четверг, 18 мая 2017 г.

Противоречия эволюционного процесса как подготовка скачка

Учение о скачках является одним из тех принципов диалектики, которые подвергались наибольшим нападкам и ревизионистов и откровенно буржуазных учёных. И вполне понятно почему: с вопросом о скачках неразрывно связан вопрос о социальной революции. Если всё в природе и в обществе развивается путём решительных качественных изменений, путём скачков, то нужно признать, что и капитализм неизбежно и закономерно сменится другим общественным строем, путём скачка, который в условиях капитализма может быть только социалистической революцией. Эта перспектива очень мало улыбается капиталистам и их социал-фашистским защитникам. Стремясь доказать, что революционные изменения вперёд вести не могут, что революция — это болезнь общества, вредная ненормальность, буржуазные учёные и политики защищают теорию чисто эволюционного развития. «Природа не делает скачков» — вот основная формула этой теории. Всё развивается путём медленных непрерывных изменений; путём увеличения, количественного роста одних сторон действительности и уменьшения других. В предыдущей главе мы уже знакомились с ленинской характеристикой этой «теории развития». Мы видели, что эта теория по сути дела отрицает всякое развитие «как возникновение нового», и не выходит за пределы метафизическою мировоззрения.
В самом деле, если нет скачков, то нет и коренных качественных изменений, и всё развитие сводится к количественным изменениям того, что существовало всегда. То, что раньше было незаметно-малым, теперь делается большим, а то, что было большим — уменьшается, но ничто новое, ни в каком виде не бывшее раньше, не может появиться.
Попытки провести этот взгляд встречаются во всех областях буржуазной науки. Мы приводили выше теорию Бертолле о чистой непрерывности, об абсолютной постепенности в образовании химических соединений. С этой точки зрения появление химически нового тела невозможно, — всё сводится к механическому смешиванию отдельных элементов. Под давлением фактов большинство химиков оказалось от этих теорий, но до сих пор (книга Бертолле появилась в 1803 г.) отдельные буржуазные естествоиспытатели не прекращают попыток то в той, то в другой форме провести точку зрения чистой непрерывности химических соединений. В биология самое последовательное применение эволюционной теории развития привело к так называемой «теории преформизма», предобразования. Как организм может возникнуть из зародыша? Только путём постепенных количественных изменений. Следовательно зародыш представляет собой тот же организм, только в свёрнутом, маленьком виде. Зародыш слона — маленький слон. Этот вывод совершенно не соответствует действительности, но наиболее последовательные преформисты не останавливались и на этом, они ставили новый вопрос: откуда возник самый зародыш? Рассуждая последовательно-эволюционистски, необходимо признать, что он существовал всегда, т. е. и тогда, когда его мать и предки вообще сами были зародышами. Так возникла так называемая «шкатулочная» теория, теория вложения зародышей: в зародыше любого животного содержатся в готовом виде, вложенными друг в друга, все бесчисленные поколения его потомков.
Эта «теория» была опровергнута больше ста лет тому назад. И тем не менее в настоящее время, когда борьба с революционной диалектикой становится особо необходимой для буржуазии, буржуазные учёные вновь возвращаются к этой теории. По методу средневековых алхимиков они разбивают организм на абсолютно независимые друг от друга свойства и объявляют эти свойства извечно существующими. Всё развитие животных и растений сводится таким образом к комбинированию и увеличению и уменьшению этих свойств. Все свойства высших животных уже содержатся в готовом, но в свёрнутом виде в простейших организмах. С некоторым усложнением это та же «шкатулочная» теория, та же метафизика чистой эволюции, отрицание возможностей нового и «опровержение скачков». По сути дела, такая «теория развития» есть неприкрытое отрицание действительного развития.
Поскольку буржуазия заинтересована в развитии техники, ей приходится считаться с фактами, и под давлением этих фактов целый ряд буржуазных учёных в своих специальных работах стихийно приходят к диалектическим построениям. Но в своём общем мировоззрении они остаются противниками диалектического материализма. И чем больше углубляется загнивание капитализма, тем больше реакционные поповские взгляды захлёстывают положительную работу во всех областях науки. Метафизика и её частная разновидность — эволюционизм с различной степенью последовательности выступают как методологическая основа буржуазной реакции в науке и в практике.
