«Ленинизм есть теория и тактика пролетарской революции вообще, теория и тактика диктатуры
пролетариата в особенности».
В этом определении, принадлежащем т. Сталину,
ленинизм характеризуется со стороны главного,
основного и решающего в марксистско-ленинском учении. Учение о пролетарской
революции (о ее характере, предпосылках, ее движущих силах, этапах
революции) входит необходимой составной частью
в воззрения марксизма-ленинизма. Но это есть та составная часть, отказ от
которой означает самым непосредственным образом отказ от всего марксизма.
Реформисты и оппортунисты всех
мастей готовы принять в марксизме все, кроме призыва к революционной борьбе. Но
выхолащивая из марксизма его революционную сущность, они остаются при обрывках
теории и противоречивых теоретических положениях. Попытки связать эти обрывки в
нечто единое, внутренне-согласованное приводят, как в этом убеждает вся история
ревизионизма, к сплошному отходу от марксизма во всех его составных частях. Это
происходит оттого, что учение о революции есть то в марксизме, что связывает
все его составные части в единое, цельное, стройное мировоззрение. Мало того,
самое развитие марксизма, его восхождение к высшей ступени может быть понятно
лишь в связи с развитием учения о революции.
Учение о пролетарской революции есть
тот пункт, который не только «гарантирует нам единство и преемственность идеи
марксизма и ленинизма»[1]
(как думают все, сводящие ленинизм к простой реставрации марксизма эпохи Маркса
и Энгельса): разработка и дальнейшее развитие теории революции Лениным
поднимает марксизм на новую, высшую
ступень.
Пролетарская революция получила свое
научное обоснование благодаря тому, что исторический материализм доказал ее
историческую необходимость и неизбежность. Господствовавший до Маркса
субъективизм в понимании исторических явлений исходил из признания суверенитета
и свободы воли творческой личности и тем самым обесценивал подлинную
историческую революционную деятельность людей, так как лишал ее опоры в мире
действительности. Исторический материализм Маркса — Энгельса открыл объективно
действующие в истории факторы революции, представив развитие человеческого
общества как необходимый
естественно-исторический процесс и в то же время как продукт деятельности
людей, продукт классовой борьбы в классовом обществе. Прежняя историческая
необходимость отрицается в революционной борьбе новых классов. С другой
стороны, с необходимостью возникшие общественные отношения, но уже переставшие
быть исторически необходимыми на новой ступени, насильно закрепляются
господствующим классом в целях их увековечения.
В отличие от объективиста, который
лишь доказывает необходимость данного ряда фактов, материалист, по словам
Ленина, идет дальше, ставя вопрос о том, «какой
именно класс определяет эту необходимость», какой класс «заведует» данным
экономическим порядком, создавая такие-то формы противодействия других классов».
Историческая необходимость не есть,
следовательно, механически понимаемая необходимость. Детерминизм вовсе не
исключает правильно понятой свободы действий. Опошляющая марксизм критика
Бернштейна основана именно на том, что он «смешал свободу воли со свободой
действий, отождествил без всяких оснований историческую необходимость с
принудительным безвыходным положением людей»[2].
На этом механическом представлении об исторической необходимости и покоится
теоретически вся ренегатская практика социал-фашизма, призывающего массы к
активной поддержке капитализма на том основании, что империализм-де есть
объективная историческая необходимость[3].
Верно, что империализм с
необходимостью вырастает из промышленного капитализма. Научное доказательство
этому дано именно Лениным. Но какова эта необходимость? Это — необходимость,
говорящая о загнивании, упадке и скорой гибели капитализма. Активно действуя в
сторону свержения империализма, революционные силы опираются здесь на
объективную историческую необходимость. Историческая необходимость
внутренне-противоречива, и субъективные
факторы истории одновременно и противостоят ей и в ней же находят объективные возможности для своей
революционной деятельности. Так марксизмом обосновывается активная,
действенная, творческая роль субъективного фактора в истории, превращающего
возможность в действительность. Объективная революционная ситуация не может
превратиться в победу революции, если налицо отставание субъективных факторов.
Лишь диалектическое понимание исторической необходимости как
внутренне-противоречивой, лишь конкретный анализ движущих сил данной
исторической необходимости дают возможность правильно оценить роль и
объективных и субъективных факторов в истории. Марксистско-ленинское понимание
революции вооружает нас как против
объективизма, обрекающего людей на фаталистическое созерцание так
называемых «непреодолимых тенденций» и «неумолимых законов истории», так и против субъективизма, делающего
невозможной историческую революционную деятельность людей тем, что лишает ее
объективной основы.
Выяснением этого вопроса, однако, не
ограничивается значение диалектического и исторического материализма для теории
революции.
Революционные изменения совершаются скачкообразно. Происхождение же
революционного скачка может быть понятно лишь из закона единства
противоположностей, из диалектического закона перехода количества в качество,
ибо только эти законы дают ключ к самодвижению, к перерыву постепенности, к
скачкам, к уничтожению старого и возникновению нового. Социал-оппортунизм
представлял себе «скачок в царство свободы» в виде однократного, быстротечного, безболезненного акта. Это воззрение
имеет своим исходным пунктом совершенно абстрактное противопоставление
капитализма и социализма. До определенной черты дана-де неизменно восходящая
линия цветущего капитализма, за этой чертой дан уже полнокровный социализм.
Исчезает таким образом период перехода
от капитализма к социализму и вместе с ним и самый «скачок».
Оппортунисты, иронизирует Ленин,
«привыкли абстрактно противопоставлять капитализм социализму, а между тем и
другим глубокомысленно ставили слово
«скачок»[4].
Впрочем, в своем извращении марксизма социал-фашисты сейчас доходят уже и до
прямого отрицания революционных скачков. Так Каутский полагает бессмысленным
утверждать о том или ином явлении, что оно медленное или скачкообразное, ибо
«подобные понятия относительны, и при рассмотрении двух явлений мы с полным
правом можем сказать, что одно явление по сравнению с другим развивалось более
медленно и менее заметно»[5].
Таким образом «скачок» переносится Каутским в сознание, ставится в зависимость
от сравнительной оценки субъекта; он сводится к количественному отличию более
быстрого от более медленного движения. То же самое твердит и Кунов. Он
ухитряется приписать Марксу мысль, что «политические и социальные революции
также относятся к «эволюции»... являются эволюционными актами, но только
ускоренными, форсированными актами, торопливым движением вперед в ускоренном
темпе»[6].
Скачок понимается здесь не как разрыв непрерывности, а как более быстрый темп в движении по неизменной линии развития.
Социал-фашизм достигает здесь высшего предела в своем уродовании марксизма.
Выходит, если верить Каутскому и Ко, что превращение капитализма в
социализм не есть перерыв непрерывности, выходит, что социализм по существу и
не отличается от капитализма!
Недостаточно, однако, признания
скачка как перерыва постепенности для правильного понимания
марксистско-ленинских воззрений на революцию.
Скачок нельзя мыслить абстрактно, диалектика и здесь диктует
конкретно-исторический подход. Скачки совершаются в природе и в обществе, но
между теми и другими — существенное различие. И в пределах общества надо видеть
различие между скачком, совершаемым в буржуазной революции, и скачком,
совершаемым в пролетарской революции. Все революции, предшествующие революции
пролетариата, приводили к смене форм общественных отношений, оставляя
неизменной основу этих отношений в виде частной собственности на орудия и
средства производства. Рассматриваемые под углом зрения всемирной истории эти
революции давали в новых формах продолжение тождественной, построенной на
классовой эксплуатации, основы. Пролетарская же революция есть не продолжение,
а перелом. Скачок в пролетарской революции есть поэтому скачок особого рода.
«Скачок из царства необходимости в
царство свободы» не может быть рассматриваем как «единовременный и повсеместный
однократный акт»[7].
Последнее вытекает из конкретных
закономерностей развития капиталистических противоречий на определенной стадии,
когда происходит усиление и обострение неравномерности
развития капитализма. Будучи, по словам Ленина, переломом «под углом зрения
поворотов всемирной истории», этот революционный скачок не может не быть вместе
с тем периодом ожесточеннейшей, по своей напряженности неповторяемой борьбы между старым и новым. Он не может
поэтому быть быстротечным, мгновенным, немедленно достигающим своего высшего
пункта. Идеологическое проникновение буржуазии в среду пролетариата, с одной
стороны, с другой стороны, колоссальность собственных задач пролетариата,
порождающая явления колебания и нерешительность среди его отдельных слоев,
ведут к тому, что пролетарские революции «то и дело прерывают свой ход,
возвращаются назад и заново начинают то, что уже совершено... непрерывно критикуют сами себя... с беспощадной суровостью осмеивают
половинчатость, слабость, недостатки своих первых попыток... пока наконец не
будут созданы условия, исключающие возможность всякого отступления, пока сама
жизнь не заявит властно: «hic
Rhodus, hic saltus»[8].
«Скачок» в пролетарской революции
обнимает ряд лет, целую переходную эпоху,
характеризующуюся завоеванием пролетариатом своей диктатуры, беспощадным
подавлением сопротивления эксплуататоров, организацией социалистического
строительства, массовой переделкой людей в духе социализма, уничтожением
классов.
Указанной неразрывной связью
диалектического и исторического материализма с учением о революции и
объясняется тот факт, что международный оппортунизм, ревизуя марксизм в области
стратегии и тактики, неизбежно распространяет эту свою ревизию и на всю область
метода и мировоззрения Маркса.
Мы говорили уже о том типе
социал-фашистского извращения марксизма, который представлен теоретиками II Интернационала
и который показывает в самой неприкрытой форме связь философских воззрений этих
вождей с их отказом от марксовой, теории революции. Но и в более
замаскированных формах философской ревизии марксизма мы обнаруживаем искажение
и игнорирование марксистско-ленинской теории революции. Бухаринская социология,
например, сводит революцию к такого рода скачкам, которые имеют место в сфере
механики, рисует революцию (как подробно покажем ниже) в виде абстрактной
схемы, устраняя из анализа классы, партию, конкретную борьбу между классами,
диалектику этой борьбы, доводя свой упрощенческий схематизм до полного
упразднения всех кардинальных проблем революции. «Экономнее», с гораздо меньшей
затратой сил упраздняет проблемы революции и другая разновидность современной
философской ревизии марксизма-ленинизма — меньшевиствующий идеализм. Для меньшевиствующего
идеализма проблемы революции вовсе не существуют. Удалившись в область
гегелевских абстракций, деборинцы под прикрытием якобы «научной» разработки
диалектики, проводили свое полное игнорирование объективной диалектики нашей
революции и революционного движения мирового пролетариата.
Между тем учение о революции связало
метод Маркса, Энгельса и Ленина, и их мировоззрение в единое целое, «вылитое из
одной стали, из которого нельзя вынуть ни одной основной посылки, ни одной
существенной части, не отходя от объективной истины, не впадая в объятия
буржуазной лжи».
[1]
Фридлянд, В. И. Ленин и учение Маркса о революции, «Воинствующий
материалист», кн. 2-я.
[3]
В своей брошюре «Parteizusammenfahr»
(1915) Кунов поясняет, что лозунг свержения империализма равносилен лозунгу:
нельзя терпеть никакой машины, разрушим их и предпишем, чтобы в дальнейшем
производство шло только ремесленным путем.
[7]
Программа Коминтерна.
[8]
Маркс, 18‑е Брюмера Луи Бонапарта.
Комментариев нет:
Отправить комментарий