Переход количества в качество

Вещи и их связи весьма многосторонни, и познание определённых процессов не ограничивается раскрытием их качества. Прежде всего мы замечаем, что всякая вещь помимо качественной имеет количественную определённость. Вещь бывает большой или малой, движение быстрым или медленным, одна совокупность вещей может отличаться от другой числом своих элементов, их взаимным расположением, температура может быть высокой или низкой и т. д.

На первый взгляд количество и качество вещи совершенно не зависят друг от друга. Вещь может увеличиться или уменьшиться, оставаясь качественно той же. Вещи, различные по величине, могут иметь одну и ту же качественную определённость, и обратно — одна и та же количественная определённость может быть присуща качественно различным вещам.

Громадный «Путиловец», как и самый мелкий наш завод являются социалистическими предприятиями, в то время как и мелкий завод и крупповский гигант в Германии являются предприятиями капиталистическими. Как видим, социалистическое или капиталистическое качество предприятия не зависит от его величины. Качество по-видимому не зависит от количества.

При этом качество и количество коренным образом отличаются друг от друга. Если вещь изменяет своё основное качество, она перестаёт быть тем, чем была, превращается в нечто иное. Между тем от изменения количества вещь не перестаёт быть самой собой. Как говорил Гегель, количество, в противоположность качеству, является «равнодушной» определённостью предмета. Вот почему на первых шагах развития науки познание количества и качества вещей шло в значительной степени независимо друг от друга.

Уже на самой первобытной ступени развития общественный человек столкнулся с количественными различиями вещей, самая примитивная практика уже заставляла его считать и измерять. Учась на камешках и пальцах, первобытный дикарь подготовлял первые зачатки арифметики. И чем дальше шло развитие общества, тем всё более было необходимо совершенствовать познание количества. Огромную роль в этом отношении сыграло возникновение частной собственности и развитие обмена. Расчётливость купца подготовляла возникновение арифметики, стерегущий свои межи владелец земли создавал исходную точку для развития геометрии. В древнем Египте и в Греции мы видим уже первые шаги математики как науки.

Однако и у греков и у развивавших математику дальше арабов изучение математических отношений было весьма мало связано с изучением отдельных вещей и их специфических свойств. Применение математики ограничивалось сравнительно узкой областью торговых расчётов, землемерия и астрономии. В свою очередь исследовавшим свойство вещей алхимикам качественная определённость казалась весьма несущественной стороной дела.

Они интересовались тем, из каких веществ и сил состоит данная вещь, и не ставили вопроса о том, какие количества веществ соединяются друг с другом. И нужно отметить, что они были по-своему правы, — применение точной количественной мерки к неопределённым и расплывчатым способностям и силам было совершенно невозможно. Для изучения количественной стороны вещей был нужен определённый уровень раскрытия их качеств.

Чем более точно и чётко мы схватываем качественные различия, тем более имеем мы возможность открывать определённые количественные соотношения. Чем глубже мы раскрываем ту определённость, в которой заключается относительная устойчивость и самостоятельность вещи, тем более точно мы можем её измерять.

Только тогда, когда химия перешла от неопределённых сил и способностей к выделению действительных химических элементов — кислорода, водорода и т. д. — и когда химические превращения были поняты как необходимые взаимодействия относительно устойчивых веществ, только тогда можно было поставить вопрос о том, какое количество каждого вещества входит в состав того и другого тела.

Открытие количественных различий оказалось весьма плодотворным для науки. Познание химических соединений было обогащено новой чрезвычайно существенной стороной. Наши знания стали более многообразны и точны, более многосторонний подход к предмету позволил разрешить целый ряд прежде не разрешимых вопросов. Например при одном только качественном исследовании химических превращений не во всех случаях было ясно, имеем ли мы дело с разложением или с соединением, с более простым или с более сложным веществом. Так химики долгое время считали окись железа простым элементом, а железо — результатом соединения окиси железа с флогистоном. Действительное отношение окиси железа и железа было найдено при помощи весов, путём применения количественной мерки к изучаемым процессам. Окись железа оказалась тяжелее, чем то железо, из которого оно образовалось, — окись железа оказалась соединением железа с кислородом. И таким же образом в связи качественного и количественного анализа за очень короткое время было открыто огромное большинство простых химических веществ.

То же соотношение количественного и качественного исследования мы видим в истории всякой науки. Только на определённой ступени познания качества становится возможным количественное изучение конкретных вещей.

Только после того как были установлены качества капитализма, мелкотоварного производства и т. д., оказалось возможным определить степень развития капитализма в той или другой стране, в зависимости от количества товаров, производимых на его предприятиях, от величины концентрации и централизации капитала, от удельного веса мелкой собственности, ещё не уничтоженной в этой стране капиталистическим развитием. По мере выделения относительно устойчивых качеств из пёстрой сети общественных взаимодействий применение статистики, исчисление различных общественных явлений делалось всё более широким и плодотворным.

Вся история общественной практики показывает, что только на известной ступени развития познание количественной определённости начинает играть существенную роль в переделке вещей человеком. Поверхностное воздействие на отдельные стороны вещи не даёт ещё основы для точного количественного учёта производимых изменений. Как мы знаем, отдельные свойства сами по себе неустойчивы и относительны. Используя их, мы можем в каждом данном случае ждать лишь приблизительного, лишь более или менее вероятного результата. И только в коренной всесторонней переделке вещей мы овладеваем ключом к их устойчивости и к их изменениям и можем точно определять границы вызываемых нами процессов. Овладение качеством предмета в целом даёт основу для учёта количественной связи наших действий и получаемых результатов.

В обиходе мелкого производства и при узком круге общественных связей учёт количественной определённости не играет большой роли. Крестьянин и мелкий ремесленник работают «на-глаз», без точных измерений. Развитие машинного производства требует более глубокого определения качества и делает необходимым точное измерение и применение математики в науке и в производстве. Современный инженер никак не может обойтись без весьма сложных математических вычислений. Для того чтобы дать конструкцию машины, недостаточно овладеть её общей качественной характеристикой, надо уметь произвести точный количественный расчёт всех её деталей.

Крестьянин, знакомясь со свойствами почвы, довольствуется тем, что рассматривает её и пробует наощупь, в то время, как агроном, подвергнув её химическому анализу, интересуется не только тем, из чего состоит эта почва, но и тем, какие количества того или другого вещества входят в её состав. Химия различила в составе почвы ряд более или менее устойчивых элементов, поэтому оказывается возможным в каждом отдельном случае установить их количественное соотношение. В ограниченной практике крестьянина качественное изучение невозможно довести до такой высоты, а потому невозможно переходить к точному количественному измерению. Для этого нужны масштабы крупного научно организованного производства.

В плановом социалистическом хозяйстве точный количественный учёт играет несравненно большую роль, чем при капитализме. Количественные индексы капиталистического производства и торговых оборотов обнаруживают голые факты, перед совокупностью которых капиталисты совершенно бессильны. Между тем для нас сухие цифры становятся живым руководством к действию, в них воплощаются боевые лозунги, из-за них происходит ожесточённая классовая борьба. Процент выполнения пятилетнего плана, количество засеянных гектаров, показатели производительности труда и т. д. — в этих цифрах мы измеряем наши успехи и намечаем объём стоящих перед нами задач. Чем шире и глубже социалистическая плановость охватывает производство, чем больше мы овладеваем своеобразным достижением каждой отрасли нашего хозяйства, тем большую роль приобретают точные количественные показатели.

Итак, на определённом этапе развития науки и практики преодолевается разрыв количественного и качественного исследования, намечается их более тесная связь, они начинают взаимно дополнять друг друга. Однако переход к этому новому этапу совершается не автоматически, не сам собой, — для перехода к изучению количественной определённости вещей познание должно проделать большую подготовительную работу.

«Для счёта необходимы не только объекты счёта, но также и способность при рассмотрении этих объектов отвлекаться от всех их свойств, кроме их числа, а эта способность — продукт долгого исторического эмпирического развития».[1]

Мы говорим: на данном заводе столько-то рабочих. Каждый рабочий имеет свои особые черты — нет двух людей абсолютно тождественных между собой. Но, выражая их общее число, мы отвлекаемся от их различий. Окись железа, само железо и кислород качественно отличаются друг от друга. Но мы, говоря об их относительных количествах, отвлекаемся от всех их различий, берём только их общую сторону, которая выражается в их весе.

Таким образом для количественного познания вещей мы должны, во-первых, знать их качественную определённость, так как без этого само сравнение было бы бессмысленным, во-вторых, мы должны найти то общее в их качественной определённости, что позволяет нам отвлечься от их различий.

Метафизика свойств именно потому и не давала почвы для количественного исследования, что в оторванных друг от друга способностях и силах нельзя было вскрыть их общих черт.

Как говорил Гегель, количество есть безразличная определённость. Для количественной характеристики вещей необходимо найти сторону их относительного «безразличия», их тождества, найти то общее между ними, которое не было бы для них чем-то случайным и несущественным и тем самым давало бы почву для определения количественных отношений, их качеств.

Стороной «безразличия», основой количественного сравнения химических элементов является их вес. Великий французский химик Лавуазье, который первый стал сознательно применять количественный подход к химическим явлениям, должен был прежде всего доказать правомерность сравнения элементов и их соединений по весу, и он сделал это открытием закона сохранения вещества: при всех химических превращениях вес участвующих элементов остаётся тождественным, «безразличным». Открытие Лавуазье опиралось на большую подготовительную работу механистического естествознания. Лавуазье жил в эпоху Великой французской революции, а два века перед этим механицизм начала нового времени выдвинул против средневековой метафизики свойств задачу выделения общего, тождественного и, следовательно, измеримого во всех процессах природы.

Положительная историческая задача механицизма заключалась в том, чтобы сделать первые шаги к раскрытию простейших количественных отношений в самих вещах, создать мост между отвлечённой математикой и изучением конкретных процессов. Естествоиспытатели XVII в. выделили скорость, массу, объём, как те наиболее простые и общие всем физическим явлениям стороны, к которым можно применять количественный подход. Превращение этих сторон в единственные существенные свойства природы привело их к полному отрицанию качественных различий в природе, к чисто количественному взгляду на мир. Создание механики как науки было их огромной заслугой и в то же время источником механистической ограниченности. Открывая механические соотношения в природе, они утверждали, что никаких иных в ней нет.

«Механика... знает только количество — она оперирует скоростями и массами и, в лучшем случае, объёмом. Там, где на пути у неё стоит качество, — как например в гидростатике и в аэростатике, — она не может перейти к удовлетворительным результатам, не вдаваясь в рассмотрение молекулярных состояний и молекулярного движения, — она сама — только вспомогательная наука, предпосылка физики».[2]

На основе этой предпосылки познание перешло к изучению качественно своеобразных физико-химических процессов в их количественной определённости. И тут обнаружилось, что «равнодушие», «безразличие» количества к качеству совсем не абсолютно — оно имеет свой предел. Изучение различных физических состояний вещества, своеобразных форм энергии — теплоты, электричества и т. д., образование качественно различных физических соединений, — всё это обнаруживало внутреннюю связь количественных и качественных изменений. К началу XIX в. естествознание вплотную подошло к раскрытию этой связи. Гегель, хотя и в извращённой идеалистической форме, дал ей общее выражение, как одного из законов развития. Наконец в материалистической диалектике марксизма этот закон был вскрыт со всей отчётливостью, как один из основных законов объективного мира, познания и революционной практики.

Итак, количественные изменения на определённой ступени неизбежно ведут к изменению качества вещи. Твёрдое железо может быть нагрето больше или меньше и всё же останется куском железа. Однако, достигнув определённой точки, нагревание приведёт к тому, что кусок железа расплавится, перейдёт в качественно новое состояние. Капиталистические предприятия, хотя и могут быть крупными и мелкими, всё же имеют нижнюю и верхнюю границы своей величины. Для капитализма неосуществимо создание единой высоковольтной сети электропередач в масштабе целой страны, между тем для социализма такая единая система распределения энергии является важнейшей технической основой. С другой стороны, капиталистическое предприятие вовсе не может быть как угодно малым. «Не всякая произвольная сумма денег или стоимости может быть превращена в капитал... напротив, предпосылкой этого превращения является определённый минимум денег или меновых стоимостей в руках отдельного владельца денег или товаров».[3] В этом отношении — прибавляет дальше Маркс — каждый период развития и каждая отрасль промышленности имеют свою минимальную границу.

Почти всякий мелкий буржуа мечтает о том, чтобы превратиться в капиталиста. Но для того чтобы претерпеть такое качественное изменение, ему в большинстве случаев не хватает количества денег. Накопление денег, достигшее определённой границы, превращает мелкого буржуа в капиталиста, эксплуататора наёмного труда, — количественное изменение приводит к изменению качества.

То же мы можем обнаружить на изменении любой вещи, любого явления. Всякая вещь, возникнув как качественно своеобразная, изменяется количественно. До известных пределов количественного изменения она остаётся качественно той же, но на определённой ступени изменение количества приводит к изменению качества, или, как говорил Гегель, «количество переходит в качество»: вместо прежнего качества появляется новое.

Переход количества в качество является одним из основных законов диалектики. Это — закон возникновения нового, закон развития, который показывает, как в ходе постепенных изменений подготовляется скачок от одного качества к другому. Для всякой теории, объясняющей возникновение того или иного нового, этот закон является одним из существеннейших методологических оснований.

Отрицая диалектику, буржуазные учёные, сами того не сознавая, под давлением фактического материала сплошь да рядом вынуждены основывать свои исследования на диалектических принципах. Как отмечали Маркс и Энгельс, такое стихийное применение закона перехода количества в качество составило целую эпоху в истории химии. Как только эта наука перешла к систематическому изучению количественных соотношений элементов, перед ней тотчас же возник вопрос о связи количественных и качественных изменений в превращении вещества.

Знаменитый французский химик Лавуазье отметил, что каждое химическое соединение обладает определённым количественным соотношением своих элементов. Вокруг этого вопроса загорелась ожесточённая борьба. Многие химики доказывали, что «химические соединения существуют во всех возможных постоянно растущих отношениях» и что скачков, разрыва постепенности в химических процессах нет. Противники скачков ссылались на растворы и сплавы. Они не поняли различия между смесью, в которой никакого нового вещества не возникает, и действительным химическим соединением, в котором образуется качественно новое вещество. Простая смесь кислорода и водорода возможна в любых количественных соотношениях, но в образовании качественно нового тела — воды — эти два элемента участвуют только в определённой количественной пропорции. При этом между водой и другим соединением кислорода и водорода — перекисью водорода — вовсе нет промежуточных соединений, с постепенным изменением количественного соотношения. В образовании перекиси водорода участвует ровно вдвое большее относительное количество кислорода, чем в образовании воды. Не любое, а только это определённое количественное различие обусловливает различие качеств, скачок от одного химического соединения к другому.

В ожесточённой борьбе с точкой зрения чистой количественной постепенности учение о переходе количественных изменений в качественные развернулось в стройную химическую теорию. Раскрытие диалектической связи количества и качества позволило связать множество соединений в закономерные ряды. Разбирая один из таких рядов, Энгельс писал: «Здесь мы видим таким образом целый ряд качественно различных тел, образованных простым количественным прибавлением элементов, притом всегда в одном и том, же отношении».[4] Маркс, применяя закон перехода количества в качество, в «Капитале» ссылался на эти успехи химии, подчёркивая тем самым всеобщее значение диалектических законов.

Совершенно ясно, однако, что в сознательной разработке и в применении диалектики марксистами содержание и значение разбираемого закона выступают с несравненно большей отчётливостью и полнотой, чем в самых передовых, но лишь стихийно диалектических достижениях буржуазного естествознания.

Наивысшей ступени разработка закона перехода количества в качество (как и всей диалектики в целом) достигла в ленинизме. Ленин с большей глубиной, чем кто-либо до него, показал конкретное жизненное проявление этою закона в ходе общественного развития и вскрыл его связь с другими законами диалектики.

Как неоднократно указывал Ленин, диалектика требует рассмотрения каждого исторического момента во всём его качественном своеобразии и в то же время в неразрывной исторической связи с предшествующей эпохой. Методологической основой для понимания этой исторической связи нового качества со старым является закон перехода количества в качество. Блестящий пример применения этого закона к изучению конкретного развития мы находим в ленинской теории империализма. На основе диалектического метода Ленин вскрыл своеобразие империалистической эпохи как продолжения, как качественно нового этапа развития капитализма.

Империализм как монополистический капитализм есть необходимый результат развития капитализма домонополистического. Из этой исторической связи, из предпосылок развития империализма и исходит Ленин в своём исследовании.

