четверг, 18 мая 2017 г.

Диалектика качества и свойства

Для метафизики свойств качество и свойство попросту тождественны друг другу. Свойство есть самостоятельное качество, самостоятельная сила, способность и т. д. И вещь есть внешнее соединение этих самостоятельных свойств.
Для механицизма свойство есть отношение одной вещи к другой, притом отношение внешнее, не вытекающее из её внутренней природы.
В действительности нет самостоятельных изолированных качеств, качество существует в отношении, и эти отношения с внутренней необходимостью вытекают из своеобразной природы каждой вещи. В результате своих противоречий вещь должна существовать в связи с другими, и её свойства суть не что иное, как проявления её качества в отношении к другим вещам.
«Качество есть свойство прежде всего и преимущественно в том смысле, поскольку оно обнаруживает себя во внешнем отношении как имманентное определение».[1]
Обладающие хлорофиллом растения не могут существовать без солнечного света, и их внутренняя качественная определённость проявляется в свойстве поглощать энергию солнечных лучей. Река не существует вне берегов и обладает свойством изменять их очертания, подмывая берега в одних условиях, образуя отмели в других. Каждый химический элемент предполагает существование других элементов, и его химические свойства обнаруживаются в его различных отношениях к различным элементам, — к одним он нейтрален, с другими соединяется в бурной реакции. Человек есть существо общественное, и его качество, его классовое «нутро» и характер обнаруживаются в его действиях, в его отношениях к другим людям и вещам.
Нет материи без движения, а формы движения не существуют изолированно, всякое качество обнаруживает себя в своём действии, в своей активности, которая проявляется в его связи с другим. Определяя предмет естественных наук, Энгельс писал: «Диалектика естествознания: предмет — движущееся вещество. Различные формы и виды самого вещества можно опять-таки познавать через движения; только в движении обнаруживаются свойства тела; о теле, которое не находится в движении, нечего сказать. Следовательно из форм движения вытекают свойства движущихся тел».[2]
Как видим, Энгельс различает качество и свойство лишь как две стороны одной и той же определённости процесса. Качество и свойство связаны неразрывно. Между тем и теория первичных и вторичных свойств, и иероглифическая теория, и кантовский агностицизм в своей основе содержат разрыв этих двух категорий. В познании — говорят агностики — мы имеем дело не с самой вещью, не «с вещью в себе», а только с её отношением к нашему, восприятию. По теории иероглифов «вещь в себе» познаётся только в условных знаках наших ощущений. По мнению Канта «вещь в себе» абсолютно непознаваема, мы знаем лишь «вещь для нас», лишь явление, которое ничего общего с вещью само по себе не имеет. Как указывал ещё Гегель, кантовская «вещь в себе» есть пустая абстракция, о которой ничего нельзя сказать только потому, что, отрывая её от отношений, от её «бытия для другого», мы сами разрушаем мост к её познанию. В своём Конспекте гегелевской логики Ленин писал по этому поводу следующее: «Кажется мудростью изречение, что мы не знаем, что такое вещи в себе. Вещь в себе есть абстракция от всякого определения (от всякого отношения к другому), т. е. ничто... Это очень глубоко: вещь в себе и её превращение вещь для других... Вещь в себе вообще есть пустая безжизненная абстракция. В жизни, в движении всё и вся бывает как в себе, так и для других, в отношении к другому, превращаясь из одного состояния в другое».[3]
Однако, — скажет нам на это всё тот же неугомонный агностик, — откуда вы знаете о внутренней определённости вещи? В опыте вам даны только её внешние проявления, только её свойства, и всё познание сводится к описанию отдельных субъективных преломлённых свойств. Мы видим свет и различаем цвета, потому что обладаем органом зрения; мы слышим звуки, потому что обладаем органом слуха; мы ощущаем запахи, потому что у нас есть орган обоняния; мы различаем шероховатую или гладкую поверхность, потому что у нас есть чувство осязания. Качественные различия между ощущениями создаются не различиями в вещах в себе, а различиями наших органов чувств.
