Своим пониманием закономерного характера развития природы и
общества диалектика коренным образом отличается от буржуазной метафизики, как
старой, так и новейшей, для которой, по выражению И. В. Сталина,
действительность есть хаотическое, случайное скопление предметов. Отрицание
причинной связи явлений имеет своим неизбежным логическим следствием отрицание
закономерности.
Являются ли природа и общество беспорядочным, хаотическим
нагромождением процессов и событий, в которых нет объективной необходимости,
закономерности, или в природе и обществе господствуют определённые
закономерности, осуществляющиеся с естественной необходимостью, — решение этого
коренного вопроса всякой философии непосредственно зависит от того или иного
решения вопроса о причинности, о связи и взаимообусловленности предметов.
В том и состоит корень ненависти буржуазных философов к
принципу детерминизма, всеобщей связи, что стоять на позициях научного
детерминизма — значит признавать наличие в природе и обществе независимых от
сознания человека объективных законов, закономерности.
В самом деле, что такое закон, закономерность? Закон есть
выражение внутренней существенной связи явлений. Закон, писал К. Маркс,
есть внутренняя и необходимая связь между двумя явлениями[1].
То же говорит В. И. Ленин: «...понятие закона есть одна из ступеней познания человеком единства и связи,
взаимозависимости и цельности мирового процесса»[2].
Только установив связь, единство явлений, то существенное,
общее, что свойственно им. мы можем установить и их закон, их закономерность.
Закономерными мы считаем такие явления, которые необходимым, естественным
образом вытекают из всей совокупности условий. Например, экономические кризисы
при капитализме закономерны, причинно обусловлены анархией капиталистического
производства, всем экономическим строем буржуазного общества. Закономерный
характер имеет, скажем, смена дня и ночи, так как она обусловлена вращением
земли вокруг своей оси. Следовательно, закономерность есть выражение
детерминированности явлений, их связи и взаимодействия. Не будь такой причины,
как противоречия капиталистического способа производства, не было бы и
кризисов. Не будь такой причины, как вращение земли, не было бы и закономерной
смены дня и ночи. Но если та или иная причина существует, то неизбежно,
т. е. закономерно, возникают и её следствия.
Поэтому закономерность в природе и обществе есть не что
иное, как такое сцепление причин и следствий, такая связь явлений, которые
обусловливают определённое, совершающееся с естественной необходимостью,
течение событий.
Только познание объективных закономерностей создаёт науку.
Не случайно до марксизма не существовало науки об обществе. Домарксовская
философия не могла вскрыть законов общественного развития. Марксизм впервые
показал, что основой общественного развития являются изменения в способе
производства. С изменениями в способе производства закономерно изменяются все
стороны общественной жизни. Смена общественно-экономических формаций, переход
от первобытнообщинного строя к рабовладельческому, от рабовладельческого — к
феодальному, от феодализма — к капитализму и, наконец, совершающийся в нашу
эпоху процесс уничтожения капитализма и строительства коммунистического
общества — всё это обусловлено законом, согласно которому изменения, совершающиеся
в способе производства необходимо ведут к изменению общественного строя.
Буржуазные философы боятся, как огня, познания объективных
законов истории и боятся по вполне понятной причине: закономерный ход истории
неумолимо отвергает капиталистический способ производства как из живший себя и
тормозящий дальнейший прогресс человеческого общества.
«Раз понята связь вещей, — писал Маркс, — рушится вся
теоретическая вера в постоянную необходимость существующих порядков, рушится
еще до того, как они развалятся на практике. Следовательно, тут уже безусловный
интерес господствующих классов требует увековечения бессмысленной путаницы»[3].
В. И. Ленин в статье «Еще одно уничтожение
социализма», написанной по поводу попытки Струве дискредитировать идею закона,
обобщил это явление как характерную черту всей современной буржуазной
философии.
«Изгнание законов
из науки, — писал Ленин, — есть на деле лишь протаскивание законов религии»[4].
«Отчаяние в возможности научно разбирать настоящее, отказ от науки, стремление
наплевать на всякие обобщения, спрятаться от всяких «законов» исторического
развития, загородить лес — деревьями,
вот классовый смысл того модного буржуазного скептицизма, той мертвой и
мертвящей схоластики, которые мы видим у г?на Струве»[5].
Эти слова Ленина с особенной силой звучат сегодня, когда все
дороги ведут к коммунизму, когда объективная закономерность общественного
развития, объективная историческая необходимость вплотную привели к ломке старого,
отжившего капиталистического строя. Сотни миллионов людей ныне борются под
знаменем коммунизма. Вслед за СССР на путь строительства социализма вступили
страны народной демократии. Великая освободительная революция произошла в
Китае.
Пытаясь спрятаться от неумолимых законов исторического
развития, современная буржуазная философия объявляет их «несуществующими».
Многочисленные философские течения и теченьица под пёстрыми и крикливыми
вывесками «персонализма», «неореализма», «прагматизма», «логического эмпиризма»
и т. п. преследуют одну цель: доказать, что мир сам по себе лишён всякой
закономерности, что только человек своим «опытом» вносит порядок в него. Вся
эта буржуазная ярмарка философских школок, каждая из которых восхваляет свой
гнилой товар как «откровение», выбивается из сил, чтобы подпереть рушащееся здание
капитализма, отсрочить час его гибели.
Буржуазные философы широко пользуются одним излюбленным
мотивом, который они выставляют как самый «сильный» довод против тезиса
марксизма о необходимости и закономерности. Этот мотив таков: если явления
природы и общества сцеплены между собой причинно-следственной связью, то,
очевидно, всё в мире происходит с абсолютной необходимостью и любое явление,
любое событие предопределено заранее. С точки зрения детерминизма и
закономерности, говорят они, весь мир якобы подобен механизму, в котором одни
колесики и рычаги приводят в действие другие, эти в свою очередь — новые и
т. д. и т. д. и в котором нет места сознательному историческому
творчеству.
Но этот довод буржуазной философии против марксизма, как и
все остальные, бьёт мимо цели. Цель этого довода — дискредитировать идею
необходимости, чтобы протащить идеалистическую «свободу воли».
Джинс, английский астроном, идеалист, заявил:
«По-видимому, смертельная безысходность цепи, связывающей
причину со следствием, исчезла, и мы стоим перед возможностью свободы, о
которой мы не имели до сих пор понятия».
Такое отождествление закономерности и необходимости с
«смертельной безысходностью цепи, соединяющей причину со следствием», типично
для современной буржуазной мысли. Цепь, соединяющая исторические причины с их
следствиями, «смертельна» лишь для тех классов и общественных форм, которые
отжили свой век и тормозят поступательное развитие общества.
В домарксистской философии наиболее ярко выразили
метафизический взгляд на необходимость французские материалисты. Они рассуждали
так: всякое явление причинно обусловлено, следовательно, нет вовсе причин,
которые не имели бы существенного значения. А так как явления связаны между
собой, то самая незначительная причина способна вызвать благодаря сцеплению
причин и следствий грандиозные последствия для судеб человечества и мира.
«Если мы станем судить о причинах по их следствиям, — писал
Гольбах, — то во вселенной нет вовсе незначительных причин. В природе, в
которой всё связано, в которой всё находится во взаимодействии... нет ни одного
атома, который не играл бы важной и необходимой роли...»[6].
С этой точки зрения Гольбах подходил и к историческим
явлениям.
«Излишек едкости в жёлчи фанатика, — писал он, —
разгорячённость крови в сердце завоевателя, дурное пищеварение у какого-нибудь
монарха, прихоть какой-нибудь женщины — являются достаточными причинами, чтобы
заставить предпринимать войны, чтобы посылать миллионы людей на бойню, чтобы
разрушать крепости, превращать в прах города, чтобы погружать народы в нищету и
траур, чтобы вызывать голод и заразные болезни и распространять отчаяние и
бедствие на длинный ряд веков»[7].
Таким образом, с этой точки зрения, всё, что ни происходит,
— необходимо, и любые отношения и связи между историческими явлениями одинаково
важны и существенны. Никаких случайностей в природе и истории нет.
Подобная точка зрения отрицает закономерность природы и
общества. Ибо если любой атом играет «важную и необходимую роль», то самые
случайные явления и события, на деле не имеющие никакого значения,
отождествляются с действительно необходимыми условиями и процессами. Такое
понимание необходимости Энгельс назвал абстрактной необходимостью и показал,
что подобная необходимость однозначна со случайностью.
«Согласно этому воззрению, — писал он, — в природе
господствует лишь простая, непосредственная необходимость. Что в этом стручке
пять горошин, а не четыре или шесть, что хвост этой собаки длиною в пять
дюймов, а не длиннее или короче на одну линию, что этот цветок клевера был
оплодотворен в этом году пчелой, а тот — не был, и притом этой определенной
пчелой и в это определенное время, что это определенное, унесенное ветром семя
одуванчика взошло, а другое — не взошло, что в прошлую ночь меня укусила блоха
в 4 часа утра, а не в 3 или в 5, и притом в правое плечо, а не в левую икру, —
все это факты, вызванные не подлежащим изменению сцеплением причин и следствий,
незыблемой необходимостью, и притом так, что уже газовый шар, из которого
произошла солнечная система, был устроен таким образом, что эти события должны
были случиться именно так, а не иначе»[8].
Ясно, что подобное понимание необходимости имеет мистический
оттенок, и Энгельс имел полное право сказать, что с необходимостью такого рода
мы ещё не выходим за рамки религиозного взгляда на мир. Механический
детерминизм, следовательно, неизбежно ведёт к фатализму.
Некоторые современные буржуазные реакционеры не прочь
воспользоваться таким пониманием «необходимости», чтобы доказать, что войны
всегда были и будут, что неизменное сцепление причин и следствий имеет своим
результатом вечное повторение и смену периодов мира периодами войн и т. п.
Наряду с теорией механического детерминизма широкое
распространение в буржуазной философии имеет и точка зрения абсолютной
случайности. Всё случайно, всё зависит от случайного — удачного или неудачного
— стечения обстоятельств. Тот факт, что история развивалась до сих пор так, а
не иначе, что в данную эпоху господствует такой порядок, а не иной, — всё это
плод чистейшей случайности.
Буржуазная философия вертится в этом заколдованном кругу
абстрактной механической необходимости и столь же абстрактной случайности.
Как же решает этот вопрос, имеющий столь важное значение для
правильного, научного понимания закономерностей природы и общества, марксистская
диалектика?
Прежде всего марксистская диалектика исходит из признания
существования наряду с необходимостью объективной случайности. Механические
детерминисты совершенно неправильно относят случайность к области субъективного
и связывают её с незнанием причин, вызвавших данное явление.
В действительности случайность существует объективно и не
зависит от того, знаем ли мы причины явления или не знаем. В отличие от
необходимости, которая представляет устойчивую, закономерную связь явлений,
случайностью мы называем то, что не вытекает закономерно, с внутренней
неизбежностью из данного процесса и что может сложиться так или как-нибудь
иначе. Например, цена товара на капиталистическом рынке закономерно, необходимо
определяется его стоимостью, т. е. количеством общественно-необходимого
труда, затраченного на его производство. Но тот факт, что такого-то числа в
такой-то день товар попадает на рынок и оказывается, что на рынке подобных
товаров больше, чем покупателей, и что поэтому он продаётся несколько ниже своей
стоимости, этот факт — чистейшая случайность. Нам могут быть известны причины,
почему сегодня на рынке меньше или больше товаров, но случайный характер
колебаний цен от этого не исчезнет.
Но если товары станут продаваться ниже стоимости, их
перестанут производить, количество их на рынке уменьшится, и в результате цены
поднимутся. Таким образом, необходимость возьмёт своё.
В исторических событиях мы также должны отличать случайность
от необходимости.
Известно, например, что непосредственным поводом для начала
первой мировой войны был выстрел в австрийского эрцгерцога. Но кто на основании
этого факта счёл бы, что война была вызвана именно этим выстрелом, тот смешал
бы чисто случайные, десятистепенные явления с решающими, существенными,
необходимыми. Выстрела могло бы и не быть, а войны при капитализме есть
закономерное явление, вызываемое всеми противоречиями капиталистического строя.
Необходимость того или иного исторического события
вызывается коренными причинами общественного развития. История, говорит И. В. Сталин,
«не делает чего-либо существенного без особой на то необходимости»[9].
Поэтому только учёт этих коренных причин даёт возможность научно объяснить ход
истории.
В то время как случайность имеет своей сферой внешние связи,
поверхность, где сталкиваются и перекрещиваются самые различные процессы и
события, необходимость имеет своей сферой внутренние, решающие, существенные
связи и отношения, обусловливающие закономерное, естественно-необходимое
течение событий и процессов.
Легко поэтому понять, что наука, ограничивающая себя сферой
случайностей, не имеет права называться наукой.