«Громадный рост промышленности и замечательно быстрый процесс сосредоточения производства во всё более крупных предприятиях являются одной из наиболее характерных особенностей капитализма».[5]

Рост промышленности, укрупнение предприятий, всё это — количественные изменения, присущие капитализму. Они и являются предпосылкой перехода капитализма на качественно новую стадию. «Концентрация на известной ступени её развития сама собой подводит, можно сказать, вплотную к монополии».[6] Возникновение нового подготовляется постепенными изменениями старого. Однако это не означает, что и самый переход от старого к новому совершается постепенно. Между домонополистическим капитализмом и империализмом не просто количественная разница, — в империализме мы имеем качественно новую ступень капитализма, в известной степени противоположную старой. В империализме «некоторые основные свойства капитализма стали превращаться в свою противоположность».[7] «Свободная конкуренция порождает концентрацию производства, а эта концентрация на известной ступени своего развития ведёт к монополии».[8] Свободная конкуренция, эта основная черта капитализма, и в новую эпоху продолжает существовать вместе с монополиями, но возникновение этих последних создаёт качественно новую ступень в развитии капиталистических противоречий. Противоречивое единство монополии и конкуренции лежит в основе качественного своеобразия империализма.

Переход к новому качеству происходит через борьбу, в которой на определённой ступени возникает перелом, решающий поворот, скачок. В основе всего процесса лежит борьба противоречивых тенденций, именно потому возникновение нового, переход старого качества в свою противоположность, происходит не как действие внешней посторонней силы, а в результате роста, количественного нарастания его же самого. Сама свободная конкуренция через противоречивый рост капитализма приводит к своей противоположности.

Враги диалектики, как и неумные, ложные её «друзья», изображают диалектический метод как предвзятую схему, как отмычку, при помощи которой можно прямо «из головы» решить любую проблему, получить ответ на любой вопрос. Ленинское применение диалектических законов является блестящим опровержением этой грубой карикатуры на диалектический метод. Для Ленина законы диалектики — не предвзятая схема, а путь познания конкретных фактов, исходная точка для внимательного изучения объективной действительности в её целостной исторической связи. «Чтобы дать читателю возможно более обоснованное представление об империализме», Ленин ссылался на огромное количество фактов. Количественные изменения капитализма для него не абстрактная философская фраза, а предмет подробного статистического изучения. Им «приводились подробнейшие статистические данные, позволяющие видеть, до какой именно степени вырос банковый капитал и т. д., в чём именно выразился переход количества в качество, переход развитого капитализма в империализм».[9]

И именно в силу этого конкретного углублённого подхода скачок для Ленина — не мгновенное автоматическое превращение, произошедшее в такой-то день и час, а целый период ожесточённой борьбы. Для Ленина важно определить не день и час «окончательного» превращения одного качества в другое, а содержание перелома (какое качество сменяется каким) и конкретные этапы борьбы в переходе к новому качеству. «Нечего говорить конечно, — писал он далее, — что все грани в природе и обществе условны и подвижны, что было бы нелепо спорить, к какому году или десятилетию относится «окончательное установление империализма».[10] На основе огромной массы фактов ленинский анализ вскрывает основную линию развития капитализма — от свободной конкуренции к монополистическому загниванию, — и даёт конкретную картину скачка. Достигнув предельной ступени своего развития, свободная конкуренция подводит к монополии. В ожесточённой борьбе через ряд частных переломных моментов совершается общий перелом в общественной жизни, скачок от домонополистического капитализма к империализму.

«Итак, вот основные итоги истории монополий: 1) 1800‑е и 1870‑е годы — высшая предельная ступень развития свободной конкуренции. Монополий лишь едва заметные зародыши; 2) после кризиса, после 1873 г. — широкая полоса развития картелей, но они ещё не прочны. Они ещё — переходящее явление; 3) подъём конца XIX в. и кризис 1900–1903 гг. — картели становятся одной из основ всей хозяйственной жизни. Капитализм превратился в империализм».[11]

---

[1] Энгельс. Анти-Дюринг. Собр. соч., т. XIV, стр. 39.

[2] Энгельс. 2‑е примечание к «Анти-Дюрингу», Собр. соч., т. XIV, стр. 319. (Подчёркнуто нами. Авторы.)

[3] Маркс. Капитал, т. I, гл. IX.

[4] Энгельс. Анти-Дюринг, Собр. соч., т. XIV, стр. 127.

[5] Ленин. Империализм как высшая стадия капитализма, гл. I.

[6] Ленин. Империализм как высшая стадия капитализма, гл. I.

[7] Ленин. Империализм как высшая стадия капитализма, гл. VII.

[8] Ленин. Империализм как высшая стадия капитализма, гл. I.

[9] Ленин. Империализм как высшая стадия капитализма, гл. VII.

[10] Ленин. Империализм как высшая стадия капитализма, гл. VII.

[11] Ленин. Империализм как высшая стадия капитализма, гл. I.

Вернуться к оглавлению.