(По поводу
непротивления злу насилием).
11‑го сентября 1908 года Ленин поместил в подпольной газете «Пролетарий»
(№ 35) статью, под заглавием: «Лев Толстой, как зеркало русской революции».
Ленин поясняет:
«Сопоставление имени
великого художника с революцией, которую он явно не понял, от которой он явно
отстранялся, может показаться на первый взгляд странным и искусственным. Не
называть же зеркалом того, что, очевидно, не отражает явлений правильно?»
Ленин объясняет, что такой великий художник, как Толстой, должен был хотя бы некоторые стороны нашей революции
отразить. И Ленин ставит вопрос, чем
вызываются глубочайшие противоречия толстовщины, какие недостатки и слабости нашей
революции они выражают. Ленин даёт такой портрет Толстого, которого,
пожалуй, никто ещё не давал у нас (в смысле содержания общественного):
«Противоречия в произведениях, взглядах, учениях в школе
Толстого — действительно кричащие. С одной стороны, гениальный художник, давший
не только несравненные картины русской жизни, но и первоклассные произведения
мировой литературы. С другой стороны — помещик, юродствующий во Христе. С одной
стороны — замечательно сильный, непосредственный и искренний протест против
общественной лжи и фальши; с другой стороны — «толстовец», т. е.
истасканный, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигентом, который,
публично бия себя в грудь, говорит: «я скверный, я гадкий, но я занимаюсь
нравственным самоусовершенствованием; я не кушаю больше мяса и питаюсь теперь
рисовыми котлетами». С одной стороны; беспощадная критика капиталистической
эксплуатации, разоблачение правительственных насилий, комедии суда и
государственного управления, вскрытие всей глубины противоречий между ростом
богатства и завоеваниями цивилизации и ростом нищеты, одичалости и мучений
рабочих масс; с другой стороны — юродивая проповедь «непротивления злу»
насилием. С одной стороны — самый трезвый реализм, срывание всех и всяческих
масок; с другой стороны — проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только
есть на свете, именно: религии, — стремление поставить на место попов по казённой
должности попов по нравственному убеждению, т. е. культивирование самой утончённой
и потому особенно омерзительной поповщины. Поистине
Ты
и убогая, ты и обильная,
Ты
и могучая, ты и бессильная
Матушка Русь.
Но Ленин не ограничивается перечислением тех противоречий,
какие бросались в глаза каждому, кто читал Толстого. Ленин объясняет эти противоречия, как выражение всех противоречий
экономического и политического развития, в какие была поставлена Россия в
последние десятилетия. И больше всего Ленин подчёркивает самую вредную сторону для революции в
учении Толстого — это его учение о
непротивлении злу.
«Что при таких противоречиях Толстой не мог абсолютно понять
ни рабочего движения, ни его роли в борьбе за социализм, ни русской революции,
— это само собой очевидно. Но противоречия во взглядах и учениях Толстого не
случайность, а выражение тех противоречивых условий, в которые поставлена была
русская жизнь последней трети XIX века. Патриархальная деревня, вчера только освободившаяся
от крепостного права, отдана была буквально на поток и разграбление капиталу и
фиску (налогам). Старые устои крестьянского хозяйства и крестьянской жизни,
устои, действительно державшиеся в течение веков, пошли на слом с
необыкновенной быстротой. И противоречия во взглядах Толстого надо оценивать не
с точки зрения современного рабочего движения и современного социализма (такая
оценка, разумеется, необходима, но она недостаточна), а с точки зрения этого
протеста против надвигающегося капитализма, разорения и обезземеления масс,
который должен был быть порождён патриархальной русской деревней. Толстой
смешон, как пророк, открывший новые рецепты спасения человечества, и поэтому
совсем мизерны заграничные и русские «толстовцы», пожелавшие превратить в догму
(то есть непререкаемое учение) как-раз самую слабую сторону его учения. Толстой
велик, как выразитель тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов
русского крестьянства во времена наступления буржуазной революции в России».
