. Все это надо учесть. Но надо указать
главное в данной конкретной связи и обстановке: чем он является для оратора,
говорящего на трибуне? Инструментом для питья.
«Если (как это делает Бухарин. – Авт.) при этом берутся
два или более различных определения и соединяются вместе совершенно случайно (и
стеклянный цилиндр и инструмент для питья), то мы получаем эклектическое определение, указывающее на разные стороны предмета и
только»[19].
Софистика есть
«гибкость, примененная субъективно» (Ленин), есть отождествление
противоположностей, не видящее их борьбы, есть стирание граней между
противоположностями на том основании, что они могут превратиться одна в другую.
Когда-то в древности Кратил, ученик Гераклита, извратил
слова своего учителя (сказавшего, что в одну и ту же реку нельзя вступить
дважды), добавив в формуле Гераклита, что и один раз нельзя вступить в одну и
ту же реку. Если Гераклит утверждал, что река (вода) течет, и потому, когда мы
в нее вступим второй раз, это будет на самом деле другая река (вода), то с
точки зрения Кратила река вообще никогда не бывает сама собой. Это уже явное
преувеличение. Плеханов справедливо указывает, что Кратил подменяет момент наличного бытия моментом становления[20].
Это — софистика, ибо диалектика требует, чтобы каждая
вещь была взята с точки зрения единства момента становления, развития, т. е. тех изменений, которые происходят
в вещи, и момента наличного бытия, т. е.
качественной определенности вещи на данной
ступени ее развития, в данной связи и обстановке. Живой человек есть именно
живой человек, а не труп, так как в нем происходит процесс жизни. Несомненно — в
его организме происходит одновременный процесс отмирания части клеток, но было
бы софистикой на этом основании назвать его трупом. Материалистическая
диалектика требует точных и определенных ответов в каждый данный момент. Капитализм,
пока он не уничтожен пролетарской революцией, есть именно капитализм, а не
социализм, хотя он и содержит в своих недрах свое отрицание — социалистический
пролетариат. Было бы софистикой, однако, на этом основании объявлять капитализм
социализмом. Ленин разъяснял Р. Люксембург, что софистикой является
стирание грани между империалистической и национальной войной на том основании,
что одна может превратиться в другую.
Современные меньшевики — социал-фашисты, объявляющие рост государственного
монополистического капитализма ростом социализма, — являются насквозь
прожженными софистами, откровенными защитниками наемного рабства.
Из всего этого следует, что эклектизм и софистика
являются заклятыми врагами материалистической диалектики. Против них необходимо
вести борьбу как против методологии контрреволюционной буржуазии, фашизма и
социал-фашизма.
[1]
Энгельс, Анти-Дюринг, стр. 14-15. Подчеркнуто нами. – Авт.
[6]
Маркс, К критике политической экономии, стр. 25-26. Подчеркнуто нами. – Авт.
[7]
Маркс, К критике политической экономии, стр. 26. Подчеркнуто нами. – Авт.
[8]
Энгельс, Диалектика природы, стр. 100. Подчеркнуто нами. – Авт.
[9]
Энгельс, Диалектика природы, стр. 101.
[10]
Энгельс, Диалектика природы, стр. 101.
[11]
Энгельс, Диалектика природы, стр. 102.
[12]
Энгельс, Л. Фейербах, Предисловие Плеханова, стр. 22, 1931 г.
[13]
Плеханов, Гром не из тучи, сб. «Группа освобождения труда» № 6, стр. 22.
[15]
Сталин, Об оппозиции, стр. 211.
[16]
Сталин, Вопросы ленинизма, стр. 405.
[20]
См. Энгельс, Л. Фейербах, Предисловие Плеханова, стр. 22, 1931 г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий