среда, 17 мая 2017 г.

Кант и неокантиансная ревизия марксизма

Махизм представляет собою хотя и «новейшее достижение» идеалистической философии, тем не менее он ничем, как мы видели, по существу не отличается от субъективного идеализма XVIII в. Наряду с попытками Богданова дополнить и исправить Маркса махизмом существовали и существуют другие формы ревизии марксизма-ленинизма, другие формы «дополнения» Маркса «новейшими» идеалистическими теориями.
Одной из таких форм ревизии марксизма является неокантианская, господствующая почти у всех социал-фашистских теоретиков. Суть этой ревизии заключается в отрицании существования материального мира, но исходя из других оснований, нежели у Маха. Неокантианцы считают, что исторический процесс является результатом проникновения в массы вечных и неизменных принципов нравственности. Исходя из этих принципов, по мнению неокантианцев, рабочий класс будет постепенно осуществлять новый «справедливый» общественный порядок. Эта «елейная» теория имеет целью помешать пролетариату изменить общественный строй революционными методами, так как последние «безнравственны». Неокантианство ведёт бешеную борьбу с диалектическим материализмом, обосновывающим необходимость революции. Неокантианская философия представляет собою философию компромисса, в котором буржуазия, скрываясь за ширмой высоких, якобы надклассовых нравственных принципов и слов о защите интересов пролетариата, фактически уступает все позиции церкви и магнатам трестированного капитала.
В отличие от Маха и Богданова, скрывающих свою философскую родословную, неокантианство не скрывает, что оно свою «новейшую» философию целиком основывает на учении немецкого философа Канта, жившего в конце XVIII в. Кант был первым философом среди плеяды немецких философов-идеалистов конца XVIII и начала XIX в., которые разрабатывали вопросы идеалистической диалектики. Её последним и наиболее крупным представителем, создавшим систему диалектики на идеалистической основе, был Гегель. Философия «классического» немецкого идеализма определялась экономическим и политическим состоянием тогдашней Германии. Отсталость развития немецкой буржуазии, её зависимость от феодализма обусловливали двойственность её отношений к буржуазной революции. Немецкая буржуазия с одной стороны мечтала о революции, об уничтожении феодальных пут, а с другой стороны — она боялась революции, зависела от феодалов и стремилась к компромиссу с ними.
Когда вспыхнула французская революция, немецкая буржуазия сначала приветствовала её, но как только до неё дошли слухи о терроре, о самостоятельном поведении революционных масс, она в испуге отшатнулась и вошла в соглашение с реакцией.
Особенно сильно это стремление к соглашению с феодализмом и церковью нашло своё отражение в эклектической философии Канта (1724–1804 гг.), основной чертой которой являются «примирение материализма с идеализмом, компромисс между тем и другим, сочетание в одной системе разнородных, противоположных философских направлений» (Ленин).
Кант, подобно Юму, считает, что наши ощущения сами по себе не в состоянии дать нам достоверное знание, так как они не имеют всеобщего характера, не содержат в себе внутренней необходимости, связи всех вещей. Кант, однако, не останавливается на этом скептическом выводе, а, желая всё же обосновать возможность науки, ищет источник всеобщей связи, внутренней необходимости познания. Этот источник он находит не во внешнем мире, а в способности ума. Правда, Кант признаёт какой-то мир «вещей в себе». Эти «вещи в себе» воздействуют каким-то образом на наше сознание. Однако о мире «вещей в себе» мы ничего не знаем и знать не можем. Эти «вещи в себе» непознаваемы. Познаются нами только явления, т. е. данный нам в наших чувствах опыт. Формы же нашего сознания не зависят от опыта, наоборот, опыт зависит от них. Они существуют до опыта, или, как их называет Кант, они априорны, и от их деятельности, их активности зависит наше знание. Такими априорными формами всякого чувственного восприятия являются пространство и время, ибо, по Канту, они не зависят от опыта, а являются необходимыми условиями всякого чувственного восприятия. Априорными формами логического познания, являющимися необходимыми условиями науки, по Канту, являются категории логики: качество, количество, отношение, необходимость и т. п. Эти априорные формы познания и вносят, по Канту, порядок и связь в науку.
Эклектицизм, непоследовательность Канта, смешение идеализма с материализмом здесь налицо. «Когда Кант допускает, что нашим представлениям соответствует нечто вне нас, какая-то вещь в себе, то тут Кант — материалист. Когда он объявляет эту вещь в себе непознаваемой, трансцендентной, потусторонней — Кант выступает как идеалист» (Ленин).
Кантовское учение о вещах в себе и априорных формах сознания оказало немалое влияние на естествознание XIX в. Учение о пространстве, времени, причинности, как об априорных формах сознания, не зависящих от опыта, было принято многими физиками. Пространство, время стали считать не реальными формами бытия материальной природы, существующими помимо и независимо от сознания, а лишь формами сознания, результатом его деятельности. Многие геометры рассматривали пространство как чистую, априорную форму, не зависящую от опыта.
Материализм коренным образом расходится с кантовским учением о пространстве и времени, которое имеет целью внушить сомнение в достоверности существования материального мира, в возможности его познания. Материализм не может согласиться с идеалистическим утверждением, что весь богатый мир, окружающий нас, создан из хаоса чувственных ощущений, благодаря деятельности наших форм созерцания — пространства и времени. Материализм признаёт, что вещи представляют собою не плоды сознания, а объективные реальности, действующие на наши чувства и познаваемые через эти действия. Отсюда и пространство и время являются не формами сознания, а реальными формами объективно существующей природы. Ленин по этому поводу пишет: «В мире нет ничего, кроме движущейся материи, и движущаяся материя не может двигаться иначе, как в пространстве и времени». То же говорит и Энгельс: «Основные формы всякого бытия, — пишет он, — суть пространство и время, бытие вне времени есть такая же величайшая бессмыслица, как бытие вне пространства».
Геометрия — не наука о чистых формах сознания, а учение об объективном пространстве, возникшее в результате практической необходимости в измерениях площадей и тел. Лишь в извращённом сознании буржуазных учёных эта наука могла превратиться в бесплотную, лишённую реальности абстракцию чистой мысли.
Верно, что человеческое познание не может отражать вещи иначе, как в формах пространства и времени, но только потому, что сами вещи существуют и развиваются в реальном пространстве и времени. Мало того. Человеческие представления о пространстве и времени вовсе не вечны и не неизменны. Они определяются развитием общественной практики. Представление о пространстве древнего индуса, рассматривавшего мир как огромное тело, покоящееся на трёх слонах, помещающихся в свою очередь на черепахе, многим отличалось от представления о пространстве Демокрита, рассматривавшего его как бесконечное, но различавшего в мировом пространстве «верх» и «низ». Точно также представление Ньютона о пространстве, абсолютно покоящемся, абсолютно безразличном ко всем происходящим в нём процессам и, следовательно, ко времени, напоминающем нечто вроде бесконечно большого пустого ящика, отличается от представления о пространстве Эйнштейна, рассматривающего пространство в единстве с движущимися в нём телами и со временем.
В чём недостаток философии Канта? В том, что Кант разорвал в процессе познания субъект (сознание) от объекта («вещи в себе»). Между тем сознание не может быть оторвано от своего предмета. Сознание является моментом общественной практики и люди познают вещи, преобразовывая их. То, что было непознанной «вещью в себе» вчера, — сегодня, в процессе общественной практики, становится познанным, «вещью для нас». Если химическая природа ализарина была до недавнего времени непознанной «вещью в себе», то теперь она — «вещь для нас», так как в общественной практике человек научился готовить его путём химической переработки каменного угля. Если атом был ещё недавно «вещью в себе», ибо, хотя многие и признавали атомное строение вещества, но только в виду гипотезы, предположения, — то в наше время он стал «вещью для нас», ибо его фотографируют, разлагают, изучают его внутреннее строение, закономерности его движения и т. д.
Наиболее ярко эклектицизм Канта однако обнаружился в его учении о человеческой нравственности, Если в познании природы Кант признавал всё же значение науки, хотя и в идеалистической форме, то в человеческом поведении Кант считал необходимым беспрекословное подчинение богу, как источнику вечного и непреложного нравственного канона — категорического императива, обязательного для всех людей. В поведении человека перестаёт действовать принцип причинности, а начинает действовать закон нравственности.
Мир нравственных отношений относится, по Канту, к миру вещей в себе. К нему наука не имеет отношения, познание его теоретическим разумом невозможно. Здесь господствует бог, религия, вера. Кант, правда, утверждает независимость науки от религии, но в действительности он устанавливает между ними глубокую связь.
Нравственные положения не вытекают, по Канту, из опыта, они сверхчувственны. Нравственный закон, категорический императив люди могут осуществлять в том чувственном, ограниченном, обусловленном мире, в котором они живут. Отсюда — конфликт между идеалом и действительностью, между долгом и чувственными влечениями. Этот конфликт может быть, по Канту, разрешён, приведён к гармонии только благодаря религии.
Суть категорического императива Канта формулируется им так: «Поступай так, чтобы человек как в твоём собственном лице, так и в лице других людей, никогда не служил тебе только средством, но всегда также и целью». Этот принцип, благодаря своему чрезвычайно общему и формальному характеру, является одной из характерных форм буржуазной лицемерной идеологии. Подобно тому как буржуазия во Франции сделала своим лозунгом абстрактное всеобщее равенство и братство, которые в действительности оказались блестящими средствами прикрытия жестокой капиталистической эксплуатации, так и кантовский формальный нравственный закон оказался весьма полезным орудием отвлечения масс от классовой борьбы, орудием проповеди классового мира.
Филистерство Канта особенно наглядно выступает в его учении о «добродетели». Высший долг человека он видит в усовершенствовании им своих способностей, в сохранении им своего достоинства. Конечно, необходимо стремление и к счастью других людей, но достигнуто оно может быть лишь их собственной работой по своему усовершенствованию. В этом учении ярко проглядывает мелкий буржуа, заключённый в своей собственной скорлупе, боящийся масс, напуганный революцией, но в то же время успокаивающий себя наступлением всеобщего счастья путём медленного процесса самоусовершенствования людей. И здесь философия Канта, эклектическая и беспомощная, успокаивает людей далёким нравственным идеалом, фактически оправдывающим капиталистический произвол, происходящий в чувственной» действительности.
Философия Канта оказала чрезвычайно большое влияние на развитие дальнейшей философии, в особенности в Германии. Его учение об априоризме форм и категорий познания послужило основанием для дальнейшей разработки идеалистической философии. На почве кантианства и в борьбе с ним выросли философские идеалистические системы Фихте и Шеллинга, Гегеля. Элементы диалектики, имевшиеся в философии Канта, были разработаны, развиты Гегелем, который, исходя из идеалистических моментов кантовской философии, построил самостоятельную идеалистическую систему философии, в которой диалектика является основным принципом и противопоставлена кантовскому формализму.
Философию Канта, как одного из величайших идеалистических предшественников материалистической диалектики, изучали Маркс, Энгельс и Ленин и подвергли резкой критике все её недочёты. В частности Ленин, который особенно сильно подчёркивал дуализм Канта, отмечает, что история философии XIX и начала XX в. знает два направления в критике Канта — критику «слева» и критику «справа», отражающие два основных лагеря в философии. «Слева» критиковали Канта материалисты — Фейербах, Маркс, Энгельс, Дицген, Плеханов и другие — за его непознаваемую «вещь в себе», за его априоризм категорий и форм сознания, за «примирение» им науки и религии. «Справа» критиковали Канта идеалисты, начиная с Фихте и кончая рядом современных теоретиков II Интернационала — за признание им «вещи в себе» как источника ощущений, за отмежевание им науки от религии, за уступки Канта материализму.
Ленин указывает на то, что «критический идеализм» Канта можно преодолеть до конца только с позиций диалектического материализма. Критика же Канта с «левых» позиций механистического материализма, который сам не подходит к познанию, как к активному общественно-историческому процессу, не понимает единства теории и практики, не умеет вскрыть гносеологических корней идеализма Канта и дать свой ответ на поставленные им проблемы, — эта критика не в состоянии до конца преодолеть великого идеалиста и часто делает ему, незаметно для себя, уступки по важнейшим вопросам. Именно поэтому Плеханов, давший ряд работ, посвящённых критике последователей Канта, сам в ряде вопросов стал на позиции, близкие к Канту (его согласие или примиренчество к оценке ощущений как иероглифов, признание им теории соответствия, а не теории отражения, разрыв чувственного и логического в познании, отрыв им логики как науки о мышлении от теории познания, признание им, как и механисткой Аксельрод, простых законов нравственности и права и т. д.)[1] «Плеханов, — говорил Ленин, — критикует кантианство (и агностицизм вообще) более с вульгарно-материалистической, чем с диалектически-материалистической точки зрения, поскольку он лишь с порога отвергает их рассуждения, а не исправляет (как Гегель исправляет Канта) эти рассуждения, углубляя, обобщая, расширяя их...»
Критикуя философию Канта, меньшевиствующие идеалисты сами оказались несвободными от влияния кантианства.
Так, меньшевиствующие идеалисты подчёркивают априоризм логических категорий, правда оговариваясь, что этот априоризм относительный.
Утверждая, что логически категории выступают по отношению к практике как руководящие, как относительно априорные, деборинцы тем самым скатывались на философские позиции Канта. Когда Деборин пишет: «Материалистическая диалектика вносит внутреннюю связь в конкретное содержание», он недалеко уходит от Канта, утверждающего, что логические категории вносят порядок в хаос чувственного опыта. То же приближение к Канту у меньшевиствующих идеалистов мы видим по вопросу о соотношении чувственного и логического в познании. Когда деборинцы отрывают чувственное от логического и считают, что у человека возможно чисто чувственное познание, которое вырастает в логическое только под воздействием категорий логики, они смыкаются с кантовским делением познания на две принципиально различные области — чувственного и рационального. В диалектическом материализме чувственное познание рассматривается в единстве с логическим: нет логического мышления, которое не было бы основано на чувственном опыте и проникнуто им, и с другой стороны — нет человеческого чувственного опыта, лишённого логических элементов. В развитии человеческой практики обнаруживается единство и опровергается разрыв чувственного от логического.
У меньшевиствующих идеалистов и в особенности у т. Деборина мы видим попытки при критике Канта подчеркнуть его диалектику. Это ведёт к тому, что вместо критики Канта получается его восхваление. Деборин ищет диалектику в ранних работах Канта, в которых развивается на самом деле чуждая диалектике теория полярности, теория столкновения противоположных сил, не выходящая за пределы механицизма.
У отдельных меньшевиствующих идеалистов такое беспартийное рассмотрение Канта ведёт к тому, что сама критика кантовской философии принимает характер, по выражению Ленина, критики справа, а не слева.
Асмус одобряет и принимает целиком критику Канта со стороны субъективного идеалиста Фихте, который недоволен Кантом за то, что тот — непоследовательный идеалист, за то, что Кант оставил какую-то лазейку для материализма.




[1] Подробнее см. в главе «На два фронта».

Вернуться к оглавлению.

Комментариев нет: