Положение марксистской диалектики о том, что развитие есть
борьба противоположностей, ставит серьёзные требования перед человеческим
познанием. Важнейшим из этих требований является требование партийности, т. е.
такой подход к общественным явлениям, который не смазывает, не затушёвывает, а
вскрывает классовый характер, классовую основу тех или иных процессов,
происходящих в обществе, разделённом на классы, и обязывает открыто становиться
на точку зрения определённого класса.
Ленин метко охарактеризовал сознательное затушёвывание
классового противоречивого характера общественных явлений как буржуазный объективизм в познании.
Разоблачая типично буржуазный объективистский подход «легального марксиста»
Струве к критике народничества, Ленин показывает, что нельзя ничего понять в
исторических процессах, если не вскрыть, из борьбы каких классов складываются
эти процессы, если не установить, какой класс является носителем тех или иных
тенденций в общественном развитии. У Струве, писал Ленин, «узкий объективизм,
ограничивающийся доказательством неизбежности и необходимости процесса и не
стремящийся вскрывать в каждой конкретной стадии этого процесса присущую ему
форму классового антагонизма, — объективизм, характеризующий процесс вообще, а
не те антагонистические классы в отдельности, из борьбы которых складывается
процесс»[1].
Струве, разумеется, не случайно говорил о «процессе вообще».
Буржуазный идеолог заинтересован в том, чтобы скрыть, спрятать глубочайшие
противоречия капитализма и тем самым изобразить его развитие как некий
гармоничный процесс, без борьбы классов, без антагонистических противоречий.
Такова вообще характерная черта буржуазных и реформистских «объективистов»; они
непрочь поболтать об «исторической необходимости» развития, о том, куда идёт
это развитие, но они, как огня, боятся вопроса о том, из каких противоречий
складывается это развитие, какое место занимают противоположные классы в этом
развитии, какой класс выражает прошлое, отмирающее и какой класс выражает
будущее.
Правые социалисты, например, немало говорят о «неизбежности»
процесса развития к «социализму». Но их «социализм» есть лишь пустая фраза, ибо
они не раскрывают классового антагонистического характера этого процесса,
намеренно смазывая тот факт, что этот процесс возможен лишь как борьба классов,
борьба, завершающаяся пролетарской революцией и диктатурой пролетариата.
Буржуазному объективизму в познании общественных явлений
Ленин противопоставлял коммунистическую партийность, которая обязывает не
только вскрывать классовую основу всякого общественного процесса, но и открыто
становиться на точку зрения пролетариата — единственно революционного класса,
не ставящего никаких пределов человеческому познанию; «материализм, — писал
Ленин, — включает в себя, так сказать, партийность, обязывая при всякой оценке
события прямо и открыто становиться на точку зрения определённой общественной
группы»[2].
Такой подход является вместе с тем и единственно научным,
подлинно объективным подходом, не замазывающим реальных фактов классовой борьбы
и классовых противоречий, а раскрывающим их роль и их конкретно-историческое
содержание.
Буржуазный объективист лишь по видимости объективен, на деле
же он представитель худшей разновидности субъективизма, ибо искажает
действительную картину развития. Напротив, точка зрения коммунистической
партийности есть выражение подлинно научной, объективности, правдиво отражающей
картину действительности со всеми её противоречиями.
Учение марксистской диалектики о противоречиях выдвигает
перед человеческим познанием и другое важное требование. Наше познание должно
быть отражением, слепком с действительности. Для объективной же
действительности характерна не мертвенность, не окостенелость, а подвижность,
противоречивость, переходы одного в другое. Поэтому и человеческие понятия,
категории, законы, формулируемые нашим познанием, чтобы правильно отражать
объективную реальность, должны быть столь же подвижными, гибкими, способными
переходить друг в друга.
В одной из своих заметок в конспекте лекций Гегеля по
истории философии Ленин высказывает ту очень важную мысль, что самое трудное —
это выразить движение в понятиях, в мысли. Трудность эта заключается в том, что
всякое движение чрезвычайно противоречиво. И мысль наша, чтобы быть верным
отражением движения, должна в своих понятиях схватывать и выражать эту
противоречивость движения. Это единственный путь, идя по которому человеческое
познание может адекватно, т. е. верно, изображать действительность.
«И в этом, — пишет Ленин, — суть диалектики. Эту- то суть
и выражает формула: единство, тождество противоположностей»[3].
Насколько прав Ленин, показывает пример метафизиков,
которые, не умея или не желая подняться на точку зрения диалектических противоречий,
объявляют войну человеческому разуму, логическим понятиям и категориям.
Буржуазная философия последних десятилетий выдвинула из своей среды целое
течение, которое буржуазные исследователи называют «романтическим» в противовес
старым, «классическим» школам в философии. Сущность романтического течения, к
которому относят философию интуитивизма Бергсона, прагматизм, так называемую
«философию жизни», ницшеанство и т. д., заключается в отрицании рационального познания и в возвышении, выражаясь языком Бергсона,
той «полоски смутного», иррационального, инстинктивного, которая якобы «ещё
сохранилась» в человеке.
Весь этот поход против разума имеет своей основой идею о
том, что разум, схватывая якобы только статическое, неподвижное, не способен
выразить движение, что понятия омертвляют живое, расчленяя его на не связанные
друг с другом части.
«Интеллект, — пишет Бергсон, — не создан для того, чтобы
мыслить развитие в собственном смысле этого слова, т. е. непрерывность
изменения, представляющего чистую подвижность».
Способ познания посредством понятий он называет
кинематографическим, разум с его точки зрения способен давать лишь застывшие
кадры, неподвижные мгновения.
Легко понять, что подобная философия просто-напросто
отрицает всякую науку, всякое научное познание. Ибо если понятия не способны
адекватно выразить движение, развитие, то как же тогда возможна наука? Но
поборники «романтического» направления в философии менее всего заботятся об
интересах науки.
Материалистическая диалектика не только утверждает способность
нашего разума и наших понятий адекватно, точно отражать движение в его самых
сложных формах, но и указывает своим учением о единстве и борьбе
противоположностей единственный путь, ведущий к такому адекватному отражению.
Для этого человеческая мысль, познание должны отрешиться от
всякого следа метафизической окостенелости и следовать за всем богатством
переливов, переходов, превращений противоположностей в самой действительности.
Метафизик вырывает пропасть между противоположностями. Он
подходит к ним, как к застывшим, неподвижным, неспособным превращаться друг в
друга. Отсюда постоянный грех метафизиков от науки и политики: окостенелость,
деревянность, негибкость их мысли, понятий, лозунгов, тактики. Отсюда
неспособность метафизиков представить себе, как «мёртвая» материя сама по себе,
в силу собственных законов развития, превращается в свою противоположность — в
«живую материю», как классовое общество превращается в свою противоположность —
в бесклассовое общество, и т. д.
Марксистская диалектика, напротив, вскрывая единство,
борьбу, переход противоположностей как существеннейший и важнейший закон
развития самой объективной действительности, всё внимание обращает на то, чтобы
и человеческие понятия соответствовали этому всеобщему закону действительности.
Сила марксистской диалектики в том и состоит, что она воспитывает человеческий
ум в духе необходимой гибкости. Ленин указывает, что логические понятия, чтобы
правильно отражать действительность, должны быть «обтёсаны», «обломаны»,
«гибки», «взаимосвязаны», «подвижны», «релятивны», «едины в противоположности» и
т. д.
Мы находим у Ленина яркие положения, глубоко раскрывающие
значение диалектического учения о единстве и борьбе противоположностей для
познания.
Приведём некоторые из этих ленинских положений.
«Диалектика есть
учение о том, как могут быть и как бывают (как становятся) тождественными противоположности, — при каких условиях они бывают
тождественны, превращаясь друг в друга, — почему ум человека не должен брать
эти противоположности за мёртвые, застывшие, а за живые, условные, подвижные,
превращающиеся одна в другую»[4].
«Всесторонняя, универсальная гибкость понятий, гибкость,
доходящая до тождества противоположностей, — вот в чем суть»[5].
Если бы Маркс не анализировал развитие форм стоимости и
развитие капиталистического способа производства вообще диалектически, если бы
понятия, созданные им, не были столь же гибкими, подвижными, превращающимися
одно в другое, как и те объективные явления, которые они выражают, то он не мог
бы изобразить процесс превращения единичной формы стоимости в свою
противоположность — всеобщую форму; простого товарного производства — в
капиталистическое; капиталистического способа производства — в
социалистический.
В общественной жизни, в политической борьбе нельзя и шагу
сделать, не проявляя диалектической гибкости, ибо процессы, совершающиеся в
этой области, особенно подвижны, гибки, «противоречивы». Сколько раз вождям
нашей партии Ленину и Сталину приходилось выступать в защиту гибкой
большевистской тактики против тех, кто кричал об её «противоречивости».
Приведём некоторые примеры.
Известно, что в строительстве советской культуры партия и
государство руководствуются указаниями Ленина и Сталина о культуре
социалистической по содержанию и национальной по форме. Национал-уклонисты,
прикрывавшиеся «левой» фразой, боролись против линии партии в этом вопросе. Они
не понимали, как говорил товарищ Сталин, в чём состоит «диалектичность
ленинской постановки вопроса о национальной культуре». Диалектичность же
ленинской постановки вопроса товарищ Сталин выразил в следующих словах: «Надо
дать национальным культурам развиться и развернуться, выявив все свои потенции,
чтобы создать условия для слияния их в одну общую культуру с одним общим языком
в период победы социализма во всём мире»[6].
Следовательно, в целях и интересах создания условий для
возникновения в будущем единой культуры с одним общим языком нужно развивать
национальные культуры. Вот этой гибкости — гибкости, доходящей до «тождества
противоположностей», — идти к единой общей культуре через максимальное развитие
национальных культур, — этого метафизический ум оппортунистов никак не мог
усвоить. Они считали, что, если развитие идёт к общей и единой культуре с одним
общим языком, значит лозунг развития национальных культур и языков неверен.
Современные правые социалисты вкупе с буржуазными идеологами
проповедуют реакционную космополитическую идею об «устарелости» понятия
национального суверенитета и национальных культур. Пролетарский
интернационализм в корне противоположен космополитизму, который под видом
«мирового правительства» и «всеобщей» культуры требует подавления сильными
империалистическими хищниками других наций и народов.
Показав противоречивый характер развития, ведущего к будущей
интернациональной культуре через развитие национальной культуры, товарищ Сталин
продолжает:
«Могут сказать, что такая постановка вопроса
«противоречива». Но разве не такая же «противоречивость» имеется у нас с
вопросом о государстве? Мы за отмирание государства. И мы вместе с тем стоим за
усиление диктатуры пролетариата, представляющей самую мощную и самую могучую
власть из всех существующих до сих пор государственных властей. Высшее развитие
государственной власти в целях подготовки условий для отмирания государственной
власти — вот марксистская формула. Это «противоречиво»? Да, «противоречиво». Но
противоречие это жизненное, и оно целиком отражает марксову диалектику»[7].
Товарищ Сталин приводит и другой пример такой же диалектической
«противоречивости» и гибкости большевистской тактики.
«Или, например, ленинская постановка вопроса о праве наций
на самоопределение, вплоть до отделения. Ленин иногда изображал тезис о
национальном самоопределении в виде простой формулы: «разъединение для
объединения». Вы только подумайте — разъединение для объединения. Это отдаёт
даже парадоксом. А между тем эта «противоречивая» формула отражает ту жизненную
правду марксовой диалектики, которая даёт большевикам возможность брать самые
неприступные крепости в области национального вопроса»[8].
И товарищ Сталин делает следующий вывод из всего сказанного:
«Кто не понял этого своеобразия и «противоречивости» нашего
переходного времени, кто не понял этой диалектики исторических процессов, тот
погиб для марксизма»[9].
И, напротив, только тот стоит на почве подлинного марксизма,
кто способен проявлять всю необходимую диалектическую гибкость при изучении
действительности и в революционной практике.
Следует иметь в виду, что положение марксистской диалектики
о «гибкости понятий, гибкости, доходящей до тождества противоположностей»,
направлено не только против метафизического окостенения мысли, но и против
всякого рода софистики. Сущность софистики, помимо всего прочего, заключается в
том. что точный анализ объективного положения вещей заменяется
субъективистскими, односторонними определениями и игрой в них. И Ленин,
всячески подчёркивая необходимость гибкости понятий, вместе с тем делает такое
замечание:
«Эта гибкость, применённая субъективно, = эклектике и
софистике. Гибкость, применённая объективно,
т. е. отражающая всесторонность материального процесса и единство его,
есть диалектика, есть правильное отражение вечного развития мира»[10].
Что имел в виду Ленин, высказывая это важное дополнение к
своей мысли о гибкости понятий, покажет следующий пример, взятый из статьи
Ленина «О брошюре Юниуса».
В своей статье Ленин критикует Розу Люксембург (Юниуса),
которая стояла на той точке зрения, что в эпоху империализма национальные
движения полностью себя исчерпали и больше не могут иметь места. Всякая
национальная война, говорила Р. Люксембург, неизбежно в эпоху империализма
превратится в свою противоположность — в империалистическую войну. И на том
основании, что всякая национальная война может превратиться в
империалистическую, она делала вывод о невозможности национальных войн.
На первый взгляд может показаться, что мы имеем здесь дело с
диалектической гибкостью понятий. На самом же деле эго не диалектика, а
софистика.
Ленин, рассматривая такого рода «гибкость», доказывает, что
это — субъективная гибкость понятий, не отражающая объективной диалектики
действительности. Он говорит: «Разумеется, основное положение марксистской
диалектики состоит в том, что все грани в природе и в обществе условны и
подвижны, что нет ни одного явления,
которое бы не могло, при известных условиях, превратиться в свою
противоположность. Национальная война может превратиться в империалистскую. и обратно...»[11],
империалистическая война может при известных условиях превратиться в
национальную.
Но Ленин спрашивает: допустимо ли на том основании, что одна
противоположность может превратиться в другую противоположность, отрицать
возможность национальных войн? Ленин со всей резкостью выступает против
подобной «диалектики».
«Только софист, — говорит Ленин, — мог бы стирать разницу
между империалистской и национальной войной на том основании, что одна может превратиться в другую. Диалектика
не раз служила — и в истории греческой философии — мостиком к софистике. Но мы остаёмся
диалектиками, борясь с софизмами не посредством отрицания возможности всяких
превращений вообще, а посредством конкретного анализа данного в его обстановке и в его развитии»[12].
Позднейший опыт развития истории —
национально-освободительные войны Испании, Китая, освободительная борьба
народов во второй мировой войне — полностью подтвердил ленинскую постановку
вопроса.
Следовательно, только та гибкость понятий, которая основана
на соответствии с действительностью, на её конкретном анализе, способна
отразить всю подвижность и изменчивость действительности; субъективистский же
подход, не считающийся с действительностью, основанный на голой возможности
всяких превращений, ведёт к софистике.
[1]
В. И. Ленин, Соч., т. 1, изд. 4, стр. 477.
[2]
В. И. Ленин, Соч., т. 1, изд. 4, стр. 380 — 381.
[3]
В. И. Ленин, Философские тетради, 1947, стр. 243.
[4]
В. И. Ленин, Философские тетради, 1947, стр. 83.
[5]
В. И. Ленин, Философские тетради, 1947, стр. 84.
[6]
И. В. Сталин, Соч., т. 12, стр. 369.
[7]
И. В. Сталин, Соч., т. 12, стр. 369–370.
[8]
И. В. Сталин, Соч., т. 12, стр. 370.
[9]
И. В. Сталин, Соч., т. 12, стр. 370.
[10]
В. И. Ленин, Философские тетради, 1947, стр. 81.
[11]
В. И. Ленин, Соч., т. 22, изд. 4, стр. 295.
[12]
В. И. Ленин, Соч., т. 22, изд. 4, стр. 295.
Комментариев нет:
Отправить комментарий