Уже к началу XIX в. было смешно видеть в мастерской
ремесленника, в мастерстве ручного труда — образец господства человека над
силами природы, как его рассматривал в XVII в. Декарт. Развитие
капитализма принесло с собой коренной переворот во всей производственной
деятельности общества.
«Менее чем во сто лет своего господства буржуазия создала
более могущественные и более грандиозные производительные силы, чем все
предшествующие поколения, вместе взятые. Подчинение сил природы, машины,
применение химии к земледелию и промышленности, пароходы, железные дороги,
электрический телеграф, распашка целых частей света, приспособление рек для
судоходства, целые, как бы из земли выросшие, поселения... в каком из
предшествующих столетий можно было предполагать, что подобные производительные
силы дремлют в недрах общественного труда?»[1]
Мечта зарождающейся буржуазии о подчинении природы, об
использовании «сил огня, воды, воздуха и т. д.» (Декарт) в значительной степени осуществилась. Однако, как это часто
бывает, осуществление оказалось совсем не похожий на замысел. Новый мир,
открывшийся человеку в его производственной деятельности, имел весьма мало
общего с декартовской бескрасочной картиной механической природы.
Применение двигателей столкнуло человека с процессом
превращения форм энергии — тепловой, электрической, механической, химической и
т. д. — и доказало на практике, что движение вовсе не так механически
однообразно, как представляли себе механисты. Развитие химии и химического
производства ещё более обнаружило многообразие природы. Активное изменение
животных и растений в сельском хозяйстве и выросшая на этой основе теория
Дарвина показали без всяких мистических «жизненных сил» средневековья, что
живой организм — не машина, что жизнедеятельность вовсе не исчерпывается
механическими закономерностями. Движение больших общественных групп, всё более
дифференцировавшихся по мере развития и утверждения буржуазного способа
производства и выступавших всё более явственно действительными субъектами
общественного процесса, обнаруживали несостоятельность тех метафизических
теорий, которые пытались «свести» свойства общества, как целого, к отношениям
составляющих его человеческих индивидуумов.
Мир оказался гораздо более живым и гораздо более
многообразным, чем думали механисты XVII и XVIII вв. и их последователи.
Чем более глубокие изменения мы вызываем в вещах, тем глубже
наше познание проникает в их внутреннюю природу. Переделка природы в
производстве вовсе не является внешним воздействием человека на пассивную
инертную материю. Если в работе ремесленника ещё преобладает внешняя
механическая обработка материала, то главный успех индустриализации заключается
в гораздо большем, чем раньше, приведении в действие собственных сил природы.
«Он (рабочий) пользуется механическими, физическими,
химическими свойствами тел для того, чтобы в соответствии со своей целью заставить
их, как силы, действовать на другие тела».[2]
Линия развития производства при капитализме состоит именно в
том, что капиталист стремится всё больше заменить труд рабочего движениями
самих материальных вещей, самих мёртвых средств производства. «Разум столь же хитёр,
как и мощен, — писал Гегель. — Хитрость заключается вообще в той посредствующей
деятельности, которая заставляет предметы в соответствии с их собственной
природой воздействовать друг на друга и подвергаться взаимной обработке, причём
она непосредственно не вмешивается в этот процесс, тем не менее достигает таким
способом осуществления только своей цели».[3]
Что при капитализме выступает как основной способ производства относительной
прибавочной стоимости и потому осуществляется стихийно и в конечном счёте, то в
период пролетарской диктатуры и при социализме является сознательным
руководящим принципом всего общества, раскрепощающего себя от роли живого
придатка к мёртвой машине.
Противопоставляя плотину течению реки, мы заставляем
последнюю производить электрический ток. Энергия падающей воды, химическая
энергия твёрдого и жидкого топлива перевозят нас в трамвае и авто, приводят в
движение фабричные станки. Автоматизация и механизация производства означает всё
большее использование человеком сил самой природы.
Всё в мире находится в механическом движении — говорил
Декарт. При этом он думал, что источник движения заключается в силах,
механически толкающих вещь извне. Более развитая практика материального
производства и классовой борьбы делает очевидной активность самих вещей,
вскрывает источник, изменения в них самих, обнаруживает их самодвижение.
Принцип самодвижения материи, как мы знаем из предыдущей
главы, является одним из основных принципов последовательного материализма,
одним из основных положений диалектической теории развития. Открытие этого
принципа и доказательство его по всей линии науки и практики ставит совершенно
по-новому задачу познания и переделки действительности. Изменение вещей вовсе
не заключается в комбинировании одного и того же в различных вариантах и
пропорциях, как думали средневековые искатели золота и как думают алхимические «лекари
современного капитализма», и не в простом изменении внешних отношений вещей,
как думали и думают механисты.
При изучении вещи в её изменениях, как и при изменении её в
нашей практической деятельности, мы должны исходить из неё же самой.
«Сама вещь в её отношениях, в её развитии должна быть
рассматриваема» — писал Ленин, формулируя первый из трёх основных элементов
диалектики. Более подробно этот же тезис Ленин развернул в следующих трёх
пунктах: 1) объективность рассмотрения (не примеры, не отступления, а вещь
сама по себе); 2) вся совокупность многоразличных отношений этой вещи к
другим; 3) развитие этой вещи (или явления), её собственное движение, её собственная
жизнь...».[4]
Революционная практика пролетариата в противоположность
утопическому социализму является широким применением и развитием этого
принципа. Всякий утопизм метафизичен. Утописты, стремясь переделать общество,
исходят не из его собственного развития, не из тех движущих сил, которые
создаются самим капиталистическим строем, а из «хорошего» плана, который
совершенно случайно для общества был придуман в один прекрасный день гениальным
человеком. Для осуществления своих планов утописты обращались к представителям
дворянского и буржуазного государства и к отдельным членам эксплуататорских
классов, рассчитывая вызвать в них те чувства, которые совсем не вытекают из их
объективного классового положения.
Метафизичность и идеализм подхода, отрыв от движения
объективной действительности сделали утопические попытки бессильными и
смешными.
«Объективный мир» «идёт своим собственным путём» и практика
человека, имея перед собой этот объективный мир, встречает затруднения в
осуществлении цели, даже натыкается на невозможность...»[5]
При этом «воля человека, его практика сама препятствует
достижению своей цели... тем, что отделяет себя от познания и не признаёт
внешней действительности за истинно сущее (за объективную истину). Необходимо
соединение познания и практики».[6]
Для того чтобы наша деятельность не была безрезультатной,
она должна включиться в движение самого предмета. Только познавая предмет в его
самодвижении, мы можем найти исходную точку для его изменения.
В этом заключается революционная сила теоретических
наследований Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Огромный действенный размах,
который содержат указания т. Сталина, вовсе не заключается, как думают
некоторые «левые» крикуны, во внешнем противопоставлении революционной
активности объективным условиям действительности. Тов. Сталин всегда исходит из
диалектического изучения условий, из правильного учёта новой обстановки,
соотношения классовых сил. И именно потому его выступления так беспощадно
разоблачают капитулянтов и открывают перед партией и всей трудящейся массой
широкий простор для применения революционной творческой энергии.
Герои «левой» фразы проявляют утопический подход к
действительности. В 1927 г. ЦК партии, намечая перспективы революционного
движения в ближайшие годы и основываясь между прочим на цифровых показателях
роста мирового капиталистического производства, отметил ту полосу относительной
стабилизации капитализма, которая окончательно исчерпала себя в наши дни. Тов.
Зиновьев с большим пренебрежением отозвался об этом подходе. Нужно учитывать не количество добываемого угля и железа,
а настроение рабочих — говорил он.
Закрывая глаза на объективный факт стабилизации капитализма,
т. Зиновьев поддерживал германских ультра-«левых», которые звали к
непосредственным революционным действиям, хотя для них в то время не было
достаточных предпосылок. Между тем призывать массы на баррикады можно только
тогда, когда налицо непосредственная революционная ситуация, т. е. крайняя
степень экономического и политического кризиса старого строя.
«Революцию нельзя «сделать»... революции вырастают из объективно (независимо от
воли партии и классов) назревших кризисов и переломов истории».[7]
Конечно без организованной активности революционного класса
революция не сделается, «старое правительство» не упадёт, «если его не уронят».[8]
Вся история складывается из деятельности людей, но эта деятельность способна к
революционному изменению действительности лишь потому, что она выражает
самодвижение общественного строя, развитие самой объективной действительности.
Во всей практике пролетариата, во всех больших и «малых» делах его, находит
применение и подтверждение ленинская мысль: в познании и действии нужна «объективность
рассмотрения... не примеры, не отступления, а вещь сама по себе»; в познании и
в действии раскрывается «развитие этой вещи... её собственное движение, её собственная
жизнь».
Раскрытие активности вещей, их самодвижения доказывает, что
вещи вовсе не неподвижны и устойчивы, как думают метафизики и как кажется
подчас в житейском опыте.
«Мир состоит не из готовых законченных предметов, а представляет собой совокупность процессов, в которой предметы, кажущиеся неизменными... находятся в
беспрерывном изменении: то возникают, то уничтожаются».[9]
В природе нет неизменных вещей, она вся состоит из процессов.
На первый взгляд эта мысль кажется странной и вызывает целый ряд сомнений. Как
согласовать эту формулу Энгельса с повседневным опытом, в котором мы имеем дело
с устойчивыми и в течение известного времени неизменными предметами? Если всё
так абсолютно изменчиво и текуче, как можем мы находить в мире какие-либо
определённые устойчивые различия? Если нет устойчивости, нет и определённости ни
в чём. Так и есть, — скажет субъективный идеалист, — всякая определённость
условна, она привносится нашим сознанием в поток ощущений. Мы условились
различать комплексы ощущений различным образом, но всякие различия и всякая определённость
существуют лишь в сознании.
Механист Сарабьянов рассуждает точно так же. Из абсолютной
текучести и изменчивости он выводит условность и субъективность всякой определённости:
«Наша относительность абсолютна, ибо всё течёт и изменяется, «нет точки покоя
иной», как обусловленной нами, и нас конечно релятивизмом не запугаешь».
Храбрый Сарабьянов не боится абсолютного релятивизма и идёт прямёхонько к
идеалистическим выводам, — всякий покой, всякая устойчивость «обусловлены нами»,
т. е. субъектом, а следовательно субъективны и всякие различия. И живой
человек, и труп, и смерть — суть процессы. В них самих нет никакой
устойчивости, различить их можно только условно, только привнося определённость
из субъекта. «В практике своей человечество условилось понимать под живым
человеком существо с такими-то процессами, а под трупом с этакими».[10]
«Сама смерть есть условное понятие» — писал Сарабьянов в другой статье.
Все эти высказывания Сарабьянова непосредственно связаны с
его отрицанием объективной истины и представляют собой несомненный субъективный
идеализм, но не перегибаем ли мы сами палку, признавая всё процессом, не льём
ли мы воду, на идеалистическую мельницу абсолютного релятивизма? Нисколько. Все
эти сарабьяновские субъективистские выводы вытекают из чисто метафизического
подхода к пониманию того в чём заключается устойчивость вещей.
Качественные различия между твёрдым, жидким и газообразным
состояниями вещества вполне определены, но эта определённость не есть
устойчивость мёртвого покоя, как думают метафизики, а устойчивость типов
движения, определённость различных форм движения молекул.
Молекулы в свою очередь состоят из ещё более мелких частиц —
атомов, которые также движутся, а атомы состоят из постоянно движущихся
электронов. А по новейшей теории сами электроны являются узловыми точками
особых волновых процессов, сходных с теми, которые передают нам концерты по
радио, и с теми, которые мы называем светом. Оказывается, в основе устойчивых вещей
находятся текучие волновые процессы. Совершенно ясно, что наука не остановится
на этом, исследование материи «вглубь» будет продолжаться дальше. Но нет
сомнения, что открытие каждой новой качественно своеобразной ступени материи,
будет, как и до сих пор, открытием новой формы движения.
Что такое движение? Механист, как мы знаем, скажет, что
движение есть перемещение тела в пространстве и что объективно существуют
только механические перемещения. На основании всего изложенного выше мы никак
не можем согласиться с этим взглядом. Борьба за овладение самодвижением сил
природы и общественное самодвижение, протекающее на высших ступенях
общественного развития в форме ожесточённой борьбы классов, раскрыли познанию целый
ряд качественно своеобразных типов движения, в ряду которых механическое
движение является лишь простейшей формой.
«Всякое движение заключает в себе механическое движение и
перемещение больших или мельчайших частей материи; познать эти механические движения
является первой задачей науки, однако
лишь первой. Само же механическое движение вовсе не исчерпывает движения
вообще. Движение вовсе не есть простое перемещение, простое изменение места, в
надмеханических областях оно является также и изменением качества».[11]
«Движение в применении к материи — это изменение вообще»,[12]
которое включает в себя бесконечное множество конкретных видов изменения.
Движение молекул в твёрдом, жидком и газообразном телах
вовсе не сводится к простому их перемещению, это движение есть теплота, которая
имеет свои качественно особые закономерности. Соединение и разъединение атомов
в молекулы есть качественно своеобразный химический процесс. Движение
электронов в металлической проволоке даёт нам электрический ток. Волновые
процессы в эфире — это электромагнитные колебания, и т. д.
Жизнедеятельность организма, развитие общества, мышление
человека — всё это качественно своеобразные процессы, которые никак нельзя
свести к простому перемещению частиц.
Однако не следует думать, что все формы движения существуют
независимо одна от другой и только внешне соприкасаются, наоборот они взаимно
проникают друг в друга. «Каждая из высших форм движения связана всегда
необходимым образом с реальным механическим (внешним или молекулярным)
движением, подобно тому как высшие формы движения производят одновременно и
другие виды движения; химическое действие невозможно без изменения температуры
и электричества, органическая жизнь невозможна без механических, молекулярных,
химических, термических, электрических и т. п. изменений. Но наличие этих
побочных форм не исчерпывает существа главной формы в каждом случае».[13]
Гарвей открыл перемещение крови, кровообращение. Это было
для своего времени весьма важным открытием. Без перемещения крови, без
сокращения мускулов животное не может существовать, дыхание и пищеварение
включают в себя целый ряд химических превращений. Но не во всём этом
заключается специфическая определённость организма, его качество. Характерным
для организма движением является непрестанный обмен веществ — единство
сгорания, распадения живого существа и его восстановления, синтезирования
питательных веществ в живую ткань. На основе этого процесса происходят все
прочие своеобразные для организма процессы — рост, борьба с болезнетворными
началами, размножение и т. д. Биологические изменения включают в себя
прочие виды движения, эти последние являются «побочными формами» в
жизнедеятельности организма.
В сплетении ряда своеобразных процессов всегда есть определённый
род движения, который охватывает все прочие движения, подчиняя их себе,
является характерным для вещи в целом, составляет её определённость, её отличие
от других вещей, образует основу её устойчивости.
Животное умрёт, т. е. перестанет быть животным,
превратится в кучу гниющих белков, если мы, прервав его дыхание, хоть на
короткое время остановим обмен веществ. Организм: есть качественно своеобразный
процесс, без этого процесса — нет
организма. Точно также и различные формы общества являются живыми, текучими и
качественно своеобразными процессами. Диктатура пролетариата существует только
в процессе классовой борьбы, в процессе строительства социализма, в процессе
уничтожения классов. Её устойчивость, её качественная определённость как раз и
заключается в определённой форме борьбы классов. «Диктатура пролетариата есть
продолжение классовой борьбы в новых формах» — писал Ленин. Эта форма движения
— всё обостряющаяся в процессе уничтожения классов борьба — составляет
неотъемлемую определённость советского строя.
Процесс социалистической индустриализации есть форма борьбы
как с внутренними, так и с внешними классовыми врагами. Этого не поняли правые
оппортунисты. Испугавшись трудностей реконструктивного периода, они предлагали идти
к затуханию классовой борьбы, к смягчению нажима на кулака, к ослаблению
руководства средним крестьянством, к замедлению темпов индустриализации. Если
бы партия послушалась правых оппортунистов, если бы рабочий класс прекратил
свою борьбу против эксплуататорских классов и перестал руководить
крестьянством, — диктатура пролетариата перестала бы быть диктатурой
пролетариата, в нашей стране восстановился бы капитализм.
Нельзя остановить движение материи. Приостановив или
замедлив социалистическое наступление, мы неминуемо вызываем к жизни рост и
переход в наступление капиталистических элементов. Прервав его в одной форме,
мы вызываем другую. Правые оппортунисты не поняли этой диалектики движения и
стали рупором кулацкого сопротивления, их линия объективно играла
контрреволюционную роль.
Итак, в начале параграфа мы установили, что каждой вещи
внутренне присуще определённое движение. В последующем изложении мы сделали ещё
один весьма существенный вывод: движение вещи, её самодвижение, определяет её внутреннюю
природу, есть её специфическая определённость, есть её качество. Прав был Энгельс: мир состоит из процессов, из
качественно своеобразных движений материи. Качество
вещи есть определённость составляющего её основу рода движения.
Это положение материалистической диалектики имеет огромное
значение для теории познания, для всего мировоззрения в целом. Оно не оставляет
места для таинственных свойств и сил, изолированных и неизменных, оно
опровергает представление о мире, как о мёртвом механизме.
Вопреки метафизике свойств, качества материальных вещей
лишены всякой таинственности. Мы имеем возможность изучать их как вполне определённые,
точно различимые формы движения.
Вопреки механистам, многообразие и жизненность существуют не
только в нашем субъективном представлении, материя своим собственным движением
создаёт бесчисленные оттенки качественных различий. И как бы богато и
многогранно ни было наше представление о ней, копия действительного мира в
нашем сознании всегда будет неизмеримо абстрактнее, беднее, мертвеннее, чем
действительная жизнь материальной природы.
Механисты в борьбе с метафизикой свойств правильно указывали
на ненаучность представления о мире, как о совокупности независимых друг от
друга качеств. Но они сами не поняли, в чём заключается единство материи. Они
искали единство мира в тождестве частиц, в том, что материя якобы везде и
всегда одинакова. На деле такое «единство» приводит к разрыву природы на
внешние, равнодушные друг другу частицы. Действительное единство мира в
материальности всех его качественно различных форм, в их постоянном
исчезновении и возникновении. Человек, простейшее животное и неорганическое вещество
— это (качественно различные ступени одной и той же лестницы материального
развития.
Единство мира существует в многообразии. Общая связь
осуществляется через качественные различия отдельных вещей. Эта диалектика
общего и отдельного, единства и многообразия оказалась недоступной для
механистов. А именно в ней — ключ к раскрытию отношений и связей в природе,
основа правильного понимания взаимной связи качеств.
[1]
Маркс и Энгельс. Коммунистический манифест.
[2]
Маркс. Капитал, т. I, гл. V.
[3]
Гегель. Собр. соч., т. I, § 209.
[4]
Ленинский сборник IX, стр. 375.
[5]
Ленинский сборник IX, стр. 261.
[6]
Ленинский сборник IX, стр. 265.
[7]
Ленин. Крах II Интернационала.
[8]
Ленин. Крах II Интернационала.
[9]
Энгельс. Л. Фейербах, гл. IV.
[10]
Статья Сарабьянова в журнале «Под знаменем марксизма», 1925 г., № 12,
стр. 192.
[11]
Энгельс. «Анти-Дюринг». Собр. соч., т. XIV, стр. 349.
[12]
Энгельс. Диалектика природы. Собр. соч., т. XIV, стр. 408.
Комментариев нет:
Отправить комментарий