Своеобразным сочетанием анархизма и плохо понятого марксизма
является течение, получившее название «махаевщина». Основатель этой теории — Ян-Вацлав
Махайский, писавший под псевдонимом А. Вольский, находился в конце 1890‑х
годов в сибирской ссылке. Будучи сослан как социалист, Махайский под влиянием
анархистских идей сделался творцом собственного учения, получившего некоторое
распространение, после революции 1905 года.
От марксизма Махайский позаимствовал теорию классового
строения общества и учение о классовой борьбе. Махайский считает, что, кроме
общеизвестных борющихся между собой общественных классов, существует ещё один
класс — интеллигенция. Среди марксистов сторонником этой точки зрения является
Карл Каутский, долгое время пользовавшийся неоспоримым авторитетом в качестве
заслуженного проводника идей Маркса и Энгельса. Вопросу о классовой природе
интеллигенции Каутский посвятил специальную статью, вышедшую на русском языке
под названием «Интеллигенция и социал-демократия». К этому вопросу Каутский
возвращается в своей книжке «Социальная революция». Точка зрения, развиваемая
Каутским, сводится к тому, что капиталистический строй создаёт весьма
благоприятные условия для роста интеллигенции. «Образуется новый, количественно
очень сильный и беспрерывно увеличивавшийся
класс, прирост которого иногда в состоянии покрыть убыль в среднем
сословии, убыль, вызванную упадком мелкого производства». В другом месте
Каутский пишет: «В лице интеллигенции возникает новый средний класс, созданный отчасти потребностями капиталистического
производства, а отчасти мелкого производства; этот средний класс и по
численности своей и по своему значению, постоянно растёт сравнительно с мелкой
буржуазией. Но в этом классе, вследствие чрезмерного предложения рабочих сил,
всё больше и больше развивается недовольство. Рост интеллигенции и рост её
недовольства — эти два важных момента побуждают социал-демократию обратить на
этот класс своё внимание»[1].
Каутский возвращается к этому вопросу в других местах,
углубляя и развивая ту же точку зрения. Среди марксистов у Каутского в этом
вопросе есть немало последователей. К ним относится известный А. Изгоев,
позже дезертировавший в лагерь злейших врагов марксизма и революции. «Современное
общество, — писал Изгоев, — в отличие от того, как полагал Маркс, делится не на
три, а на четыре великих класса: землевладельцев, капиталистов, физических
рабочих и умственных работников»[2].
Другие марксисты считают интеллигенцию не самостоятельным
классом, а особой межклассовой социальной группой.
Опираясь на эти взгляды марксистов на интеллигенцию,
Махайский, а вслед за ним другой теоретик этого учения, Е. Лозинский,
развивают теорию классовой самостоятельности интеллигенции до логического
конца. «Во всех странах, во всех государствах, — пишет Махайский, — существует
громаднейший класс людей, которые вовсе не имеют ни промышленного, ни торгового
капитала и вместе с тем живут, как настоящие господа. Это класс образованных
людей, класс интеллигенции. Они не
владеют ни землёй, ни фабрикой, ни мастерской, а пользуются не меньшим
грабительским доходом, чем средние и крупные капиталисты. Они не имеют
собственных предприятий, но они такие же белоручки, как средние капиталисты,
так же, как и те, всю жизнь свободны от ручного труда, и если участвуют в
производстве, то лишь как управляющие, директора, инженеры, т. е. по
отношению к рабочим, к рабам ручного труда являются такими же командирами и
господами, как и предприниматели — капиталисты»[3].
Е. Лозинский развивает такую же точку зрения: «В числе
современных общественных классов крупное место занимает интеллигенция — класс
умственных работников. В основе его материального существования лежит огромная
и всё растущая общественная сила — умственный труд, веками накопленное и в его
руках сосредоточенное знание: искусства и науки. Эти знания, находящиеся в
монопольном наследственном владении интеллигенции, и являются той основной
скрепкой, которая делает из неё совершенно особый самостоятельный класс и
именно класс умственных работников. Интеллигенция есть класс уже потому, что
члены её связаны общностью одного из
коренных, присущих данному обществу источников дохода, т. е. знаниями,
умственным трудом, в результате которого получается и особый вид дохода — гонорар,
жалованье, содержание.
«Но интеллигенция есть класс ещё и потому, что членам её
присуща также «общность», а именно: общность основных экономических интересов,
естественно вытекающая из первой коренной общности. Равным образом,
интеллигенция отвечает всецело и третьей части нашей установленной выше
формулы, так как ей присуща общность большей или меньшей противоположности ко
всем остальным основным экономически антагонистическим группам, т. е.
классам.
«Итак, интеллигенция есть класс, владеющий особого рода
собственностью, являющейся результатом эксплуатации (а именно: знаниями и
дипломами) и дающей обладателям её возможность привилегированного существования
и дальнейшей эксплуатации.
«...Интеллигенция есть класс, по самой своей природе
привилегированный и эксплуататорский».
То обстоятельство, что интеллигенция не занимается непосредственным
ограблением рабочих, даёт ей возможность скрываться и прятать своё эксплуататорское
лицо. Но факт её соучастия в поглощении части прибавочной стоимости остаётся
фактом. Этому уяснению эксплуататорской физиономии интеллигенции способствует
то, что ей принадлежит преимущественное, почти монопольное право на владение
всеми духовными благами, переходящими в рамках этого класса по наследству.
Таким образом, махаевцы твёрдо устанавливают характерные
признаки интеллигенции, как класса эксплуататоров, заключающиеся, во-первых, в
соучастии в грабительских нетрудовых доходах за счёт рабочего класса,
во-вторых, в сохранении наследственного права на образование, на накопление
умственного капитала.
Правда, интеллигенция в свою очередь также подвергается в
большей или меньшей степени эксплуатации со стороны класса капиталистов, вот
почему, ведя борьбу против рабочего класса, она борется одновременно и против
буржуазии, но всё же интересы интеллигенции в отношении к рабочему классу
совпадают с интересами капиталистов.
«Как ни антагонистичны, — пишет Е. Лозинский, — интересы
капиталистической буржуазии, владельцев средств и орудий производства, с одной
стороны, и класса умственных работников — с другой, но антагонизм этот не так
велик, не так непримирим, как тот, который существует между этим последним
классом, с одной стороны, и пролетариатом — с другой.
«Как бы ни ссорились между собой привилегированные и эксплуататорские
слои общества из-за большего или меньшего права участия в грабеже, их соединяет
кровная связь паразитического происхождения, в жилах их течёт всё та же «благородная
господская кровь» потребителей неоплаченного труда, аматёров[i]
прибавочной стоимости. Это сродство душ, это взаимное тяготение двух родственных
друг другу социальных элементов неудержимо проявляется в революционной
деятельности социалистической интеллигенции даже в наиболее героические её
эпохи»[4].
Двусторонняя классовая борьба интеллигенции направлена, по
мнению махаевцев, главным образом, против пролетариата, который интеллигенция
тем циничнее стремится обмануть, чем больше она эксплуатирует и грабит его.
Будучи в ряде других сравнительно молодым общественным классом, интеллигенция
быстро усвоила все звериные черты, свойственные эксплуататорам.
Изображая интеллигенцию как самостоятельный общественный
класс со всеми вытекающими отсюда последствиями, махаевцы неизбежно должны были
прийти к выводу о самостоятельной, только классу интеллигенции свойственной,
классовой идеологии. Этой классовой идеологией интеллигенции является социализм.
Социализм, по мнению махаевцев, является сознательным
обманом, придуманным интеллигенцией для завоевания рабочих масс. Социализм чужд
интересам рабочего класса, и будущее социалистическое государство, которое
сулит интеллигенция рабочему классу, является ни больше ни меньше как царством,
в котором безраздельно будут господствовать образованные слои общества, Если
при капиталистическом строе класс интеллигенции является классом-эксплуататором
второго разряда, классом, соподчинённым классу капиталистов, то после
революции, с установлением социалистического строя, капиталисты будут
свергнуты, а управлять всем обществом будет только интеллигенция.
Отсюда вытекают все нападки махаевцев на
социал-демократическое движение, выступления против его руководителей и против
марксизма, как теоретической основы этого движения. По мнению махаевцев,
интеллигенция создаёт социалистические организации, в которые вовлекает рабочих
для того, чтобы создать для себя руководящие посты. Но интеллигенты делают это
не как представители буржуазии или мелкой буржуазии, а как представители именно
самостоятельного общественного класса, стремящегося к утверждению своего
господства и расширению своего влияния, направленного к пленению широких масс
пролетариев и крестьян. Отсюда социализм является не чем иным, как порождением
интеллигенции, отвлекающей рабочих от борьбы за свои непосредственные, кровные
экономические интересы и толкающей рабочих на путь политической игры, нужной
только классу капиталистов и классу интеллигенции.
Нападки махаевцев на теорию и практику социал-демократов
большей частью позаимствованы из анархистских источников, и хотя они отличаются
очень большой резкостью, но всё же не обладают достаточной обоснованностью по
сравнению с боевой литературой анархистов.
Социализм, по мнению махаевцев, выгоден только для
интеллигенции. Для рабочих социалистический строй будет таким же миром неволи и
рабского труда, как и капиталистический строй. «Обобществление средств и орудий
производства, — говорит Лозинский, — вопреки обычному представлению, не
уничтожает корней рабочей неволи, не устраняет коренных причин рабства и эксплуатации.
«Обобществление» есть формула эмансипации лишь одного из господствующих
классов, а именно — класса умственных работников. Обобществление освобождает не
рабов ручного труда, а интеллигенцию от подчинения капиталистам и капиталистическому
государству; оно ведёт к укреплению классового рабства, к упрочению рабочей
неволи»[5].
В качестве аргумента в пользу того, что интеллигенция вовсе
не намерена покончить с эксплуатацией, махаевцы приводят цитаты из трудов
виднейших марксистов, где говорится о том, что экспроприация капиталистов не
может произойти без выкупа. Махаевцы считают это обстоятельство доказательством
того, что интеллигенция не желает вступить на путь революционной борьбы против
буржуазии, стараясь соблазнить её перспективой богатого выкупа.
Изображая социализм как идеологию интеллигенции махаевцы
считают, что единственными непримиримыми борцами за интересы рабочего класса
являются они сами. Но махаевцы, однако, не ограничиваются нападками на
интеллигенцию. Они идут дальше. Кой-где они высказывают мысль, что и рабочий
класс является классом привилегированным и реакционным. Поэтому махаевцы не
возлагают на рабочих больших надежд в смысле проведения в жизнь высоких идей
теоретиков махаевщины. Непригодность рабочего класса в качестве борца за идеалы
махаевщины объясняется тем, что он, по мнению махаевцев, развращён и экономически
и политически. На рабочий класс вредно влияет аристократическая верхушка
класса, слой квалифицированных рабочих, хорошо оплачиваемых и потому враждебных
истинно-революционному движению. Эта рабочая аристократия делает рабочий класс
восприимчивым к социалистической агитации и глухим к призывам махаевцев.
Забраковав рабочий класс как носителя революционных идей,
махаевцы пытаются найти для себя точку опоры в какой-либо иной общественной
группе. Опору для себя они находят в безработных, босяках и хулиганах. От
деклассированных люмпен-пролетариев махаевцы ждут революционного воздействия на
усыплённый социализмом пролетариат. На эти элементы махаевцы возлагают свои
революционные надежды в борьбе против командующих классов. В восхвалении
хулиганских элементов махаевцы доходят до того, что восторгаются даже
погромными подвигами черносотенных банд.
«Политическая революция, — пишет Махайский, — неизбежно
должна была готовить против себя чёрные сотни из голодных русских масс.
Буржуазная революция ничего не может дать этим людям: в чёрных сотнях им хоть
предоставляют иногда богатые инородческие магазины»[6].
Характерно для махаевцев, восстающих против
монополизирования интеллигенцией образования, то, что они образцом для рабочего
класса ставят самые отсталые, самые бессознательные элементы. «Для рабочего
революционера, — пишут махаевцы, — никакого перевоспитания всероссийского «хулиганства»
не требуется... Необходимо, чтобы всех рабочих столь же невозможно было
соблазнить политической свободой, как и хулиганов. Необходимо, чтобы рабочие
требовали от образованной буржуазии, как это делают хулиганы, не политических
прав, не красивых идей и воспитания, не краснобайства, а самых настоящих денег»[7].
Таким образом мы видим, что махаевцы не связывают
осуществления своих идей с ростом сознательности рабочего класса. Наоборот, они
превозносят элемент стихийности, отбрасывая нас на два десятка лет назад,
возвращая к первобытным способам борьбы, к избиению хозяев, к разрушению машин
и т. д.
«Свободный, по одному уже отчаянному положению, от
всевозможных профессиональных, кооперативных и т. п. увлечений, не
одураченный воздействием со стороны нашей либеральной и социалистической
интеллигенции, равнодушный ко всякой «политике» и верным чутьём предугадывающий
в лице всех современных краснобайствующих политиканов своих злейших и
опаснейших врагов, сосредоточенный вниманием вокруг одного лишь, пункта, но
основоположного, всё остальное обусловливающего — пункта карманного,
экономического, воинствующий «хулиган» способен внести в остальную рабочую
среду живую отрезвляющую струю здравого пролетарского смысла, разгадавшего,
наконец, где раки зимуют и что надо делать и чего не делать в интересах
пролетарского освобождения»[8].
Махаевцы рассчитывали, что стихийная революционность этой
среды внесёт боевую струю в низшие слои рабочего класса, которые вместе с
безработными поведут борьбу против окопавшихся на производстве
квалифицированных рабочих.
По мнению махаевцев, квалификация рабочей силы, так же как
образование у интеллигенции, получается путём «вложения части прибавочной
стоимости». Правда, эта прибавочная стоимость даётся квалифицированным рабочим
в виде высокой заработной платы, но и это обстоятельство ставит рабочих высокой
квалификации в привилегированное положение, дающее возможность, если не им
самим, то их потомству выбраться из каторжного положения эксплуатируемых на
путь приобщения к интеллигенции и, следовательно, на путь эксплуататорства.
Ориентация на безработных, на люмпен-пролетариат — одна из
многих черт, роднящих махаевцев со всеми другими оттенками анархизма в России.
Вместе с прочими анархистскими группами махаевцы думают осуществить социальный
переворот только при помощи общественных подонков, вопреки желанию
интеллигенции и верхушки рабочего класса. В то же время махаевцы отличаются от
других анархистских группировок тем, что они твёрдо и последовательно стоят на
точке зрения классового деления общества.
Сами махаевцы, в лице своих теоретиков, не считают себя
анархистами и даже нередко нападают на анархистов не менее ожесточённо, чем на
социал-демократов. Махаевцы упрекают анархистов в том, что они недостаточно
решительны в борьбе против эксплуататоров. Вождя анархистов Кропоткина они
упрекают в том, что он придаёт значение свержению самодержавия как этапу,
приближающему к целям анархизма. Другим грехом западноевропейского анархизма
махаевцы считают то, что он стремится к легализации и к открытому существованию
своих организаций в рамках капиталистического строя. Анархисты, по мнению
махаевцев, отделываются словами вместо того, чтобы путём организации рабочего
конспиративного заговора подготовить нападение на буржуазию и её правительство.
Отношение махаевцев к государству страдает неясностью. С
одной стороны, они вместе с другими анархистами отрицают государство, считая
его при всех условиях вредным и эксплуататорским. С другой же стороны, махаевцы
предлагают массам безработных предъявлять свои требования именно к государству.
Махаевцы относятся отрицательно также к профессиональным
союзам и не признают никакой программы-минимум. Их же собственная программа-максимум
чрезвычайно бледна и не разработана. Рабочие должны, по мнению махаевцев, бороться
«за достижение наивысшей платы за ручной труд», за уничтожение «безработицы.
Для осуществления этого необходим всемирный заговор, всемирная рабочая стачка —
восстание.
[1]
«Интеллигенция и пролетариат», стр. 17–18.
[2]
«Интеллигенция, как социальная группа». Журнал «Образование», 1904 г.,
№ 1.
[3]
«Буржуазная революция и рабочее дело», стр. 86.
[4]
Е. Лозинский. «Что же такое, наконец, интеллигенция», стр. 101.
[5]
Е. Лозинский. «Что же такое, наконец, интеллигенция», стр. 282.
[6]
«Буржуазная революция и рабочее дело», стр. 50.
[7]
«Рабочий заговор», стр. 25–20.
[8]
Е. Лозинский. «Итоги и перспективы», стр. 351–352.
Комментариев нет:
Отправить комментарий