Почётное место в этой реакционной метафизической линии занимают социал-фашисты. Они также утверждают, что действительная дорога общественного развития лежит по пути медленных постепенных улучшений того, что есть, по пути реформы, а не революции. Капитализм болен, мы должны его лечить — заявляют они по поводу современного кризиса капитализма. Совершенно ясно, что эта давнишняя политика штопанья дыр капиталистической системы является не дорогой к социализму, а средством защиты капитализма от революционного возмущения рабочих. Вот почему непримиримая борьба за диалектическое понимание развития, беспощадное разоблачение лицемерия эволюционизма (признания развития на словах, отрицания его по существу на деле), — является актуальной политической задачей нашего философского фронта.
Однако мы были бы весьма неправы, если бы, борясь с эволюционизмом, примиренчески отнеслись к тем «теоретикам», которые стремятся всё развитие свести к одним скачкам. Мы против эволюционизма, но мы вовсе не отрицаем того, что эволюционные постепенные изменения играют большую роль в развитии. Как мы видели выше, скачок невозможен без предварительного количественного изменения в пределах старого качества.
Ультра-«левые» представители крайнего «революционаризма» хотят сразу, без предварительной подготовки, без продолжительной борьбы, перескочить из капитализма в коммунизм. Эти политики, выражающие психологию. «взбесившегося от ужасов капитализма мелкого буржуа», понимают революцию как внезапный взрыв, уничтожающий единым ударом старое общество.
Так же как и эволюционисты, они не могут найти в самом предмете движущую силу его развития и ищут её вне его. Они видят в скачке абсолютный разрыв нового со старым, механически противопоставляют постепенную подготовку нового и скачка. Поэтому они либо пассивно дожидаются революции, не умея активным участием в общественной борьбе подготовить революцию, либо ищут источник революции в субъекте, в личном порыве, в опьяняющем вдохновении блистательного — «агитатора горлана-главаря» (Маяковский).
Такое понимание скачков есть чисто идеалистическое понимание, и как всякий идеализм, оно ведёт к прямой поповщине. Объявляя излишней, а то и вредной длительную работу по организации масс для действительного революционного действия, отвлекая массы от задач подготовки скачка, эта теория мелкобуржуазных крикунов по существу столь же реакционна, как и теория эволюционизма. Недаром передовой отряд современной контрреволюционной буржуазии — троцкизм — для прикрытия своей контрреволюционной сущности пользуется подобной «ультра-левой» фразой. «Перманентная революция» по одному рецепту для всех без изъятия стран, социалистический переворот одним ударом в «планетарном масштабе» и т. д. и т. п., — что это, как не то же ультралевое» фразёрство о скачке, прикрывающее контрреволюционную борьбу против пролетарской диктатуры.
Как указывал Ленин, правильное понимание закона перехода количества в качество является одной из. важнейших методологических основ политической борьбы на два фронта. Ещё в 1910 г. он писал: «Ревизионисты считают фразами все рассуждения о «скачках» и о принципиальной противоположности рабочего движения всему старому обществу. Они принимают реформу за частичное осуществление социализма. Анархо-синдикалист отвергает «мелкую работу», особенно использование парламентской трибуны. На деле эта последняя тактика сводится к поджиданию «великих дней» при неумении собирать силы, создающие великие события».[1]
И правые и «левые» хватаются только за одну сторону развития и, превращая её в целое, создают реакционные метафизические теории.
«А действительная жизнь, действительная история включает в себя эти различные тенденции, подобно тому как жизнь и развитие в природе включают в себя и медленную эволюцию, и быстрые скачки, перерывы постепенности».[2]
Таким образом эволюцию и революцию нельзя отрывать друг от друга, они необходимо связаны между собой и действительное развитие является их единством. Однако мы должны себя предостеречь от упрощённого формального понимания этого единства. Если следовать методу деборинской школы, это единство нужно истолковать так: правые стоят на точке зрения эволюционизма, «левые» — революционаризма, — диалектика примиряет, даёт синтез того и другого, — всё хорошо и все могут быть довольны.
С этим эклектическим пониманием единства противоположностей со стороны меньшевиствующих идеалистов мы встречались уже в предыдущей главе. Как мы видели, меньшевиствующие идеалисты, вместо противоречия, разрешаемого в борьбе, выдвигали принцип примирения «крайностей», становясь на позицию умеренной и аккуратной «золотой середины». Полная несостоятельность этого эклектического метода совершенно очевидна и в применении к данному вопросу. «Синтезировав» эволюционизм и «революционаризм» мы вовсе не получим действительного диалектического единства эволюции и скачков. Эволюция, именно потому, что она внутренне необходимо связана со скачками, совсем не похожа на мирную постепеновщину эволюционистов. Точно так же как и революция вовсе не такова, как её изображают герои «левой», «революционной» фразы. И те и другие, а вместе с ними и меньшевиствующие идеалисты, не понимают главного в этом вопросе — непримиримой противоречивости развития всех его сторон и фаз.
Такая «диалектика» весьма похожа на ту карикатуру на неё, которую рисуют её буржуазные противники. Основоположники марксизма-ленинизма никогда не превращали диалектический метод в простую схему, а основывались на нём для конкретного изучения самой действительности, и в частности — соотношения количества и качества.
Энгельс писал: «Не существует просто качеств, существуют только вещи, обладающие качествами, и притом бесконечно многими качествами».[3]
Как целое, вещь характеризуется некоторым основным единым качеством. Но эта целостность, это единство вещи всегда расчленено на множество отдельных сторон, частей, моментов — и это множество в конечном счёте бесконечно.
«Если не существует производства вообще, — писал Маркс, разоблачая пустые абстракции буржуазных экономистов, — то не существует также общего производства. Производство всегда представляет особую отрасль производства, например земледелие, скотоводство, мануфактуру и т. д. или некоторую совокупность их как целое».[4]
В свою очередь каждая отрасль производства заключает в себе множество подразделений и частностей, технических и экономических особенностей и деталей.
Итак, каждое качество заключает в себе необозримое множество частных качественных различий, в каждом из которых выражается основное качество вещи, её всеобщая определённость. Вот почему эволюционную подготовку к скачку мы понимаем совсем не «эволюционистски». Постепенность эволюционного процесса нельзя представлять себе как сплошную и равномерную, она вся сплошь состоит из частичных поворотов, изломов, скачков, в которых изменяются отдельные частичные качества, включённые в общее качество вещи и его выражающие. Переход от домонополистического капитализма к империализму является настоящим скачком в общем ходе развёртывания капитализма, ибо в нём непосредственно скачкообразно меняется не капитализм в целом, а господствовавшая ранее форма организации капиталистических предприятий и капиталистического распределения. Но и сами эти стадии капиталистического развития и самый переход между ними в свою очередь включают в себя бесконечное множество скачкообразных изменений мнений, ещё более частных, ещё более производных сторон качеств капитализма в целом. Каждая фаза кризиса и подъёма, войны и мира, захвата нового рынка той или иной страной и, если говорить о всё более мелком, образование каждого нового треста, каждый новый заказ, каждая сделка и т. д. до бесконечности, — характеризуются определённым качественным своеобразием и через скачок связаны с другими соответственно более или менее крупными частями целого. В природе нет возникновения новых качеств, которое не содержало бы в себе бесчисленного множества качественных изменений, скачков подчинённых сторон.
Нет чисто непрерывного развития всего процесса в целом, изменение основного качества вещи бесконечно расчленено на прерывные изменения его сторон. В этой сплошной прерывности бесчисленного множества качественно-определённых сторон вещи происходит относительно непрерывное развёртывание её всеобщего, основного качества, подготовляющее и его скачок.
«Эти средние звенья показывают только, что в природе нет никаких скачков именно потому, что она состоит только из скачков».[5] Процесс социалистической реконструкции непрерывен именно потому, что в бесчисленном множестве отдельных преобразований, переломов, вплоть до овладевания производством определённой детали на заводе, происходит развёртывание и укрепление единого социалистического качества новых общественных отношений.
При поверхностном, неправильном понимании единство количества и качества представляется в таком виде: сначала количественные изменения, — потом изменение качества, сначала непрерывные изменения — потом скачок, — вот вам и единство противоположностей, единство эволюции и скачка, прерывности и непрерывности. Подход Энгельса гораздо конкретнее и глубже. Энгельс показывает взаимопроникновение этих противоположностей — прерывность в эволюции и относительную непрерывность в связи отдельных звеньев скачка.
Однако не приближается ли этот взгляд окольным путём к тому же эволюционизму? В самом деле, — скажет социал-реформист, — переход от капитализма к социализму и происходит путём отдельных мелких изменений, путём частичных преобразований, реформ отдельных сторон капиталистической системы. К чему же пролетарская революция и диктатура пролетариата? «Медленным шагом, робким зигзагом» должно происходить постепенное врастание капитализма в социализм. Кусочки социализма путём частичных изменений должны вкрапливаться в капиталистическую систему, пока она вся не превратится в социалистическую. Капитализм врастает в социализм потому, что социализм врастает в капитализм.
Социал-фашисты замазывают главное — непримиримую противоположность капитализма и социализма. Капитализм как целое, как система, противоположен социализму, и потому в пределах этой капиталистической системы никакие действительные социалистические преобразования невозможны. И в то же время капитализм сам, изменением своих сторон, подготовляет своё крушение и переход к социализму. Как качественно своеобразное целое, капитализм обладает относительной устойчивостью, частичные изменения его свойств не изменяют его основного качества, и в то же время этими частичными изменениями подготовляется его общий крах. Через частичные качественные изменения происходит обострение общих противоречий капитализма, нарастание этих противоречий. Качественные изменения сторон и свойств капитализма являются таким образом выражением количественного изменения капитализма в целом, его основного качества, того количественного изменения, которое подготовляет общий скачок.
Таково глубокое внутреннее противоречие капиталистической эволюции, как и всякой эволюции вообще. Энгельс писал по этому поводу следующее: «...Если вещи (или понятию) присуща противоположность, то в ней, а также в её выражении в мысли обнаруживается противоречие с самой собой. Например в том, что вещь остаётся той же самой и в то же время непрерывно изменяется, что она имеет в себе противоположность между «устойчивостью» и «изменением», заключается противоречие».[6]
Учение о противоречивости количественных и качественных изменений играет огромную теоретическую и практическую роль не только в вопросе о развитии капитализма. Во всяком процессе внутренне-необходимое отрицание качества подготовляется его развёртыванием и укреплением. Чем полнее и больше развёрнуто данное качество, чем большей степени количественного развития оно достигло, тем явственнее обрисовываются его границы, тем быстрее наступает его отрицание, его переход к новому качеству. Диалектика переходного периода показывает это противоречие на каждом шагу. В социалистическом строительстве мы идём через ряд качественно своеобразных ступеней. Для того чтобы правильно намечать политическую линию переходов с одной на другую, мы должны учитывать своеобразие противоречия качественных и количественных изменений каждой из них. Через нынешнюю артельную форму колхозов мы идём к более высокой последовательно-социалистической форме организации земледелия. Чем полнее развёрнута артель, тем скорее осуществится этот переход. Через укрепление существующей ступени социалистического строительства к её отрицанию на более высокой ступени — вот противоречивая формула нашего движения вперёд. Разрабатывая ленинские указания, т. Сталин впервые развернул и обосновал эту формулу как одно из выражений диалектики переходного периода.
Наше государство ведёт борьбу за уничтожение классов. Привлекая при этом всё более широкие массы трудящихся к управлению, оно идёт к стиранию граней между обществом и государством, всё более приближается к той эпохе, когда, по выражению Энгельса, «общество отправит всю государственную машину туда, где ей будет настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и бронзовым топором».[7]
Но значит ли это, что в наших условиях происходит непрерывное и постепенное отмирание государства, что успехи социалистическою строительства должны приводить к постепенному ослаблению аппарата пролетарской диктатуры? Нашлись «умники», которые поняли дело именно так и вместе с развёртыванием сплошной коллективизации предлагали приступить к ликвидации сельских советов. Эти «умники», так же как и реформисты в условиях капитализма, не поняли противоречивости количественных и качественных изменений.
Советское государство есть государство особого типа. Поскольку власть в нём принадлежит трудящемуся большинству, поскольку оно создано для подавления эксплуататоров, для уничтожения классов, оно уже не есть государство в собственном смысле слова, оно есть полугосударство, как называл его Ленин. Но до тех пор, пока ещё не уничтожены классы, пока сохраняются остатки классовых различий между людьми, оно не теряет своего основного качества, ни в какой мере не перестаёт быть пролетарским государством, орудием диктатуры пролетариата. Пока острота классовых противоречий продолжает расти, оно должно сохраняться и укрепляться как государство, как «дубинка в руках господствующею класса» (Ленин). Оживление советов, привлечение трудящихся к управлению и т. д. способствуют укреплению пролетарского государства. И только через это укрепление можно идти к его окончательному отмиранию.
«Мы за отмирание государства. И мы вместе с тем стоим за усиление диктатуры пролетариата, представляющей самую мощную и самую могучую власть из всех существующих до сих пор государственных властей. Высшее развитие государственной власти в целях подготовки условий для отмирания государственной власти — вот марксистская формула. Это «противоречиво»? Да, «противоречиво». Но противоречие это жизненное, и оно целиком отражает марксову диалектику... Кто не понял этого своеобразия и «противоречивости» нашего переходного времени, кто не понял этой диалектики исторических процессов, тот погиб для марксизма».[8]
В борьбе за уничтожение классов советское государство и укрепляет себя как государство и подготовляет своё отмирание. И пока не пройдена решающая грань (полное уничтожение классов и остатков классовых различий), оно сохраняется как государство.
«Чем полнее демократия, тем ближе момент, когда она становится ненужной. Чем «демократичнее» государство, состоящее из вооружённых рабочих и являющееся «уже не государством в собственном смысле слова», тем быстрее начинает отмирать всякое государство».[9]
Этот «момент», когда «начинает отмирать всякое государство», есть момент решающего поворота, начало нового качества — общества без государства, начало высшей фазы коммунизма. Этот скачок коренным образом отличается от скачка между капитализмом и социализмом. Там скачок совершается как революция, как беспощадная борьба классов. Здесь — общество социалистических работников, освободившееся в основном от «родимых пятен» прошлого, переходит к новой, высшей ступени своего развития. Там — в антагонистической борьбе разрешаются антагонистические противоречия капитализма. Здесь — путём развёртывания в борьбе новых форм жизни разрешается неантагонистическое противоречие уже подчинённого плану социалистического общества. Но и там и здесь мы видим границу определённого качества, решающий поворот к новой линии развития, и там и здесь мы видим разрешение противоречий. Одним словом, при всём различии типов, форм и длительности скачков, всё на свете, и в природе и в обществе, разрешает свои внутренние противоречия путём изменения качества, путём скачка.
Достижение границы есть момент наибольшего углубления противоречия и в то же время начало его разрешения.
Итак, как видим, единство эволюции и скачка является противоречивым единством, по-разному выступающим на разных этапах развития качества.
Однако у эволюциониста есть в запасе ещё одно возражение. Ведь новая ступень развития возникает из старой — скажет он. Ничто не возникает из ничего, следовательно, в эволюционном изменении старого уже создаются основные элементы нового, и потому переход от одной ступени к другой есть непрерывный процесс, процесс постепенного врастания одного качества в другое. Безумцы-большевики ломают капитализм и хотят строить социалистическое общество, не создав элементов социализма в пределах капиталистической системы, — говорят социал-фашисты. Но из ничего ничто не возникает, и большевистский «эксперимент» обречён на неудачу. Правда, этой неудачи «почему-то» не видно, и эволюционисты из лагеря социал-интервентов, как плохие фокусники, у которых обещанный публике фокус не удаётся, хотят на глазах у той же «публики» при помощи вредительства и интервенции сами создать «неудачу» большевиков.
Из ничего действительно ничто не возникает. Ряд свойств, которые станут элементами нового качества, действительно создаются в старом. Но пока не порвана основная связь старого качества, эти свойства целиком принадлежат старому, и ни в какой мере не обозначают постепенного врастания одного качества в другое. Эти свойства противоречивы, — в пределах старого, они заключают в себе лишь предпосылки возникновения нового, являются лишь условием скачка, и только через коренную ломку, через скачок становятся элементами нового.
Повышение температуры воды сопровождается тем, что её частицы приходят во всё более быстрое движение. Тем самым подготовляется свободное движение частиц пара. Но пока не достигнута температура кипения, пока вода не начала кипеть, движение частиц остаётся в пределах старой связи.
Создавая крупное производство, придавая ему всё более ярко выраженный общественный характер, капитализм подготовляет предпосылки социализма и, вопреки лицемерным утверждениям социал-фашистов, давно уже подготовил их. Но пока не пройдена решающая грань, пока не уничтожена частная собственность на средства производства, это крупное производство остаётся капиталистическим. В этом процессе обобществления производства формируется и сплачивается эксплуатируемый капитализмом рабочий класс. Он является носителем прогрессивной тенденции, тенденции к обобществлению, которая приводит капитализм к отрицанию, к революционному скачку. Именно потому Ленин говорил о «принципиальной противоположности рабочего движения всему старому обществу».
Процесс развития капиталистического производства «развивает, организует, дисциплинирует рабочих». Но в то же время капитализм их «давит, угнетает, ведёт к вырождению и нищете», развращает подкупом, разобщает господством капиталистической конкуренции и национальной борьбы. Развивать свои социалистические качества в рамках капитализма рабочий класс может не путём создания «цветочков» готовой социалистической культуры, как то предлагают социал-фашисты, а раньше — русский ревизионист Богданов, а организуясь для решительного боя против капиталистической системы в целом. Только в этой борьбе он может очиститься от пороков и противоречий капитализма и только в эпоху его господства социалистические черты рабочих становятся действительными элементами социалистической культуры.
«Капитализм сам создаёт своего могильщика, сам творит элементы нового строя и в то же время без «скачка» эти отдельные элементы ничего не изменяют в общем положении вещей, не затрагивают господства капитала.[10]
Изменения отдельных сторон в пределах капитализма не изменяют капитализм как систему и в то же время создают условия для возникновения нового общественного строя.
Значит ли это, что все частные изменения несущественны, что рабочий класс должен отказаться от борьбы за них? Конечно, нет. Отрицая всякое значение частичных изменений, мы, с другого конца, отрицали бы противоречивость развития и тем самым заняли бы позицию героев «левой фразы».
Проводя борьбу на два фронта, Ленин подчёркивал двойственный противоречивый характер реформ и всяких частичных изменений в пределах капитализма.
Цепляясь за различные кусочки якобы социалистических отношений, возникающих при капитализме, например демократию, кооперативы и т. д., реформисты создают целый ряд теорий врастания — «конструктивного», «кооперативного» и всяких прочих «социализмов».
На первый взгляд они как будто правы. В самом деле, разве кооперация не является для нас элементом социализма, разве мы не говорим о том, что рост кооперации тождественен росту социализма? Однако, как показывает Ленин, кооперация в системе капитализма и в системе диктатуры пролетариата — это два совсем различных качества.
«Кооператив есть лавочка, и какие угодно изменения, усовершенствования, реформы не изменят того, что это лавочка. К такому взгляду приучила социалистов капиталистическая эпоха. И нет сомнения, что эти взгляды были правильным выражением сущности кооперативов, пока они оставались небольшим привеском к механизму буржуазного строя. Но в том-то и дело, что положение кооперативов в корне, принципиально меняется со времени завоевания государственной власти пролетариатом, с момента приступа пролетарской государственной власти к систематическому созданию социалистических порядков. Тут количество переходит в качество. Кооператив, как маленький островок в капиталистическом обществе, есть лавочка. Кооператив, если он охватывает всё общество, в котором социализирована земля и национализированы фабрики и заводы, есть социализм».[11]
Как видим, без революционного скачка в способе производства кооперативные организации нисколько не затрагивают господства капитала. И в то же время рабочие кооперативы и в условиях капитализма являются школой солидарности и организованности рабочих. В условиях же диктатуры пролетариата кооперация выступает как «элемент» нового строя. Как же разрешается это противоречие?
Правильное разрешение вопроса заключается только в борьбе, в том, чтобы включить рабочую кооперацию в общую цепь борьбы с капитализмом, использовать её как одну из организаций для подготовки революции. Мы должны смотреть на неё не как на «росток социализма», а как на школу солидарности рабочих в борьбе, как на средство экономической поддержки пролетариата во время стачек.
Таким образом ещё и ещё раз мы убеждаемся в правильности ленинской мысли о том, что только теория непримиримой борьбы взаимно исключающих противоположностей, только диалектический закон противоречия «даёт ключ к «скачкам», к «перерыву постепенности» к «превращению» в противоположность, к уничтожению старого и возникновению нового».[12]
Пример с кооперацией позволяет нам сделать ещё один вывод. Как мы отметили, рабочий кооператив при капитализме может на время улучшить положение отдельной группы рабочих. Тем самым он разрешает некоторое частное противоречие в жизни части пролетариата. Однако, является ли эта частичная победа хоть в какой-нибудь мере разрешением общего противоречия капитализма — противоречия между пролетариатом и буржуазией? Ни в каком случае. Наоборот, этот частичный успех ещё более обостряет это общее противоречие. В самом деле, он неизбежно усилит нажим со стороны капиталистов и своей ограниченностью и непрочностью обнаружит перед рабочими основной корень их растущего обнищания и угнетения в существовании капиталистического способа производства.
Соглашатели всяких толков на основании частных временных успехов рабочих создают иллюзию, будто эти успехи ведут к примирению классовых противоречий. Но рано или поздно, под руководством революционной партии рабочие осознают действительный объективный результат частичных завоеваний, результат, который неумолимо разоблачает соглашательский обман.
На деле разрешение частичных противоречий в рамках капитализма и борьба за их разрешение есть путь обострения и углубления общего противоречия капиталистической системы.
И чем скорее удастся коммунистам связать борьбу за частичные цели в единую линию подготовки масс к решающему скачку, — тем скорее наступит этот скачок.
Ленин писал: «Отношение реформ к революции определено правильно только марксизмом... Реформы есть побочный продукт революционной классовой борьбы пролетариата. Для всего капиталистического мира это отношение является фундаментом революционной тактики пролетариата, — азбукой, которую извращают и затемняют продажные вожди II Интернационала».[13]




[1] Ленин. Собр. соч., т. XV, стр. 7.
[2] Ленин. Собр. соч., стр. 7.
[3] Энгельс. Примечание к «Анти-Дюрингу», Собр. соч., т. XIV, стр. 352.
[4] Маркс. К критике политической экономии. Введение.
[5] Энгельс. Анти-Дюринг, Собр. соч., т. XIV, стр. 347.
[6] Энгельс. «Анти-Дюринг», Собр. соч., т. XIV, стр. 360.
[7] Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства, стр. 176.
[8] Сталин. Доклад на XVI съезде.
[9] Ленин. Государство я революция, гл. V, § 4. (Подчёркнуто нами. Авторы.)
[10] Ленин. Разногласия в европейском рабочем движении, Собр. соч., т. XV, стр. 142.
[11] Ленин. Собр. соч., т. XXII, стр. 423.
[12] Ленин. К вопросу о диалектике.
[13] Ленин. О значении золота.

Вернуться к оглавлению.

Комментариев нет: