Диктатура пролетариата и борьба за строительство социализма.

На каждом новом этапе развития пролетарской диктатуры все отчетливее выявляются ее основные задачи и цели — строительства социализма в стране победившего рабочего класса и тем самым уничтожение классовых различий и классов вообще. Однако осуществление этой важнейшей из трех задач диктатуры пролетариата протекает отнюдь не в порядке «самотека», но в процессе ожесточенной классовой борьбы, получающей свое отражение и в рядах партии, в процессе борьбы с оппортунистическими толкованиями генеральной линии партии.

Победа пролетарской революции имела место пока что лишь в одной стране, правда, занимающей шестую часть земного шара, но в стране с подавляющим большинством крестьянского населения, менее развитой в технико-экономическом отношении, чем другие передовые капиталистические страны. Упрочение советского порядка протекало в условиях враждебного капиталистического окружения, причем первым годам нэпа соответствовали отлив революционной волны в странах капитализма и временная стабилизация капитализма. В то же время новая экономическая политика, рассчитанная, в целях поднятия производительных сил страны, на известное допущение свободы торговли, а, следовательно, и капитализма под контролем пролетарского государства, неизбежно повлекла за собой некоторый рост внутренних противоречий. Проблема социалистического строительства предстала перед пролетариатом как проблема «кто кого?», как вопрос жестокой классовой борьбы, как вопрос борьбы между народившимся социализмом — в лице национализированной промышленности, советской власти и т. д. — и умирающим, но еще продолжающим оказывать ожесточенное сопротивление капитализмом.

Успешно преодолевая все эти внешние и внутренние трудности, партия развертывала социалистическое строительство. Ко времени 1925–1927 гг. частнокапиталистические элементы в торговле, в кустарной промышленности и т. д. были вытеснены из этих своих убежищ и шли ко дну. Но их отчаянное сопротивление вызвало у колеблющихся элементов партии сомнения в самой возможности построить социализм в одной стране, когда мы еще не имеем победы мировой революции. На почве этих сомнений и колебаний, отражающих настроения вытесняемых частнокапиталистических элементов и городской мелкой буржуазии, созрел тот оппортунистический уклон, с которым партия прежде всего была вынуждена начать борьбу и который в дальнейшем превратился в явно контрреволюционное течение — возрождается и развивается троцкизм.

Как указывает т. Сталин, Ленин, во время империалистической войны, в 1915 г. особенно ярко подчеркнул положение о том, что «возможна победа социализма» первоначально «в одной, отдельно взятой, капиталистической стране». Уже тогда Троцкий возражал против этого положения Ленина, заявляя: «Безнадежно думать..., что, например, революционная Россия могла бы устоять перед лицом консервативной Европы». Естественно, что поворот к новой экономической политике расценивался троцкизмом как «восстановление капитализма», как отход от задач социалистического строительства. Троцкий выразил эти настроения в 1922 г. в предисловии в книге «1905 г.» и в послесловии к «Программе мира», — заявляя, что «противоречия в положении рабочего правительства в отсталой стране с подавляющим большинством крестьянского населения смогут найти свое разрешение только в международном масштабе на арене мировой революции», что «подлинный подъем социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы».

Как бы предвидя эти троцкистские настроения, Ленин еще с 1921 г. указывал: «10–20 лет правильных соотношений с крестьянством — и обеспечена победа во всемирном масштабе даже при затяжке пролетарских революций, кои растут»[1]. И в своей известной статье «О кооперации» (1923 г.) Ленин еще раз отметил, что у нас имеется «все необходимое для построения полного социалистического общества». Мы имеем здесь прямо противоположные установки ленинизма и троцкизма, исходящие из совершенно различной оценки классовых сил в нашей стране, роли партии, роли всей системы пролетарской диктатуры. Вопрос о возможности для нас собственными силами построить социализм, как это указал т. Сталин, — это вопрос о взаимоотношениях между пролетариатом и крестьянством, о преодолении известных противоречий между этими двумя основными классами переходного периода и на основе общности их коренных интересов. Для Ленина — это вопрос о «правильных отношениях с крестьянством», Троцкий же исходил из «противоречий в положении рабочего правительства в отсталой стране с подавляющим большинством крестьянского населения». Известные противоречия, неизбежно существующие между пролетариатом и основной массой крестьянства, — эти противоречия преодолимы с точки зрения ленинизма, они непреодолимы с точки зрения троцкизма, прикрывавшего «левой» фразой свои буржуазные тенденции.

В предшествовавшем изложении мы уже подробно останавливались на основных положениях троцкизма и его теории перманентной революции, на его теории нэпа. Троцкисты не проводили различия между классовыми группами в среде крестьянства. Троцкисты исходили из непонимания двойственной природы среднего крестьянства, из представления о крестьянстве как о сплошной реакционной массе. Троцкисты не понимали, что кроме противоречий между пролетариатом и крестьянством имеются еще «общие интересы по коренным вопросам развития», что «существует два пути развития земледелия — путь капиталистический и путь социалистический», что первый путь означает обнищание большинства крестьянства и что поэтому «как пролетариат, так и в особенности крестьянство, заинтересованы в том, чтобы развитие вошло по второму пути, по пути социалистическому»[2]. Троцкистская линия была рассчитана на экономическое подавление и эксплуатацию крестьянства, на отрицание союза со средним крестьянством и возможности построения социализма. Троцкистская линия была линией развития сельского хозяйства «при помощи капиталистических методов», как формулировал ее сам Троцкий[3]. Это была линия, направленная на разорение и обнищание основной массы крестьянства, линия на раскол с крестьянством и тем самым на подрыв социалистического строительства.

Это извращенное представление троцкизма о взаимоотношении между пролетариатом и основной массой крестьянства получило свое дальнейшее выражение в непонимании социальной базы пролетарской диктатуры, в непонимании всей системы пролетарской диктатуры в ее самых различных составных звеньях. Диктатура пролетариата по Троцкому направлена не только против буржуазии, но и против крестьянства; это не особая форма союза рабочего класса с непролетарской трудящейся массой для построения социализма, а война против крестьянства; это не господство трудящегося большинства над эксплуататорским меньшинством, а господство пролетарского меньшинства над большинством крестьянства. Совершенно ясно, что в троцкизме мы имели всестороннее отрицание основного содержания диктатуры пролетариата. Буржуазная и капитулянтская суть троцкизма получила свое выражение в полном непонимании пролетарской демократии, в непонимании той великой творческой силы, которую она собой представляет. Троцкистское «учение» о партии было учением о разрушении партии. Защита фракций, отрицание пролетарской дисциплины, представление о партии как о пестром конгломерате группировок — крики о демократизме, а в действительности бюрократическое пренебрежение к партии, к подлинной внутрипартийной демократии — таковы были некоторые характернейшие идеи троцкизма в этом вопросе.

Самое понятие о руководящей роли партии в системе диктатуры пролетариата у троцкистов и впоследствии примкнувшей к ним группы Зиновьева и Каменева подменялось понятием господства партии. Троцкий прямо говорил о «господстве коммунистической партии в советах»[4]. Вместо того чтобы правильно определить основанные на взаимном доверии отношения партии и рабочего класса, рабочего класса и всей трудящейся массы, вместо руководства массой, вместо воспитания и убеждения как основы этого руководства, Троцкий, Зиновьев и др. выдвигали принцип «диктатуры» партии, насилия ее над рабочим классом и трудящейся массой, выдвигали принуждение как основу взаимоотношений партии и класса, партии и массы.

Троцкизм совершенно не понял той новой творческой роли, которую играет в условиях диктатуры пролетариата кооперация как основная организационная форма движения деревни к социализму. Троцкизм не понял роли профсоюзов, их роли как школы коммунизма в системе пролетарской диктатуры. Руководство профсоюзами со стороны партии Троцкий предлагал заменить, как это указал Ленин, бюрократическим дерганием. Руководство профсоюзами на основе метода убеждения троцкизм подменял бюрократическим командованием ими на основе метода принуждения, не понимая того, что «мы тогда правильно и успешно применяли принуждение, когда умели сначала подвести под него базу убеждения»[5]. Троцкистское понимание союза молодежи вело к противопоставлению молодняка старой, закаленной в боях с оппортунизмом большевистской гвардии. Оно вело здесь к подрыву руководящей роли партии, к подрыву коммунистического воспитания молодежи нашей партией.

Наконец троцкизм проявил полное непонимание характера Советского государства как государственной формы пролетарской диктатуры. Троцкизм видел в советах лишь орудие подавления, а не форму проявления активности широких масс трудящихся. Троцкий полагал поэтому, что бюрократизм Советского государства — неизбежное явление, поскольку имеется противоречие между пролетариатом и крестьянством. Троцкизм кричал о «перерождении» советов и в то же время отрицал значение лозунга оживления советов в деревне.

Таким образом троцкизм представлял собой извращение по всей линии принципов пролетарской демократии, полное непонимание системы пролетарской диктатуры, полное непонимание источников той могучей творческой инициативной силы, которую представляет собой диктатура пролетариата. «В то время, — говорил т. Сталин, — как Ленин расценивал пролетарскую диктатуру как инициативнейшую силу, которая, организовав социалистическое хозяйство, должна пойти потом на прямую поддержку мирового пролетариата, на борьбу с капиталистическим миром, оппозиция, наоборот, рассматривает пролетарскую диктатуру в нашей стране как пассивную (курсив наш) силу, живущую под страхом немедленной потери власти «перед лицом консервативной Европы»[6].

Троцкистское отрицание возможности построения социализма в нашей стране — как это еще в 1924 г. показал т. Сталин — означало не только «неверие в революционные возможности крестьянского движения», но также и «неверие в силы и способности нашей революции, неверие в силу и способность российского пролетариата»[7]. За фразой о мировой «революции» скрывалась капитулянтская, пораженческая сущность троцкизма, капитулянтство в понимании им диктатуры пролетариата. За «левой» фразой скрывалось буржуазное существо троцкизма. Троцкисты «были лишь рупором прежде всего тех частнокапиталистических элементов торговли и пр., которые именно за период 1925–1927 гг. быстро шли ко дну» (Молотов).

Партия решительно отвергла троцкистский лозунг искусственного разжигания классовой борьбы в деревне. Учтя результаты «левых» ошибок, приводивших к тому, что среднее крестьянство становилось на сторону кулачества, партия поставила своей главной задачей на данном этапе «сплотить середняков вокруг пролетариата, завоевать их вновь» — для этой цели добиться того, чтобы крестьянское хозяйство через кооперацию было включено в общую систему советского хозяйственного строительства, провести линию на оживление советов в деревне и на насаждение в деревне начал советской демократии, способной организовать и направлять в социалистическое русло возросшую активность крестьянства.

По пути, проложенному троцкизмом, пошла и так называемая новая оппозиция Зиновьева — Каменева 1925–1926 гг., естественно, скатившаяся в дальнейшем к блоку с троцкизмом. Тов. Зиновьев в своей работе «Ленинизм» старался изобразить крестьянский вопрос как «главный вопрос» ленинизма, забывая, что коренное содержание ленинизма составляет диктатура пролетариата. В то же время Зиновьев и Каменев скатились на точку зрения недооценки среднего крестьянства, а также недооценки роли кооперации для вовлечения его в строительство социализма. Каменев отождествлял среднее крестьянство с кулачеством. Зиновьев говорил лишь о «нейтрализации» среднего крестьянства, возвращаясь таким образом к лозунгу партии в период захвата власти и не понимая своеобразия нового этапа. Естественно, что Зиновьев и Каменев не понимали значения всех трех основных задач и в соответствии с этим трех сторон диктатуры пролетариата, не понимали роли массовых организаций, роли советов в системе пролетарской диктатуры. Они утверждали, что диктатура пролетариата «не есть союз одного класса с другим» (Каменев), они подменяли диктатуру пролетариата и руководящую роль партии в системе ее звеньев диктатурой партии (Зиновьев). Зиновьев и Каменев совершенно не поняли двойственной роли нэпа; объявив нэп «госкапитализмом», они не увидели в нэпе политики пролетарского государства, рассчитанной на победу социалистических элементов и построение фундамента социалистической экономики. Выбросив «левацкий» демагогический лозунг «равенства», — который может быть осуществлен только в результате уничтожения классового общества и который в переходный период выражает «уравниловские» настроения буржуазии и мелкой буржуазии, их стремление ограничить диктатуру пролетариата, — Зиновьев и Каменев в то же время скрывали за этим лозунгом свое капитулянтство в вопросе о построении социализма в нашей стране. Они признали возможность лишь строить социализм в нашей стране, но считали «национальной ограниченностью» мысль о возможности построить его. В дальнейшем оппозиционный троцкистский блок должен был логически прийти к выводу о «перерождении» партии и советов, о «бюрократизации» нашего аппарата и т. д.

Идейное разоблачение троцкистской и троцкистско-зиновьевской оппозиции лишний раз подчеркнуло единство всех трех сторон диктатуры пролетариата: диктатуры как классовой борьбы, направленной на подавление эксплуататоров, диктатуры как союза с основной массой крестьянства при руководящей роли в этом союзе пролетариата, диктатуры, направленной на построение социализма в нашей стране и тем самым ведущей к уничтожению всяких классов, всякого классового неравенства. Тем самым еще яснее стала перспектива, выявлена основная классовая цель всей борьбы пролетариата. Разоблачение «левых» позволило партии также выяснить те пути и средства, которые должны были на данном этапе привести к укреплению социалистических начал в нашей экономике. Партия показала, что «революционные» фразы троцкистского блока о необходимости «сверхиндустриализации» сочетались у них на деле с предложениями о повышении налогового нажима на крестьянство, с предложением повысить отпускные цены на промтовары, что все эти мероприятия привели бы к полной дезорганизации народного хозяйства, к размычке с середняком, что «сверхиндустриализаторы» на деле были пособниками противников социалистической индустриализации.

Уже в процессе борьбы с «левой» оппозицией выявилось, что «наше социалистическое производство уже руководит и начинает подчинять себе мелкое производство», что в «борьбе социалистических элементов нашего хозяйства с элементами капиталистическими первые имеют несомненный перевес сил против вторых и шаг за шагом двигаются вперед, преодолевая капиталистические элементы нашего хозяйства...»[8]. К XV партсъезду (конец 1927 г.) стало очевидным, что народное хозяйство нашей страны растет быстрыми темпами, что наша страна становится индустриальной страной, что это развитие идет к социализму. Также выяснилось, что в то время как по темпам своего развития наша социалистическая промышленность перегоняет капиталистические страны, темпы развития нашего сельского хозяйства еще неудовлетворительны, и сельское хозяйство начинает отставать от городской промышленности, лишая эту последнюю сырьевой базы и создавая угрозу ее дальнейшему развитию. Причины этого отставания сельского хозяйства крылись в распыленности сельскохозяйственного производства и чрезмерной отсталости в связи с этим нашей сельскохозяйственной техники. Отсюда вытекала очередная практическая задача нашего строительства в деревне: «Постепенный перевод распыленных крестьянских хозяйств на рельсы объединенных крупных хозяйств, на общественную коллективную обработку земли на основе интенсификации и машинизации земледелия...»[9].

Наша страна решительно вступила на путь социалистической реконструкции всего народного хозяйства. Но наряду с успехами строительства, социализма — в силу двойственности противоречивой природы нэпа — уже к XV съезду партии выявился известный рост кулачества в деревне, потребовавший усиления нажима на кулачество. Дальнейшие успехи социалистического строительства явственно показали, что классовая борьба не исчезает вместе с нашими успехами, но, наоборот, еще более обостряется, что капиталистические элементы города и деревни оказывают ожесточенное сопротивление социалистическому наступлению (вредительство буржуазных спецов, сопротивление кулачества хлебозаготовкам, оппортунизм бюрократических элементов госаппарата и др.). Усиление сопротивления кулачества социалистическому наступлению нашло свое выражение в оформлении в рядах нашей партии правого уклона. Наступление социализма проявилось в этой борьбе, которую партия развернула с правым оппортунизмом как главной опасностью нового этапа социалистического строительства.

Ошибки правого оппортунизма были охарактеризованы т. Сталиным в том смысле, что правые являлись выразителями настроений прежде всего деревенского кулачества и тех остатков капиталистических элементов города, которые стремились сохранить «равновесие» между социалистическим и капиталистическим секторами народного хозяйства, которые противопоставляли рыночную стихию и индивидуальное крестьянское хозяйство вытесняющему их социалистическому хозяйству. Механистическая методология и в частности пресловутая «теория равновесия» т. Бухарина была распространена им на переходную экономику, на соотношение в ней классов, на Советское государство, на всю систему пролетарской диктатуры. Она послужила благодарной методологической основой для правых оппортунистов.

Ранее мы уже подробнее осветили важнейшие моменты правооппортунистической концепции. Непонимание диалектики классовой борьбы и роли пролетарского государства в развитии переходной экономики — отличительные черты правооппортунистических воззрений в вопросе о классах и государстве. Вместо того чтобы говорить об усилении и обострении классовой борьбы, правые (Бухарин, Рыков, Томский) говорили об ее ликвидации, о «гражданском мире». Правые оппортунисты прежде всего не видели двустороннего характера нэпа и того, что известная свобода торговли, допускаемая при нэпе при условии обеспечения регулирующей роли на рынке со стороны государства и монополии внешней торговли, еще не означает полной свободы торговли, и, стало быть, свободы развития на этой почве кулачества, нэпманов и т. д. Ленин в свое время указывал, что «в Советской республике социальный строй основан на сотрудничестве двух классов: рабочих и крестьян, к которому теперь допущены на известных условиях «нэпманы», т. е. «буржуазия»[10]. Правые истолковывали эту мысль Ленина не в том ее действительном смысле, что в течение известного периода допускалось существование буржуазии и ее участие в народнохозяйственной жизни на известных условиях, т. е. при безусловном подчинении ее законам диктатуры пролетариата. Правые видели в «буржуазии, в частности в кулачестве, необходимого участника строительства социализма, мирного сотрудника пролетариата, который хотя «до известной степени» является «чужеродным телом», но все же постепенно мирно «врастает» в систему социалистического хозяйства. Так, по словам т. Бухарина, крестьянские ячейки кулацкого типа будут составлять «звенья единой цепи социалистического хозяйства. С другой стороны, кулацкие кооперативные гнезда будут также через банки и т. д. врастать в эту же систему, но они будут до известной степени чужеродным телом, подобно, например, концессионным предприятиям»[11].

«Уничтожение классов путем ожесточенной классовой борьбы пролетариата — такова формула Ленина. Уничтожение классов путем потухания классовой борьбы и врастания капиталистов в социализм — такова формула т. Бухарина»[12]. Последняя связывалась у правых с их абстрактным подходом к крестьянству, при котором они не видели классовой дифференциации в крестьянстве, не видели товарно-капиталистической тенденции крестьянства. Правые забывали о двойственной природе середняка. Они проповедовали союз с крестьянством во что бы то ни стало, всякий союз с крестьянством да со всем крестьянством, а не ту форму, союза с середняком, не тот путь социалистического развития деревни, который укрепляет диктатуру пролетариата. Отсюда правыми делались выводы о необходимости развития индивидуального крестьянского хозяйства в противовес совхозам и колхозам, о проведении политики «самотека» в колхозном строительстве. Совхозы и колхозы не суть «столбовая дорога к социализму», — заявлял т. Бухарин.

С правооппортунистической теорией «затухания» классовой борьбы вполне гармонировали полуанархистские ошибки правых в вопросе о роли советского государства в развитии переходной экономики. «По мнению т. Бухарина, рабочий класс должен быть принципиально враждебен ко всякому государству, в том числе и к государству рабочего класса»[13]. Еще в своей рецензии на ленинскую книгу «Государство и революция» Бухарин занял позицию мелкого буржуа, не учитывающею положительных задач пролетарской диктатуры. В «Экономике переходного периода» он высказывал предположение, что принудительные функции пролетарского государства отомрут ранее, чем создается привычка к коммунистическому труду. Бухарин совершенно не учитывал роли пролетарской диктатуры в воспитании новой производственной дисциплины, не понимал того, что воспитание новой социалистической дисциплины является новой формой классовой борьбы. Общеизвестна также эклектическая позиция т. Бухарина в вопросе о профсоюзах, когда он пытался играть роль «буфера» между ленинизмом и троцкизмом. Эти ошибки т. Бухарина получили свое дальнейшее развитие в протестах тт. Бухарина и Рыкова против применения административного воздействия государства по отношению к кулаку, в попытке т. Томского отгородить профсоюзы от всякого воздействия со стороны партии, в непонимании правыми оппортунистами задач большевистской самокритики. Таким образом, как и троцкисты, правые обнаруживали непонимание роли и значения всех звеньев системы пролетарской диктатуры.

Непонимание и затушевывание правыми классового характера и роли пролетарской диктатуры приводили их к тому, что возможность построения социализма признавалась и ими как чисто абстрактная возможность, без признания действительных путей и средств, которые могут превратить эту возможность в действительность. На деле это «признание» правых сводилось к тому же отрицанию возможности построить социализм в нашей стране.

Партия разоблачила троцкизм и правый оппортунизм как агентуру в партийно-пролетарской среде враждебно сопротивляющихся социалистическому наступлению классов. Борьба партии против троцкистского и правооппортунистического понимания классов и государства в переходный период, их решительный разгром — необходимое условие дальнейших успехов социалистического строительства и построения фундамента социалистической экономики.

---

[1] Ленин, Конспект брошюры о продналоге, 1921 г.

[2] Сталин, К итогам работ XIV конференции ВКП(б).

[3] Стенографический отчет XVI съезда ВКП(б), с. 1058.

[4] Троцкий, т. XII, с. 107.

[5] Ленин, т. XVIII, ч. 1, с. 19.

[6] Сталин, Об оппозиции, с. 413.

[7] Сталин, Октябрьская революция и тактика русских коммунистов.

[8] Сталин, Еще раз о социал-демократическом уклоне.

[9] Сталин, Политотчет XV партсъезду.

[10] Ленин, т. XVIII, ч. 2, с. 124.

[11] Бухарин, Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз.

[12] Сталин, О правом уклоне в ВКП(б).

[13] Сталин, О правом уклоне в ВКП(б).

Вернуться к оглавлению.