Отвечая агностику, мы согласимся, что каждое отдельное ощущение весьма односторонне и ограниченно, но мы напомним ему, что познание вовсе не довольствуется отдельными ощущениями, а постоянно связывает их, вскрывая тем самым единство свойств объективно существующей вещи. При этом легко заметить, что различные органы чувств дают нам совсем не абсолютно различные показания. Органы чувств связаны, координированы друг с другом, между ними есть известное единство, и они до некоторой степени дополняют друг друга, так как они сами являются историческим продуктом общественной практики, в которой общество имело дело с цельным, многосторонним предметом. Например: «...осязание и зрение так дополняют друг друга, что мы часто можем предсказать на основании вида какой-нибудь вещи её тактильные свойства. Наконец всегда одно и то же «я» воспринимает в себе я перерабатывает все эти различные чувственные впечатления, собирая их в единство; точно также эти различные впечатления доставляются одной и той же вещью, «являясь» общими свойствами её и давая таким образом возможность позвать её. Следовательно задача объяснить эти различные, доступные лишь различным органам чувств свойства, установить между ними связь является задачей науки...»[4]
Но агностик недоволен и этим. Во-первых — скажет он — мы не знаем, принадлежат ли все эти свойства одной вещи, как вы утверждаете, или различным вещам, а во-вторых — вы всё же не идёте дальше внешних свойств, внешних отношений вещи к сознанию.
Агностик исходит из той предпосылки, что вещи в себе по своей внутренней природе абсолютно чужды сознанию, и потому, по его мнению, от свойств, от отношений вещи к её внутренней структуре никакого моста нет.
В этой предпосылке как раз и заключается основной порок всех агностических сомнений. В самом деле, если бы вещи были абсолютно нам чужды, между нами и объективным миром вообще не могло бы установиться никакой связи, никакого контакта. Как мы выяснили выше, отношения между вещами возможны вообще только потому, что они хоть в каком-либо отношении обладают внутренним родством. Если бы вещи, согласно мнению агностика, были абсолютно внешни человеку, мы не могли бы получать от них абсолютно никаких ощущений.
В действительности мы ощущаем потому, что и познаваемые нами вещи и мы сами принадлежим не двум совершенно различным «субстанциям», а являемся частями одного и того же мира, продуктами и ступенями одного и того же процесса материального развития. В многовековой истории животного мира и развития человеческого общества формировались и совершенствовались наши органы чувств, развивалась наша способность познания объективного мира. И это непосредственное единство природы и человека осуществляется каждый день и каждый час в нашей практической деятельности.
«Мы можем доказать правильность нашего понимания данного явления природы тем, что мы сами его вызываем, порождаем его из его условий и заставляем служить нашим целям. Таким образом кантовской «вещи самой в себе» приходит конец».[5]
Совершенно ясно, что вызывать явления природы мы можем лишь постольку, поскольку мы сами включены в её общую связь и поскольку наша деятельность является лишь особой формой материального движения.
«Труд есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью обусловливает и контролирует обмен веществ между собой и природой. Веществу природы он сам противостоит как сила природы».[6] В этом воздействии на природу человек изменяется и сам, развивая полученные им от природы способности и силы, и направляет их для осуществления сознательно поставленных целей.
Своим трудом мы создаём новые вещи с новыми свойствами. «Труд соединился с предметом труда. Он овеществился, а предмет подвергся обработке» (Маркс). Когда мы пассивно воспринимаем внешний мир, движение вещи даёт нам знать о себе через свойства, которые, как ощущения, отражаются в нашем сознании, но объективной основы которых мы не знаем. Но в процессе производства наша деятельность выступает как форма движения, производящая новую вещь с новыми свойствами. «То, что для рабочего представлялось в форме движения, теперь со стороны продукта является установившимся свойством в форме бытия. Рабочий прял, и продукт есть пряжа».[7]
Так в процессе материального производства и классовой борьбы, направленных на изменение «природных» вещей и общественных отношений, раскрывается объективная диалектика качества и свойства.
В теоретическом познании, в научной догадке мы идём от свойств к лежащей в их основе форме движения, но это возможно только потому, что в практике — в промышленности, в эксперименте, в классовой борьбе — мы идём обратным путём: создавая нашей деятельностью определённые формы движения, мы приходим к новым свойствам. Коренная переделка вещей позволяет нам взглянуть на мир изнутри, раскрывает перед нами лежащее в основе вещей противоречивое движение и тем самым создаёт основу и критерий познания. В нашей практике мы сами осуществляем развитие материи, сами творим объективную действительность.
«Деятельность цели направлена... на то, чтобы посредством уничтожения определённых (сторон, черт, явлений) внешнего мира, дать себе реальность в форме внешней действительности».[8] Таким образом в практической деятельности «сознание человеку не только отражает объективный мир, но и творит его».[9]
В этом творчестве мы имеем такое тесное взаимное проникновение человека и вне его существующей объективной действительности, такое непосредственное их единство, которое в самом корне опровергает агностицизм и растущую из него поповщину. Вскрывая и развивая связь человека с объективным миром, практика открывает путь к более глубокому познанию природы вещей, ко всё более полному раскрытию внутренней определённости вещи в её свойствах, ко всё более многостороннему превращению «вещи в себе», в «вещь для нас». Непроходимая и таинственная пропасть между «вещью в себе» и нашим сознанием существует лишь в воображении кантианцев, сторонников теории иероглифов, механистов и т. д.
И первоначальные поверхностные чувственные впечатления, и самые точные научные понятия являются отображениями действительных вещей, их копиями, хотя копиями различной степени точности и глубины.
Вещь имеет бесконечное множество свойств. В каждом свойстве выражается какая-то одна сторона предмета. Всех сторон мы не исчерпаем никогда, но уже в простейших зрительных, слуховых и т. д. восприятиях даны не иероглифы вещи, даны не субъективные вторичные свойства, а отражение её с какой-то определённой стороны. На основе практики мы познаем всё больше и больше свойств, всё больше и больше сторон и, вскрывая их внутреннее единство, познаем всё глубже качественную определённость процессов.
Итак, мы познаем качество вещи через её свойства. Многообразие свойств, многообразие сторон, в которых вещь связана прямо или косвенно со всеми другими вещами, неисчерпаема, бесконечна. Будучи в связи со всем, каждая отдельная вещь по существу так же бесконечна в своей многосторонности, как и весь мир в целом. Хорошую формулировку этой мысли дал немецкий философ рабочий Дицген, и Ленин с одобрением цитировал её: «Мы можем лишь относительно (релятивно) познавать природу и части её; ибо всякая часть, хотя она является лишь относительной частью природы, имеет всё же природу абсолютного, природу природного целого — самого по себе, неисчерпываемого познанием...»[10]
В чём заключается различие свойств по их существенности? Для субъективистов такой объективной разницы нет. По их мнению, из множества отдельных свойств мы произвольно выбираем те, которые нам более интересны и важны, а другие оставляем без внимания. Совершенно ясно, что такая постановка вопроса возможна только при полном отрыве от действительной материальной практики. Для пустого «созерцателя» природы, для поверхностного потребительского подхода к вещам объективная существенность свойств действительно не играет никакой роли. Буржуазный дачник восхищается голубым цветом васильков, и ему нет дела до их более существенных вредительских свойств. Но для глубокого практического изменения вещи самые «интересные» свойства суть те, которые объективно наиболее существенны. «Введение практики в определение предмета», о котором говорил Ленин, ведёт не к произвольному отбору свойств, а как раз наоборот — требует объективных критериев их существенности и несущественности.
Для того чтобы перерабатывать дерево в бумагу, строить из него дома, тесать шпалы, получать продукты его перегонки и т. д., нам недостаточно знать цвет его коры и слышать поэтический шелест его листьев, — надо знать объективно наиболее существенные свойства древесины. И т. д. и т. п.
В чём же заключается объективный критерий существенности свойств? Как мы уже знаем, вещи в своих качественных определённостях в большей или меньшей мере связаны между собой. Отношение качества к другим, обнаружение свойств вещи вытекает из внутренних противоречий её качества. Отдельные вещи не самостоятельны, они нуждаются для своего существования в других вещах. Связь вещей существует в их различии, их единство осуществляется через противоположность и борьбу. Чем теснее их связь, и в то же время чем острее их противоположность, тем более существенны и характерны их взаимные отношения, тем более существенные их свойства обнаруживаются в этих отношениях.
Эксплуататорская природа капиталистов выражается во всём — и в их хищническом отношении к природным богатствам, и в ограниченности их интересов к искусству, и даже в их подчёркнутом стремлении отличить себя модным костюмом. Но наиболее существенно их отношение к рабочим.