Достаточно привести из книги Толстого «Что такое религия и в
чём сущность, её» две-три выдержки, чтобы понять, как действительно Толстой
ничего не понял в современном революционном движении. Лев Толстой пишет:
«В знаниях исторических существенный вопрос один, как жил
рабочий народ, т. е. девятьсот девяносто девять тысячных всего человечества
(это, конечно верно. Е. Я.), и на
вопрос этот нет и подобия ответа. Вопрос этот и не существует». Для графа
Льва Толстого не существует социалистической литературы, не существует серьёзнейших
исследований классового развития общества, не существует самых серьёзных
описаний того, как жил и боролся рабочий класс в разные времена в разных странах.
Иначе как бы он мог писать, что на вопрос о том, как жил рабочий класс, нет и
подобия ответа.
«Пишутся горы книг историками одного направления о том, как
болел живот у Людовика XI, какие гадости делала Елизавета английская,
Иоанн IV, и кто были министры, и какие писали стихи и комедии литераторы
для забавы этих королей и их любовниц и министров».
Конечно, верно, что масса книг написана о том, как болел
живот у Людовика, или у Наполеона, или у другого какого царя. Но как же можно
было проглядеть всю социалистическую литературу о положении рабочего класса? На
это отвечает сам Толстой, как он изучал
жизнь рабочего народа:
А между тем, — пишет Толстой, — ответ на вопрос о том, как
жил прежде рабочий народ может дать только признание религии необходимым условием
жизни народа, и поэтому ответ в изучении тех религий, которые исповедовали
народы, и которые поставили народы в то положение, в котором они находились»
(Л. Н. Толстой. Что такое религия и в чём сущность её. Москва 1917.
Издание «Задруга». Стр. 46).
Ленин не ограничивался, критикой этих противоречий и
указанием этих противоречий. Он отметил, что особенности взглядов Толстого — это
особенности нашей революции, как крестьянской буржуазной революции.
«Противоречия во взглядах Толстого, с этой точки зрения, — действительное
зеркало тех противоречивых условий, в которые поставлена была историческая
деятельность крестьянства в нашей революции. С одной стороны, века крепостного гнёта
и форсированного пореформенного разорения накопили горы ненависти, злобы и отчаянной
решимости. Стремление смести до основания и казённую церковь, и помещиков, и
помещичье правительство, уничтожить все старые формы и распорядки
землевладения, расчистить землю, создать на место полицейски-классового
общежитие свободных и равноправных мелких крестьян, — это стремление красной
нитью проходит через каждый исторический шаг крестьян в нашей революции, и
несомненно, что идейное содержание писаний Толстого гораздо больше
соответствует этому крестьянскому стремлению, чем отвлечённому «христианскому
анархизму», как оценивают иногда «систему» его взглядов.
Чрезвычайно ценно было выделить в учении не только Толстого,
но и всего сектантства русского то, что в нём хоть сколько-нибудь
революционного, что толкало крестьянство на протест против самодержавного
государства. Мы уже указывали в статьях Ленина: «Об Отношении классов и партии
в Государственной Думе к религии, к церкви», как Ленин умел отмечать в
выступлениях трудовика-крестьянина Рожкова революционную сторону крестьянского
протеста против мерзостей религиозных организаций. Именно Ленин был за то,
чтобы нам вести в пору борьбы с царским самодержавием работу среди сектантства.
Тов. В. Бонч-Бруевичу было поручено нашей партией издавать журнал «Рассвет»,
в котором подчёркивались все проявления революционной борьбы сектантства. Но
Ленин видел, что в толстовстве, наряду с резкой критикой казённой церкви,
помещичьего правительства, землевладельческих порядков заключается в то же
время и самая опасная для революций сторона — это учение о непротивлении злу. Ленин видел, что это учение есть тоже
зеркало, отражение того, что жило в крестьянстве:
«В нашей революции меньшая часть крестьянства действительно
боролась, хоть сколько-нибудь организуясь для этой цели, и совсем небольшая
часть поднималась с оружием в руках на истребление своих врагов, на уничтожение
царских слуг и помещичьих защитников. Большая часть крестьянства плакала и
молилась, резонёрствовала и мечтала, писала прошения и посылала «ходателей», — совсем
в духе Льва Николаевича Толстого. Как всегда бывает в таких случаях,
толстовское воздержание от политики, толстовское отречение от политики,
отсутствие интереса к ней и понимания её, делали то, что за сознательным и
революционным пролетариатом шло меньшинство, большинство же было добычей тех
беспринципных, холуйских, буржуазных интеллигентов, которые под названием
кадетов бегали в собрания трудовиков, в переднюю Столыпина, клянчили,
торговались, примиряли, обещали примирить, — пока их не выгнали пинком
солдатского сапога. Толстовские идеи — это зеркало слабости, недостатки нашего
крестьянского восстания, отражение мягкотелости патриархальной деревни и
заскорузлой трусливости «хозяйственного мужичка».
Ленин на примере солдатских восстаний 1905–1906 годов
показывает, как эта слабая сторона крестьянских восстаний, слабая сторона нашей
крестьянской буржуазной революции того времени приводила к разгрому движения.
«Солдат был полон сочувствия крестьянскому делу: его глаза
разгорались при одном упоминании о земле. Не раз власть переходила в войсках в
руки солдатской массы, но решительного использования этой власти почти не было;
солдаты колебались; через несколько часов, убив какого-нибудь ненавистного
начальника, они освобождали из-под ареста остальных, вступали в переговоры с
властью и затем становились под расстрел, ложились под розги, впрягались снова
в ярмо, — совсем в духе Льва Николаевича Толстого».
Эта статья о Толстом показывает, насколько Ленину, противно
было всякое непротивленство, как оно должно было быть ненавистно всякому
действительному, революционеру. Толстой не был революционером, как его многие
пытались и пытаются представить. Несмотря на то, что Толстой дал непередаваемые
образцы критики буржуазного государства, Толстой сам удержал многих людей от серьёзной
борьбы с этим буржуазным государством. Вот почему Ленин писал в конце своей
статьи о Толстом:
«Историко-экономические условия объясняют и необходимость
возникновения революционной борьбы масс, и неподготовленность их к борьбе, толстовское непротивление злу, бывшее серьёзнейшей
причиной поражения первой революционной кампании».
Но Ленин был уверен в том, что этот период развития
крестьянских восстаний пройдёт.
«Говорят, — писал он, — что разбитые армии хорошо учатся».
Ленин был уверен, что всё дальнейшее развитие крестьянства и
крестьянского движения разбудит большую силу революционной борьбы в
крестьянстве и оттолкнёт их от толстовщины. Одним из уроков первой революции
Ленин считал то, что прежней рыхлости и дряблости масс нанесён смертельный
удар:
«Разграничительные линии стали резче. Классы и партии
размежевались. Под молотом столыпинских уроков, при неуклонной, выдержанной
агитации революционных социал-демократов (так назывались тогда
коммунисты-большевики), не только социалистический пролетариат, но и
демократические массы крестьянства будут неизбежно выдвигать всё менее
способных впадать в наш исторический грех толстовщины».
История последующей борьбы в революции 1917–1918 годов,
гигантского сопротивления крестьянской массы нажиму белогвардейщины, его борьба
с оружием в руках против мировой контрреволюции, — всё это показало, что
крестьянство освободилось в значительной степени от этого «исторического греха
толстовщины» — непротивления злу насилием. Крестьянство по достоинству оценило
роль революционного насилия, как повивальной бабки истории при зарождении
нового государства.
Комментариев нет:
Отправить комментарий