Общественная практика не представляет собою некоего
вневременного социального отношения, а выступает в совершенно определённой форме
на каждом данном историческом этапе общественного развития. В такой конкретной
исторической форме рассматривает вопрос Маркс, когда говорит о критерии
практики. У каждого общественного класса существует определённый критерий
практики. В каждую историческую эпоху этот критерий меняется вместе с движением
класса, с формами выполнения его роли в истории. Материальное содержание
практики, исторически определённые процессы материального производства являлись
и являются критерием истины, критерием понимания объективной материальной
реальности для людей определённых классов.
Патриархальное родовое общество и античный способ
производства не знали производственных возможностей каменного угля, — только
лишь зарождающиеся в порах феодализма товарно-капиталистические отношения
открывают возможность разработки каменного угля в XII столетии (около Льежа, — Бельгия).
Добыча железа, меди, серебра существует уже в общественной
истории около шести тысяч лет. Но ни ассирийские разработки меди, ни обработка
железа в древнейшем Китае, ни горный промысел древнего Рима не могли служить
для широких геологических обобщений практическим критерием. Для широких
теоретических обобщений понадобился длительный процесс горного производства,
широкий размах его, большое умение удалять подпочвенную воду и внедрение в
производство ряда других технических работ. Развитие промышленности
торгово-капиталистического типа в XVI столетии позволяет обобщить всю практику
горного дела. Опыт рудодобывающего производства стал настолько обширным, что
дал возможность установить различия многочисленных горных пород, дал
возможность установить известную их классификацию. (Агрикола в 1556 г.
даёт первую попытку систематического изложения геологии.)
Опыт есть итог,
результат общественной практики. В опыте, поскольку он представляет собой
совокупность практических достижений общества, мы раскрываем объективно
существующую материальную реальность. «В опыте, — по Ленину, — выступают
предметы познания, независимые от познания».
Постоянные пассатные ветры и морские течения существовали
задолго до появления органической жизни, существовали миллионы лет до появления
общественной практики и познания людей. Но пока были познаны пассатные ветры и
морские течения, потребовался длительный путь развития практики. Мореплавание,
широко развитое в Финикии, в Греции эпохи Перикла, в Александрии I и
II вв., не накопило ещё опыта для этих научных открытий. Только лишь
развитый обмен на базе возникающего капиталистического способа производства
создаёт практическую основу познания постоянных пассатных ветров и морских
течений.
Основой познания в данном случае являлась буржуазная
практика, однако в опыте мореходства буржуазия подытожила не только свою
практику, но и практику предшествовавших ей ступеней общественного развития.
Судостроение, широкое развитие корабельных верфей, различные виды оснащения
судов знал ещё античный способ производства.
Всё развитие исторической практики подытоживается в опыте
каждой эпохи. Именно поэтому проблему опыта марксизм-ленинизм решает на основе
всей общественной практики.
Принимая в основу своей теории познания историческую
практику, Маркс и Энгельс тем самым коренным образом изменили сложившиеся в
домарксовой философии представления о проблеме опыта.
Беркли и Юм сводили опыт к совокупности ощущений. Кант
понимал под опытом «познание посредством связанных между собой восприятий»,[1]
причём условием связи ощущений он считал мыслящее «я», проявляющееся в
категориях рассудка.
Возражая против субъективистского понимания опыта, идеалист
Гегель считал опыт формой проявления в истории абсолютного знания, чистого
понятия. Но идеалистическое понимание опыта не выводит Гегеля за пределы
буржуазного субъективизма. Понятие оставалось у Гегеля «субъектом»,
самосознанием, единственным источником всякого опыта.
Идеалистическая философия рассматривала опыт исключительно в
пределах самого процесса познания. Критикуемый Лениным эмпириокритик Авенариус
назвал свою философию теорией чистого опыта. Под опытом Авенариус понимал то,
что существует в пределах познания, — «предмет познания». Так понимал опыт
Карстаньян, Мах и русские махисты — Богданов, Базаров. Возражая против Канта,
который видел в опыте средство соединения ощущений категориями рассудка, «средство
познания», Авенариус рассматривает опыт как данную совокупность ощущений,
объявляя, «метафизическим» вопрос о природе и источнике этих ощущений и их
связей. «Под словом опыт, — писал Ленин, — несомненно может скрываться и
материалистическая и идеалистическая линия в философии, а равно и юмистская и
кантианская, но ни определение опыта как предмета исследования, ни определение
его как средства познании ничего ещё не решает в этом отношении».[2]
Суть вовсе не в том, является ли опыт предметом исследования
или средством познания, суть в том, имеем ли мы дело в опыте с предметом,
независимым от нашего познания, с объективным материальным миром, существующим
независимо от нас. Поэтому Ленин упрекает Плеханова в «сплошной путнице» за его
согласие с махистским определением опыт как предмета познания, за то, что
Плеханов готов примирить махизм с материализмом, «не заметив» идеалистического
понимания опыта у махистов.
«Ошибка Плеханова относительно понятия «опыт», которую
разоблачил Ленин, не была случайной. Его примирение с идеализмом в понимании
опыта неразрывно связано с ошибочным пониманием Плехановым ощущений как «символов,
иероглифов» вещей, а не как зеркальных отображений, не как копий вещей.
Плехановское понимание ощущений как символов, иероглифов не давало ему возможности
дать такое определение опыта, в котором выступала бы непосредственная
действительность материального мира.
Только с точки зрения последовательного материализма,
которая ощущения и мысли рассматривает как формы отражения самых вещей,
материальная действительность, независимая от человеческого познания,
раскрывается в самом опыте.
Для марксистско-ленинской теории познания вопрос об опыте
включается в более широкий вопрос — в вопрос о практике как критерии и основе
познания.
Энгельс, критикуя точку зрения непознаваемости внешнего
мира, писал: «Лучше всего разбиваются эти философские измышления, как и все
другие измышления, самой практикой, т. е. опытом и промышленностью».[3]
Опыт и промышленность не существуют вечно неизменными.
Развитие промышленности происходит по законам определённых общественно-экономических
формаций. Основой опыта в классовом обществе является историческая практика
определённых классов, ибо сам опыт людей определённого класса представляет
собой не что иное, как итог развития определённой практики.
В самом деле. В процессе общественного производства,
изменяющего предметы материальной природы и самые общественные отношения людей,
предметы, казавшиеся ранее чуждыми, внешними, теряют черты своей кажимости,
внешности и из «непознаваемых» становятся познанными. «Что мы можем сделать, — писал
Энгельс, — того уж конечно мы не можем назвать непознаваемым».[4]
Включая критерий практики в теорию познания, марксизм не
оставляет места для кантовской «вещи в себе». Для Канта «вещь в себе» была
таинственной непознаваемой сущностью, недоступной нашим чувствам, недоступной
познанию вообще. Материальный предмет перестаёт быть таинственной «вещью в себе»,
как только он выступает в процессе производства, как только он воспроизводится
в промышленности.
«Для химии первой половины XIX столетия, — писал Энгельс, — органические
соединения были такими таинственными вещами. Теперь нам удаётся одно за другим
получить их путём синтеза из химических элементов и без помощи органических
процессов».[5]
Объективный материальный мир раскрывается практикой. Ранее
недоступные познанию материального мира процессы, существующие независимо от
познания, выступают в практике людей определённого общества. Объективные законы
материального развития, физико-химические закономерности перехода теплоты в
движение, электродинамические процессы, процессы распада и воссоединения
химических элементов раскрываются в материальной общественной практике.
Каждое новое поколение людей в процессе материального
производства овладевает до сих пор неизвестными законами объективной
материальной действительности; общественная практика является основой познания
этих материальных процессов и именно поэтому практика общественных людей
является критерием познания закономерностей материального мира.
Критерий практики в
теории познания есть критерий познания объективного, независимого от нас,
материального мира. Подводя итоги всему, чему учили о критерии практики
основоположники марксизма, Ленин пишет: «Вне практики ставить вопрос о том, «соответствует
ли человеческому мышлению предметная» (т. е. объективная) «истина», есть
схоластика — говорит Маркс во втором тезисе о Фейербахе. Лучшее опровержение
кантианского и юмистского агностицизма, как и прочих философских вывертов
(Schrullen), есть практика — повторяет Энгельс. «Успех наших действий
доказывает согласие (соответствие — Übereinstimung) наших восприятий с
предметной объективной природой воспринимаемых вещей» — возражает Энгельс
агностикам».[6]
Марксистско-ленинская теория познания отличается от всех
других философских направлений последовательно-материалистическим решением
вопроса о критерии истины. К всестороннему пониманию процессов объективного
мира, пониманию «абсолютной природы» (Ленин)
познание общественных людей доходит во всём своём многовековом историческом
развитии. Но на любой ступени развития научного познания, как бы исторически
условны и несовершенны ни были знания общественных людей, в какой-то мере они
отражают объективную материальную реальность, приближаясь к абсолютной истине.
То, что мы можем познать и познаём абсолютную истину, объективную материальную
реальность, доказывает нам наша практика, превращая наши познания в
действительно существующие предметы производства, переделывая, изменяя
материальную действительность.
Но было бы грубым извращением и опошлением марксизма видеть
в марксо-ленинском учении о практике как критерии истины отрицание огромного
значения теоретического анализа и теоретической проверки различных логических
выводов.
Рассматривая практику как исторический процесс, включающий в
себя мышление общественных людей, марксистско-ленинская теория познания
отвергает вульгарное, упрощенческое понимание критерия практики. Процесс
мышления не представляет собой оторванной от практики чисто мыслительной
деятельности. Именно поэтому в отправных пунктах и самом ходе познания обобщена
практика данной исторической эпохи.
Поэтому и возможен логический ход идей, ибо он выражает
материальный общественно-исторический процесс, переведённый и переработанный в
человеческой голове. Сложный процесс образования понятий, логических суждений и
умозаключений обусловлен всем ходом исторической практики эпохи. Но как бы ни
были основаны на обобщении всей предшествующей практики исходные пункты и
методы (пути) теоретического познания, высшим и окончательным критерием для
любой теории остаётся практика эксперимента, индустрии, классовой борьбы.
«Практика выше (теоретического) познания, — говорит Ленин, —
ибо она имеет не только достоинство всеобщности, но и непосредственной
действительности».[7]
Критерий истины марксистско-ленинская теория познания
раскрывает в процессе, осваивающем объективную реальность, в процессе
несравненно более широком, чем процесс познания в процессе непосредственно
действительной практики, в объективном процессе.
Домарксовская философия решала, как мы уже знаем, вопрос о
соответствии мышлению предметной, объективной истины вне практики, чисто
теоретически, отвлечённо, абстрактно. Различные разновидности буржуазной
философии пытались в самом познании, в разуме человека найти критерий истины. Рене
Декарт видит критерий истины в ясности и отчётливости познания; Кант
рассматривал критерий истины в всеобщем и необходимом характере самого
познания; современная математическая логистика, в лице Ресселя, Кутюра и
других, критерий истины усматривает в логической формальной последовательности
математических выводов. Рационалистические направления философии идеализма в
исходных своих положениях отбрасывают вопрос о критерии объективной истины,
отбрасывают вопрос о критерии познания объективного, вне нас существующего
мира.
Всеобщность и необходимость познания, которую Кант считает
критерием истины и объективности, точно так же как и критерий ясности и
очевидности познания у Декарта, не устанавливают действительного критерия
познания объективного материального мира.
Сам процесс познания, как бы ясен и отчётлив, как бы всеобщ
и необходим он ни был для людей определённой эпохи, не может быть критерием
истины, критерием объективности.
Один из новейших буржуазных философских писателей, неоюмист
Леонард Нельсон, чрезвычайно убедительно продемонстрировал всю бесплодность
рационалистического критерия истины. В своей книге «О так называемой теории
познания» и в своём докладе, читанном на философском конгрессе в Болонье,
Нельсон доказывает невозможность теории познания, пользуясь рационалистическим
критерием истины.
«Задача теории познания — исследовать истинность или
объективную значимость нашего познания. Я утверждаю, — говорит Нельсон, — что
разрешение этой проблемы невозможно и
доказываю это утверждение следующим образом. Для того чтобы решить эту
проблему, нам нужно было бы обладать критерием, применение которого дало бы нам
возможность решить, истинно ли то или другое познание или нет. Назову этот
критерий кратко «теоретико-познавательным критерием». Но такой критерий был бы
сам познанием или не был бы таковым. Если бы он был познанием, он принадлежал
бы к области проблематического, и значимость его должна была, быть проверена
при помощи теоретико-познавательного критерия, откуда ясно, что этот критерий
сам познанием быть не может. Но если теоретико-познавательный критерий и не
может быть познанием, то всё же он может найти применение только в том случае,
если он нам известен, т. е. мы должны быть в состоянии распознать, что он
критерий истины. Для того же, чтобы познать так этот критерий, в нашем
распоряжении должен уже быть критерий. Таким образом, — заключает Нельсон, — в
обоих случаях мы приходим к противоречию. Ясно, следовательно, что
теоретико-познавательного критерия быть не может, а потому не может быть и теории
познания».[8]
Современная буржуазная философия демонстрирует наиболее ярко
безысходные противоречия «буржуазного разума». Леонард Нельсон рассуждает
схоластически — критерий истины представляет собой процесс познания или не
представляет процесса познания, должен быть познанием или не должен являться
таковым. Если читатель внимательно проследит за приведённым отрывком, он
убедится, что Нельсон своё или — или решает окончательно и односторонне в
пользу того, что критерий истины должен быть познанием; далее Нельсон
свидетельствует о полной беспомощности буржуазной философии в теории,
действительного научного познания.
Всякий критерий познания, если он является познанием, должен
быть обоснован. Под давлением материалистических аргументов Нельсон понимает,
что декартовская ясность и отчётливость и кантовская всеобщность и
необходимость знания делу не помогут. Двадцатое столетие настолько далеко
продвинуло изучение различных сторон истории общественного познания, что ни
один из самых реакционных буржуазных теоретиков, кроме учёных попов вроде
историка первобытного мышления патера Шмидта, о неизменности и всеобщности
мышления не говорит. Нельсон понимает, что всякий процесс познания должен найти
свой критерий, но критерий для Нельсона может быть только познанием, которое
опять-таки нуждается в критерии, и т. д. без конца. Теория познания
невозможна по Нельсону, так как не существует критерия истины, который сам бы
не нуждался в своём обосновании.
Соображения скептика Леонарда Нельсона не новы в истории
философии и не разрешимы для идеалистической теории познания.
Для диалектического материалиста критерием истины является
непосредственная действительность самой практики; непосредственная
действительность, которую рационализм тщетно ищет в самом познании. В то же
время диалектика как теория познания уничтожает скептический аргумент Нельсона.
Практика включает в себя процесс познания, познание представляет собой определённую
сторону практической деятельности людей. Критерий практики чужд для Нельсона,
для него критерий истины или сам должен быть познанием или не является таковым.
Практика не исчерпывается познанием, но включает в себя процесс познания, ибо
она представляет собой практическую деятельность познающих людей.
Практическая деятельность есть основа познания, поэтому эта
практическая деятельность выступает и критерием познания, пронизывает каждую
ступень, каждый момент, весь процесс познания. Практика включает теоретические
понятия в объективные предметы промышленности, например теоретические выкладки
Джоуля о механическом эквиваленте тепла в сложнейшую конструкцию современных
паровых машин. В классовой борьбе пролетариата, в классовой практике
пролетариата марксистско-ленинская теория стала величайшей материальной силой.
«Процесс познания и действия,
— учит Ленин, — превращает абстрактные понятия в законченную объективность».[9]
В отличие от созерцательного материализма Маркс
рассматривает, как мы уже знаем, вопрос о критерии истины с точки зрения
практики субъективной, т. е. с точки зрения действительного субъекта познания
практической деятельности людей.
Мы видим, что Маркс самоё субъективность понимает вовсе не
так, как понимают её эмпирики в смысле ощущений, чувств, восприятий отдельного
субъекта. Не так, как понимали критерий истины Беркли и Мах, как совокупность
ощущений субъекта, не так, как понимал субъективность Юм, видящий её в потоке
восприятий субъекта.
Маркс субъективность понимает не идеалистически, а
диалектико-материалистически, рассматривая субъективную деятельность как
деятельность, практически изменяющую материальную действительность, как
деятельность, в материальном процессе которой переделываются, осваиваясь
людьми, материальные предметы природы.
Один из представителей идеалистического эмпиризма — Богданов,
приверженец философии Беркли и Маха, пытается извратить учение Маркса о
критерии истины, трактуя идеалистически первый тезис Маркса о Фейербахе.
Богданов, разоблачённый и разгромленный Лениным как сторонник чистейшего
идеализма, пытается превратить Маркса в предшественника его «собственной» философии
эмпириомонизма.
Маркс, как известно, говорит о созерцательности материализма
до фейербаховского включительно, говорит о созерцательности механистического
материализма, противопоставляя последнему материализм диалектический. Богданов
фальсификаторски распространяет слова Маркса на всякий материализм, стало быть
и на диалектический материализм.
Материализм, по Богданову, представляя собой «мировоззрение,
оторвавшее материю от активности и поставившее последнюю в подчинённое
положение, как одно из проявлений материи, конечно (материализм. П. К.) не
может иметь активного характера, а неизбежно отличается созерцательной окраской. Этот коренной недостаток материализма — продолжает
Богданов — и был указан Марксом в его знаменитых одиннадцати критических примечаниях
к Фейербаху, заключающих бегло набросанную программу новой научной (читай — моей,
богдановской. П. К.) философии».[10]
Богданов полагает, что Маркс в первом тезисе о Фейербахе «бегло
набрасывает программу» его собственной философской системы. В подкрепление
своей идеи Богданов цитирует начало тезиса, извращая перевод и обрывая его в
нужном для себя месте.
«Главный недостаток материализма, до фейербаховского
включительно, состоял до сих пор в том, что он рассматривал действительность,
предметный, воспринимаемый внешними чувствами мир, лишь в форме объекта или в
форме созерцания, а не в форме конкретной человеческой деятельности, не в форме
практики, не субъективно...» В этом месте обрывается перевод марксовского
тезиса Богдановым, вернее, не перевод, а идеалистический пересказ Богданова.[11]
Далее Богданов предпочитает не цитировать Маркса, который переходит от критики
созерцательного механистического материализма к критике всякого идеализма. «Поэтому,
— пишет он, — действенная сторона, в противоположность материализму,
развивалась идеализмом, но только абстрактно, так как последний не знает
действительной, чувственной деятельности как таковой».
Под действительной чувственной деятельностью Маркс
подразумевает непосредственно действительную, в то же время и объективную
общественную практику, которую ни один идеалист, и в том чисел Богданов, не
понимает и не может, оставаясь идеалистом, понять.
Богданов очень много говорит о практике, но при этом
неизменно выхолащивает её материальное содержание. Практика, по Богданову, не
может согласоваться с последовательно-материалистическим мировоззрением.
Материализм считает практику одной из форм развивающейся материи, Богданов
резко восстаёт против этого и признаёт практику только как
социально-согласованный, социально-организованный опыт.
Точка зрения Богданова подменяет практику социальной
согласованностью, подменяет практику чисто мыслительным процессом, точка зрения
Богданова подменяет объективность «общезначимостью». В понимании общественной
тактики, как и во всех других философских вопросах, Богданов — последовательный
идеалист.
Практика как социальная согласованность у Богданова «становится
чисто идейным отношением; такой же идеалистической сущностью является для
Богданова объективность. Объективность Богданов понимает как познавательную «общезначимость»,
не внося ничего нового по сравнению с Кантом, рассматривающим объективность как
«всеобщность и необходимость» самого процесса познания.
Отождествив все действительные материальные процессы с
процессами чисто духовными, Богданову становится нетрудным отождествить их
между собой. Действительность значительно шире общественной практики, практика
есть лишь одна из форм существования многообразной материальной
действительности, в общественной практике люди не овладели и не овладеют в
ограниченное количество лет всем многообразием материальной действительности.
Но по Богданову действительность или объективность это только общезначимость,
общественная практика — это социально-согласованный опыт. Общезначимость и
согласованность, эти оба вида чисто идейных процессов, Богдановым
отождествляются. Богданов на почве идеализма устанавливает тождество между
действительностью всего многообразия мира и общественной практикой.
Богданов, отождествляя объективную, абсолютную
действительность с практикой, пытается сослаться на Маркса, причём на тот же
первый тезис о Фейербахе, который им был до неузнаваемости искажён. «Маркс, — пишет
Богданов, — первый понял, что объективность имеет не абсолютное, а социально-практическое значение. Он
указал на это в тех примечаниях к Фейербаху, о которых мы неоднократно
упоминали; там он предлагает понимать действительность («Wirklichkeit»),
объективный мир, как человеческую практику и притом социальную».[12]
Богданов безуспешно пытается навязать идеализм Марксу. Маркс
говорил о том, что созерцательный материализм не рассматривал действительность
в форме практики, т. е. не рассматривал общественную практику как одну из
форм материальной действительности, — это конечно не то же самое что думает
Богданов. Это не отождествление действительности с практикой, а подчёркивание
того, что субъективная, практическая форма действительности является основой и
критерием познания абсолютной материальной объективной реальности.
Марксистско-ленинская теория познания рассматривает, в
противовес богдановскому идеализму, практику в неразрывной связи с объективным,
абсолютным, независимым от нас миром. Практика есть критерий объективной
истины, и только в отражении объективной истины, не зависящей от человека,
видит материалистическая диалектика решающее значение критерия практики.
Богданов заимствует у Маха точку зрения, согласно которой
критерием истины является полезность того или иного положения для субъекта.
Рассматривая критерий познания как субъективную полезность, Эрнст Мах и его
ученики оставляют в стороне вопрос об отражении познанием объективной
материальной реальности, отбрасывают проблему отражения объективной, не
зависящей от человека истины.
«Познание, — говорил Ленин в своей книге, направленной в
особенности против философии Богданова, — может
быть биологически полезным, полезным
в практике человека, в сохранении вида, лишь
тогда, если, оно отражает объективную истину, независящую от человека».[13]
Практика является процессом, в котором находятся в единстве
субъективная деятельность общественных людей с объективной материальной
реальностью, с объективной истиной. Практическая точка зрения есть субъективная
точка зрения в том смысле, что она исходит из материальной деятельности
общественных людей, в то же время являющейся объективным процессом.
Ленин, определяя практическую субъективную деятельность,
даёт классическое определение субъективности: «Субъективность есть стремление уничтожить отделение идеи от объекта».[14]
Практика есть процесс уничтожения отделения познания
человека от объективной материальной реальности. Объективный мир. объективная
истина, через практику отражается в познании, перестаёт быть чуждым, отделённым
от познания человека миром.
Критерий практики представляет собой вернейшее оружие борьбы
против всякого идеализма, против агностицизма, против всякого кантианского
неверия в возможность мыслящих общественных людей бесконечно развивать познание
и практическое овладение законами природы.
[1]
Кант. Критика чистого разума, стр. 112.
[2]
Ленин. Собр. соч., т. XIII, стр. 126.
[3]
Энгельс. Людвиг Фейербах, стр. 43, изд. 1929 г.
[4]
Энгельс. Анти-Дюринг, стр. 374.
[5]
Энгельс. Анти-Дюринг, стр. 374.
[6]
Ленин. Собр. соч., т. ХIII, стр. 112.
[7]
Ленинский сборник IX, стр. 201.
[8]
Леонард Нельсон. Невозможность теории познания. «Новые идеи в философии».
Сборник 5. 1913 г.
[9]
Ленинский сборник IX, стр. 227.
[10]
Богданов. Философия живого опыта, стр. 77, 1923 г.
[11]
Маркс пишет: «Der Hauptmangel alles bisherigen Materialismus» — «Главный
недостаток всего предшествующего
материализма» и т. д. Богданов переводит: «Главный недостаток всего материализма, до фейербаховского
включительно, состоял до сих пор в том»
и т. д. Фальсифицируя Маркса, Богданов приписывает ему упрёк в
созерцательности по отношению ко всякому материализму, в том числе, как видно,
и материализму диалектическому. Слова «состоял до сих пор», приписанные
Богдановым недостатку всякого материализма, принадлежат лично Богданову и
никакого отношения к первому тезису Маркса о Фейербахе не имеют. Слово
«Sinnlichkeit» — чувственность — переводится Богдановым идеалистической
тирадой, взятой на прокат из Маха: «воспринимаемый внешними чувствами мир».
[12]
Богданов. Философия живого опыта, стр. 285.
[13]
Ленин. Собр. соч., т. XIII, стр. 114, изд. 3‑е.
Комментариев нет:
Отправить комментарий