Во всех повадках хищного животного вскрывается его качественная определённость, но наиболее существенные свойства кошки проявляются в ловле мышей
Кислота имеет много свойств, но наиболее существенным является её способность соединяться со щёлочью или металлом, образуя соль. Одним словом, наиболее существенные свойства — те, которые вещь проявляет в отношении к «своему другому», к своей противоположности. Вещи, имеющие мало общего между собой, по большей части «равнодушны» друг к другу. Никто не станет испытывать механика, играя с ним в шахматы. Точно так же мало даст его испытание на работающей без перебоев машине. Свои существенные свойства механик может показать на отношении «к своему другу» — к машине, и притом, если налаживание её поставит перед ним значительные трудности. Наиболее характерные свойства химического элемента обнаруживаются в отношении к другому химическому элементу, к вещи того же рода — металла к металлоиду и обратно.
Химия начала нового времени отказалась от алхимических изолированных свойств и перешла к исследованию химических свойств в их разнообразных отношениях. При этом она пережила период ятрохимии, когда химики испытывали свойства веществ на отношении их к живому организму. Этим методом было достигнуто очень много, но более существенные свойства химических веществ были открыты лишь после того, как химия перешла к сравнению самих химических элементов между собою, к изучению их взаимного «сродства».
Итак, мы выяснили, что более существенные свойства вещи проявляются в её отношении к противоположной вещи того же рода, к противоположному элементу того же общего, к противоположной стороне того же более широкого целого.
А это положение наталкивает нас на ещё один весьма немаловажный вывод. В самом деле, в чём проявляются существенные черты самого общего? Мы знаем, что общее существует лишь в отдельном и через отдельное, целое существует лишь в единстве своих противоположных сторон. А если это так, то совершенно ясно, что в отношении противоположных сторон и частей проявляется специфическая определённость целого. Его существенные свойства выражаются в единстве существенных свойств его противоположных сторон. Мы начинаем познание с относительно внешних, менее существенных свойств и от них идём к раскрытию внутренних отношений вещи, в которых выражаются её более существенные свойства.
Каждое качество расчленено, каждое содержит в себе целый ряд подчинённых качественных различий. Следовательно каждое качество содержит в себе ряд внутренних отношений. Именно в них наиболее полно и отчётливо выступают внутренние противоречия качества и следовательно в них выражаются его наиболее существенные свойства.
Пока исследование общества шло по линии его относительно внешних связей, познание общественных явлений было весьма шатким и поверхностным. Надо было определить специфическую сферу общественных явлений, научиться сравнивать различные процессы в пределах одного и того же целого. Но для решения этой задачи необходимо было найти противоположные стороны общества, выразить его специфику в единстве противоположных полюсов. Без этого буржуазные учёные должны были довольствоваться описанием самых поверхностных свойств общественной жизни. Одни из них считали существенным свойством общественного человека стремление к подражанию, другие — половые отношения, третьи — стремление к накоплению и т. д. Пишутся целые социологические трактаты о всяких бытовых мелочах, возведённых на степень существенных социальных явлений. Действительную дорогу к пониманию общественных свойств открывает подход к обществу, как к целому, путём различения его противоположных сторон, его противоположных качеств. И чем глубже становилось понимание этого единства противоположностей, тем более существенные свойства могла открывать наука. Маркс вскрыл внутренние противоречия в развитии способа производства, показал внутреннюю связь противоположных классов и на этой основе развернул изучение свойств общества и общественных явлений, как никто до него.
Итак, вопреки механистам, свойства нельзя сводить к внешним отношениям вещей. Свойства выражают специфическую определённость, и наиболее существенные, наиболее характерные свойства эти — те, которые проявляются во внутренних отношениях связного целого. Империализм есть единая система. Её наиболее существенные свойства проявляются в противоречивой связи монополии и конкуренции. Таким образом в бесчисленных отношениях вещи к другим вещам и в отношении её собственных сторон проявляется всё многообразие её свойств и в них находит полное выражение её качество.
Качество необходимо проявляется в свойствах, только через развёртывание свойств оно может развиваться. «Бытие в себе» необходимо переходит «в бытие для другого». При этом совокупность свойств данной вещи вовсе не является чем-то застывшим и неизменным. В развёртывании вещи как единого целого отдельные стороны неизбежно меняются, без того чтобы вещь изменила свою основную качественную определённость. «Хотя вещь существует лишь постольку, поскольку обладает свойствами, однако её существование не связано с существованием тех или других определённых свойств, и она может потерять некоторые из них, не переставая быть тем, что она есть».[11] Не всякое изменение черты характера изменяет качество человека в целом. Но развёртывание этого целого не может совершаться иначе, чем через изменение отдельных свойств.