Отсюда следует вывод: научно познавать природу значит
познавать её в её необходимости, в её
закономерном развитии. Поэтому наука — враг
случайностей. Познание не может основываться на случайностях. Это значило
бы свести существенное, необходимое, закономерное к несущественному, к
внешнему. Случайное потому и не поддаётся предвидению, что оно не вытекает с
необходимостью из данного хода процесса и представляет временную, неустойчивую
связь явлений, которая сегодня существует, а завтра — нет. Там, где невозможно
предвидеть основное течение процессов, там нет науки, нет научного познания,
там не может быть сознательного действия. Всякое научное познание
характеризуется именно тем, что оно, объясняя законы явлений, позволяет
предвидеть ход того или иного процесса и влиять на него.
Научное познание, научное исследование требует строго
различать необходимость и случайность, вскрывать в кажущемся хаосе явлений
необходимость, закономерность. Ленин это показывает на простом примере: «Иван
есть человек, Жучка есть собака...» и т. д. «Уже здесь, — говорит Ленин, — есть элементы, зачатки, понятия необходимости, объективной связи природы
etc. Случайное и необходимое, явление и сущность имеются уже здесь, ибо говоря:
Иван есть человек, Жучка есть собака, это есть лист дерева и т. д., мы отбрасываем ряд признаков, как
случайный, мы отделяем существенное от являющегося и противополагаем одно
другому»[10].
Без такого противопоставления существенного несущественному,
необходимого случайному нельзя найти закономерностей в развитии, т. е.
наука невозможна.
Яркий пример научного подхода к природе, основывающегося на
познании закономерности, необходимости, даёт нам мичуринская биология. И,
наоборот, пример ненаучного подхода, основывающегося на чистейшей случайности,
даёт менделистско-морганистская лженаука.
Морганистско-вейсманистская концепция целиком основывается
на отрицании закономерного характера развития органической природы, представляя
природу как хаос случайностей.
Вейсманизм-морганизм противоестественно и незаконно
разделяет организм на две сущности: на обычное тело и некое таинственное
наследственное вещество. Вейсманисты утверждают, что это наследственное
вещество бессмертно и неизменно, и поэтому изменения живого тела не влияют на
него. Внешние условия существования организма, воздействуя на тело организма, с
точки зрения вейсманизма, не оказывают никакого влияния на наследственность.
Отсюда делается вывод, что в развитии организмов нет никакой закономерности,
ибо наследственное вещество не имеет своей причины, оно ничем причинно не
обусловлено, бессмертно.
Чем же объяснить в таком случае изменения организмов,
многообразие видов и т. д.? На этот вопрос морганистско-вейсманистская
лженаука отвечает, что неизменные наследственные частицы, гены, случайно
сочетаясь друг с другом, дают различные комбинации, что и определяет
разнообразие в живой природе. Менделисты даже проводят аналогию между
изменением организмов и игрой в кости или в карты.
«По менделизму, — пишет морганист Меллер, — жизнь подобна
игре карт, каждый из нас держит в руках карты, называемые генами, содержащие
полколоды: два туза, две двойки, две тройки и т. д. Одного туза, одну
двойку, одну тройку мы унаследовали от нашей матери, а по одному от нашего отца
и т. д.».
Таким образом, вейсманизм-морганизм отрицает закономерность
в изменении организмов, в превращении одного вида в другой, объявляя источником
изменчивости организмов чисто случайное сочетание генов, и утверждает, что
управлять этим процессом принципиально невозможно.
Вейсманистско-морганистская биология имеет реакционный
политический характер. Её положения о неизменности наследственности, о
независимости наследственного вещества от среды питают расистские принципы в
социологии и политике, всевозможные теории о «полноценных» и «неполноценных»
расах. Буржуазные реакционеры в политике используют эту лжебиологию для
«доказательства» необходимости угнетения одних наций и классов другими, для
подведения «научной» базы под империалистический разбой.
На совершенно иных основаниях покоится мичуринская биология.
Мичуринская биология не разрывает тело и «бессмертное» якобы
вещество наследственности, она вообще не признаёт никакого бессмертного
наследственного вещества, считая, что любая клетка тела имеет свойство
наследственности.
В противовес вейсманизму мичуринская биология рассматривает
организм в неразрывном единстве с внешними условиями его существования и учит,
что наследственность есть не что иное, как концентрат внешних условий, освоенных
организмом в ряде предшествующих поколений. Рассматривая наследственность как
производное от внешних условий существования, мичуринская биология делает вывод
о том, что изменение внешних условий существования организма, изменение типа,
обмена веществ является причиной изменения самого организма, изменения его
наследственности. Значит, человек, изменяя условия существования организмов,
может целенаправленно воздействовать на их наследственность, добиваясь
определённых, нужных ему результатов.
Следовательно, человек может творить новые формы из старых,
не дожидаясь случая, который может дать в его распоряжение природа.
Вот почему Мичурин беспощадно клеймил менделистов как
лжеучёных. Он называл их «жалкими селекционерами-кладоискателями», а их работу
— «глупым кладоискательством».
Природа, говорил он, производит случайные изменения в
течение тысячелетий. Человек не может ждать этих случайностей. Он активно
вмешивается в природу с целью приспособления её к своим нуждам.
«Во всех своих работах, — писал Мичурин, — я преследую
только эту цель и в крайнем случае лишь между делом, очень редко допускаю
искание случайностей»[11].
Мичуринская биология есть выражение революционно-практического
подхода к действительности, направленного на активное изменение и
преобразование природы в интересах трудящегося человечества. Она опровергает и
разоблачает расистские принципы вейсманистско-морганистской «биологии». Всем
своим учением мичуринская биология способствует освобождению человека от
рабской зависимости, от случайностей и капризов природы, помогает ему сделаться
подлинным господином природы. И не случайно поэтому мичуринская биология
развилась в стране социализма, где под руководством коммунистической партии
народ по-революционному преобразует природу.
Устанавливая, что подлинно научное познание есть познание
предметов в их необходимости, марксистская диалектика, однако, не возводит
стены между необходимостью и случайностью, а показывает их взаимосвязь,
взаимопроникновение, их диалектическое единство. Случайность всегда так или
иначе связана с необходимостью, являясь формой её проявления, а необходимость в
свою очередь имеет своим дополнением случайность, пробивает себе дорогу сквозь
все случайности.
Ленин указывал, что закон есть отражение существенного в
массе явлений, «существенного в движении...»[12].
В законе многообразные явления действительности взяты лишь с
их существенной стороны, и поэтому в законе явления «очищены» от всего
случайного, несущественного, что присуще каждому из них. Но закон,
необходимость (что в общем одно и то же) не есть нечто такое, что находится вне
явлений действительности, что существует самостоятельно, независимо от
отдельных явлений. Необходимость, законы движения всегда реализуют себя в массе
явлений, через посредство массы явлений, из которых каждое имеет свои
индивидуальные особенности, подвержено разным случайным влияниям, отклонениям
от общего. Это можно видеть на том же простом примере: «Иван есть человек».
Общие биологические свойства и особенности человеческого
рода — это та «необходимость», тот закон, которые проявляются в каждом
существе, к нему принадлежащем. Но «человеческое» как закон, как необходимость
проявляется в отдельных индивидуумах, в Иване, Петре, Степане и т. д., по-разному.
У каждого из индивидуумов есть своё особое, несущественное, случайное по
отношению к общему. Но это случайное связано с необходимостью, является формой
проявления необходимости.
Поэтому-то нет и не может быть никакой пропасти, отделяющей
эти противоположности. Случайность действует и проявляется в рамках необходимых,
закономерных процессов. В свою очередь эти последние, проявляясь «обрастают»
всякого рода случайностями, имеют, по выражению Энгельса, своим «дополнением»
случайность. Случайное в одной связи, — например, град по отношению к растущему
растению, — есть необходимое в другой связи, — тот же град по отношению к
атмосферным явлениям. То, что первоначально было случайным, может стать
необходимым, и наоборот. Так, например, Маркс в «Капитале» показывает, что
единичная или случайная форма стоимости с ростом товарного обмена становится
всеобщей необходимой формой, а отсутствие обмена, бывшее в условиях первобытнообщинного
строя необходимостью, становится в условиях товарного производства случайным
фактом, пережитком.
Если бросить общий взгляд на арену исторических событий
(речь идёт о капиталистическом обществе; в социалистическом обществе, как
увидим дальше, дело обстоит иначе), то кажется, что здесь царствует
случайность. Одни люди преследуют одни цели, другие — иные цели, все эти разные
стремления перекрещиваются, взаимодействуют, «а общий итог этого множества
действующих по различным направлениям стремлений и их разнообразных воздействий
на внешний мир — это именно и есть история»[13].
И действительно, на поверхности истории много случайного. Уже одно то обстоятельство,
что люди сами делают историю, открывает случайности дверь в эту область.
Маркс указывал, что история выглядела бы мистично, если бы
случайности не играли в ней никакой роли. Он отмечал, например, значение такой
случайности, как характер людей, стоящих во главе движения. Такого рода
случайность, несомненно, имеет влияние на ход истории, но это влияние
ограничено определёнными рамками: от неё зависит лишь «ускорение или
замедление» развития событий.
Все такого рода случайности можно понять лишь в связи с
коренными необходимыми процессами как форму проявления необходимости,
«дополнение» к ней.
«Таким образом, — говорит Энгельс, — получается, что, в
общем и целом, случайность одинаково господствует и в области исторических
явлений. Но где на поверхности происходит игра случайности, там сама эта
случайность всегда оказывается подчиненной внутренним, скрытым законам. Все
дело лишь в том, чтобы открыть эти законы»[14].
Как видим из всего сказанного, марксистское понимание
необходимости коренным образом противоположно как метафизическим учениям о
механическом детерминизме, ведущим к фатализму, так и идеалистическим теориям
случайности.
Вопрос о необходимости и закономерности в применении к
истории общества встаёт также в форме вопроса о соотношении необходимости и
свободы, объективной исторической закономерности и сознательной деятельности
людей.
Существование в развитии общества исторической
необходимости, независимой от человеческого сознания, нисколько не означает
сведения роли людей к нулю, отрицания свободы деятельности, как это пытаются
изобразить противники марксизма. В обществе действуют люди, и жизнь общества
меньше всего похожа на некий механизм, в котором «сцепление зубцов»
предопределяет всё движение. Но деятельность людей определяется не идеалистической
«свободой воли», а общими историческими закономерностями, в основе которых
лежит необходимость. Последняя не только не ограничивает свободную (в научном
смысле этого слова) деятельность людей, но является единственной объективной
основой, на которой только и возможна осознанная свобода действий.
Истинный смысл идеалистической теории, пропагандирующей
«свободу воли», ярко демонстрируют современные реакционные школки буржуазной
философии. Одна из таких школок, выступающая под замысловатым названием «экзистенциализм»,
провозглашает: «Нет детерминизма. Человек свободен». Глава этой школки,
небезызвестный Сартр, в специальной статье доказывает, что поступки людей ничем
не детерминированы: истина складывается из действий людей. Если, поясняет он,
люди решают жить при фашизме — значит фашизм есть истина. (Правда, чтобы
прикрыть реакционную наготу своей «философии», он лицемерно добавляет, что если
люди захотят жить при другом строе, то тогда этот другой строй станет
«истиной».) Таким образом, современное издание идеалистической «свободы воли»
есть проповедь свободы фашизма.
Подлинно свободная деятельность людей есть такая
деятельность, которая базируется на знании объективных законов природы и
общества, которая выражает и реализует историческую необходимость.
Марксистская диалектика рассматривает свободу и
необходимость в их органической взаимосвязи и взаимодействии. Чем глубже и
полнее люди осознают историческую необходимость, чем больше они опираются в
своей деятельности на знание объективных законов развития, тем свободнее и
сознательнее их деятельность. И, наоборот, чем более свободна и сознательна в
этом смысле их деятельность, тем быстрее реализуется объективная историческая
необходимость, тем быстрее ход истории.
Поэтому марксизм своей теорией о закономерном характере
действительности не только не принизил роль людей, роль классов, групп,
личностей, но впервые в истории философии поднял эту роль на небывалую высоту.
«Идея детерминизма, — писал Ленин в работе «Что такое
«друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?», — устанавливая
необходимость человеческих поступков, отвергая вздорную побасенку о свободе
воли, нимало не уничтожает ни разума, ни совести человека, ни оценки его
действий. Совсем напротив, только при детерминистическом взгляде и возможна
строгая и правильная оценка, а не сваливание чего угодно на свободную волю.
Равным образом и идея исторической необходимости ничуть не подрывает роли
личности в истории: история вся слагается именно из действий личностей,
представляющих из себя несомненно деятелей. Действительный вопрос, возникающий
при оценке общественной деятельности личности, состоит в том, при каких
условиях этой деятельности обеспечен успех? в чем состоят гарантии того, что
деятельность эта не останется одиночным актом, тонущим в море актов
противоположных?»[15].
Ответ на эти вопросы совершенно ясен: личности обеспечен
успех, когда она действует в соответствии с исторической необходимостью, и,
наоборот, её деятельность останется «одиночным актом, тонущим в море актов
противоположных», когда она опирается на «побасенку о свободе воли».
Подлинно великими являются те люди (таковы вожди
пролетариата), которые действуют не вопреки, а в соответствии с исторической
необходимостью, и, когда такие люди возглавляют общественное движение, ход
истории убыстряется.
В статье «Против бойкота» Ленин показывает, что коренное
отличие марксизма от всякого рода лжесоциалистических теорий заключается именно
в признании огромной роли сознательной революционной деятельности масс.
«Марксизм отличается от всех других социалистических теорий,
— писал Ленин, — замечательным соединением полной научной трезвости в анализе
объективного положения вещей и объективного хода эволюции с самым решительным
признанием значения революционной энергии, революционного творчества,
революционной инициативы масс, — а также, конечно, отдельных личностей, групп,
организаций, партий»[16].
Эту же сторону марксистского учения подчёркивает и развивает
И. В. Сталин.
Разоблачая анархистов, утверждавших, будто марксизм считает
человеческие стремления и волю «иллюзией», И. В. Сталин писал:
«...кто вам сказал, будто, по мнению Маркса и Энгельса, «человеческие
стремления и воля не имеют значения»?.. Почему же тогда Маркс старался в
социалистическом духе развить «волю и стремления» пролетариев, для чего он вёл
пропаганду среди них, если он не придавал значения «стремлениям и воле»?..
Правда, по мнению Маркса, «воля и стремления» людей черпают своё содержание из
экономического положения, но разве это значит, что сами они не оказывают
никакого влияния на развитие экономических отношений?»[17].
Таким образом, марксизм-ленинизм признаёт огромную роль
субъективной стороны общественного развития. Если люди, классы, партии
правильно отражают объективно-необходимые, закономерные процессы и способствуют
их реализации, то в этом случае объективные процессы развития истории
ускоряются. Великим примером деятельности, способствующей ускорению
прогрессивного развития человечества, является деятельность партии Ленина —
Сталина, организатора Октябрьской социалистической революции и победы
социализма в СССР.
Если люди, классы и партии действуют наперекор исторической
необходимости, объективные процессы общественного развития замедляются. Но
историческая необходимость сильнее деятельности реакционных классов и партий,
стремящихся задержать прогрессивный ход истории. Рано или поздно она
опрокидывает эти классы и партии, отбрасывая их прочь со своей дороги.
В наш век такой исторической необходимостью является
коммунизм, борьба за коммунистический строй жизни. И подлинно свободны в своей
деятельности те классы и партии, те люди, которые отдают свои силы этой великой
борьбе.
[1]
См. К. Маркс, Капитал, т. III, 1950, стр. 233.
[2]
В. И. Ленин, Философские тетради, 1947, стр. 123.
[3]
К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, 1947, стр. 209.
[4]
В. И. Ленин, Соч., т. 20, изд. 4, стр. 182.
[5]
В. И. Ленин, Соч., т. 20, изд. 4, стр. 179.
[6]
Поль Гольбах, Система природы, 1940, стр. 147.
[7]
Поль Гольбах, Система природы, 1940, стр. 147.
[8]
Ф. Энгельс, Диалектика природы, 1950, стр. 173.
[9]
И. В. Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, 1951, стр. 10.
[10]
В. И. Ленин, Философские тетради, 1947, стр. 329.
[11]
И. В. Мичурин, Итоги шестидесятилетних работ, Сельхозгиз, 1950, стр.
79.
[12]
В. И. Ленин, Философские тетради, 1947, стр. 127.
[13]
К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. II, 1948, стр. 371–372.
[14]
К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. II, 1948, стр. 371.
[15]
В. И. Ленин, Соч., т. 1, изд. 4, стр. 142.
[16]
В. И. Ленин, Соч., т. 13, изд. 4, стр. 21–22.
[17]
И. В. Сталин, Соч., т. 1, стр. 328.
Комментариев нет:
Отправить комментарий