Единство качества и свойств, как мы видели выше на многих примерах, есть противоречивое и текучее единство. Оно осуществляется не в неизменном покоящемся соотношении, а в непрестанном противоречивом развитии. И для того чтобы понять это единство, нужно брать вещь не в её отдельных состояниях, а во всей линии её изменений. В чём же заключается эта линия развития, к чему ведёт превращение «бытия в себе» в «бытие для другого»? Для механистов развёртывание связей вещи с другими вещами есть выражение её зависимости от всяких внешних обстоятельств. Чем больше развёрнуты отношения вещей, тем менее устойчивости и определённости в изменении каждой из них. Французские материалисты запутывались в сложной сети отношений, и каждая вещь казалась им игрушкой бесчисленных внешних причин. Причины изменения они искали во всём на свете, кроме самой изменяющейся вещи. Поражение английской революции некоторые из них пытались объяснять не собственным её развёртыванием, а песчинкой, которая попала в мочевой пузырь Кромвеля и вызвала его болезнь и смерть. Но эта ссылка на песчинку совершенно произвольна, — нельзя учесть всех «песчинок», нельзя сосчитать все «шальные атомы». И если каждое событие находится в абсолютной зависимости от внешних причин, то о ходе этого события нельзя знать ровно ничего.
Мы вовсе не сводим движение к внешним толчкам и свойства к внешним отношениям. Мы исходим из самодвижения вещи, и потому наше понимание бытия для другого прямо противоположно пониманию механиста. Вещь вовсе не является пассивной игрушкой внешних толчков. В своём самодвижении вещь обладает собственной активностью и через свойства проявляет её.
«Например под свойствами трав разумеют определение... через которое они своеобразно сохраняют себя в отношении к другому, не допускают в себя положенных в нём влияний, но сами заявляют свои собственные определения к другому».[12] Вспомним примеры, которые мы приводили в начале параграфа, — они как раз и говорят об этой активной роли свойств.
Даже если мы сами воздействуем на вещь, и она при этом выступает по видимости пассивным объектом нашей деятельности, — даже при этом те свойства, которые она проявляет, суть выражение её собственной активности, её собственного качественного своеобразия. Обтачивая отлитую деталь машины, мы наталкиваемся на твёрдость металла; обрабатывая химически тот или иной материал, мы вызываем тем самым проявление его собственных химических свойств. Агроном, который пренебрежёт активностью свойств возделываемых им растений или разводимых животных, никогда не добьётся желаемых результатов. Трудности производства и отдельные неудачи нашего воздействия на вещи доказывают лучше всяких рассуждений, что в развитии свойств, в своём «бытии для другого», вещи активно выражают своё качество. По сути дела в предмете можно вызвать только такое изменение, которое вытекает из его собственной природы. И если мы не внешне, не механически подойдём к воздействию на него, мы заставим его «в бытии для нас» выразить те свойства, которые нам нужны. Таким образом в решении проблемы свойств, как и во всём другом, мы должны исходить из самодвижения материи. А всякое самодвижение происходит на основе противоречий, — «бытие для другого» является одним из его проявлений. Через связь с другим вещь утверждает свою самостоятельность; воздействуя на другое, развёртывает свою собственную определённость; в отношении к другому вещь в то же время относится к себе самой, изменяет самоё себя.
Вскрывая диалектику развития общественного человека, Маркс писал: «Действуя на внешнюю природу и изменяя её, он в то же время изменяет свою собственную природу. Он развивает дремлющие в последней способности и подчиняет игру этих сил своей собственной власти».[13] Нетрудно заметить, что в приведённом положении Маркс даёт конкретную картину противоречивого развёртывания качества через его отношения к другому. Способности, дремлющие в человеке, т. е. находящиеся в состоянии бытия в себе, развёртываются через воздействие на природу — через бытие для другого — и становятся собственной активной силой человека. Развёрнутая качественная определённость человека, отражённая в его собственном сознании, превращается таким образом в его «бытие для себя».
Путь развёртывания качества лежит через его многосторонние связи. Вот та линия развития, в которой качество и свойство выступают в своём неразрывном единстве.
Пролетариат, пока он не развернул своей борьбы против буржуазии, является классом в себе. Он существует в виде разрозненной массы рабочих, его качественная определённость как единого целостного класса со своеобразными свойствами и задачами ещё не развита, ещё не развёрнута. На этой ступени развития пролетариата рабочие идут на поводу у буржуазии, в борьбе этой последней с феодализмом. Путь консолидации, сплочения пролетариата, формирования его как особого класса проходит через организацию борьбы против эксплуататорских классов.
В этом отношении к своему «иному», и прежде всего к своему антагонисту, пролетариат развёртывает свои свойства. При этом он вначале обнаруживает поверхностные несущественные свойства, выражая свой протест стихийно и неорганизованно, выступая с отдельными малозначительными экономическими требованиями. Но чем больше он развёртывает своё «бытие для другого», чем больше обостряется его противоположность капиталистам, тем глубже и шире проявляет он свои существенные свойства, свойства передового революционного класса. И когда он выделяет ведущий авангард, свою революционную партию, которая воспитывает в нём сознание его исторических задач и ведёт борьбу против капиталистической системы в целом, — тогда пролетариат выступает как самостоятельная сила исторического развития, осознающая эту свою самостоятельность, становится классом «для себя».
Повторяем, через активное «бытие для другого» пролегает путь противоречивого развития всякого качества, полное развёртывание данного качества есть крайнее обострение его внутренних противоречий.
Как мы выяснили, всякая отдельная качественно специфическая вещь обладает внутренним противоречием. С одной стороны она имеет природу целого, заключает в себе общее, с другой стороны она ограничена в своей специфичности. В силу этого противоречия она связана с другими вещами, соотносится с ними. Однако её «бытие для другого», её связь с ними отнюдь не разрешает её внутренних противоречий. Наоборот, через отношение к другому качество развёртывается и тем самым полнее обнаруживает свою ограниченность, свою конечность. Чем больше развит капиталистический способ производства, тем острее оказывается его ограниченность; чем более полно развит организм, тем ближе граница его жизни — смерть. С точки зрения механиста граница ставится качеству вещи извне, внешней силой, в действительности же граница внутренне присуща всякому качеству. Без границы нет качества, нет определённости, нет отличия одной вещи от другой. Но всякий конец есть начало чего-то нового, границей одного качества является другое качество.
Пролетариат в своей борьбе против капитализма превращается в класс для себя, но он тем самым стремится выйти за пределы капитализма, идёт к уничтожению классов и следовательно намечает путь к уничтожению самого себя как особого класса. В полном развёртывании качественной определённости пролетариата заключается его самоотрицание. И такова диалектика всякого качества, всего конечного. Конспектируя гегелевскую логику, Ленин в следующих выражениях определял диалектику конечного: «Конечное есть... нечто взятое с точки зрения его имманентной границы, — с точки зрения его противоречия с самим собой, каковое противоречие толкает его (это нечто) и выводит его дальше своих пределов...»[14]
Таким образом для себя бытие вещи есть её переход в другое. Всякое качество, развив все свои возможности, находит свою границу, дав начало чему-то новому.
«Для диалектической философии нет ничего раз навсегда установленного, безусловного, святого. Во всём и на всём она видит печать неизбежного падения, и ничто не может устоять перед нею, кроме непрерывного процесса возникновения и уничтожения, бесконечного восхождения от низшего к высшему».[15]




[1] Гегель. Наука логики, т. I, стр. 64.
[2] Энгельс. Диалектика природы, Собр. соч., т. XIV, стр. 393.
[3] Ленинский сборник IX, стр. 67.
[4] Энгельс. «Анти-Дюринг», Собр. соч., т. XIV, стр. 368.
[5] Энгельс. Людвиг Л. Фейербах, Собр. соч., XIV, стр. 645.
[6] Маркс. Капитал, т. I, гл. V. (Подчёркнуто нами. Авторы).
[7] Маркс. Капитал, т. I, гл. V.
[8] Ленинский сборник IX, стр. 261.
[9] Ленинский сборник IX, стр. 257.
[10] Ленин. Материализм и эмпириокритицизм, гл. II, § 5.
[11] Гегель. Собр. соч., т. I, § 125.
[12] Гегель. Наука логики, т. I, стр. 54.
[13] Маркс. Капитал, т. I, § 5.
[14] Ленинский сборник IX, стр. 69.
[15] Энгельс. Л. Фейербах, гл. I.

Вернуться к оглавлению.

Комментариев нет: