среда, 17 мая 2017 г.

Сущность материализма и идеализма

Философия на всём протяжении своей истории является оружием в классовой борьбе. Пролетариат имеет своё мировоззрение, свою марксистско-ленинскую философию, которая является его теоретическим оружием в борьбе за социализм.
В чём же содержание философии пролетариата — диалектического материализма?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим предварительно, в чём заключается основная проблема всякой философии.
Энгельс видит основную проблему философии в отношении мышления и бытия, отношении между нашим сознанием и окружающим нас миром. В самом деле, когда перед нами возникает какой-нибудь практический вопрос, когда мы предпринимаем какое-либо действие, например постройку завода, готовимся к докладу о классовой борьбе на Западе, мы естественно исходим из того положения, что нашим представлениям о материалах, из которых будет построен завод, о массах пролетариев, организующих отпор фашистам, соответствует объективная реальность, существовавшая независимо от этих представлений. Из молчаливого признания этого положения исходит в процессе своего исследования явлений природы большинство естествоиспытателей. Перед естествоиспытателем — ряд явлений: физических, химических, биологических и т. д. Он ставит своей задачей объяснить эти явления, найти их причины, вскрыть их закономерность. Но осуществляя ряд экспериментов, учёный пользуется своим сознанием, своими чувствами, своим мышлением. Правда, он не задумывается обычно над вопросом об отношения своего сознания к внешнему миру, но фактически пользуется им как инструментом познания окружающих его явлений. Физик исследует явления электричества, изучает законы движения световых лучей, исследует природу атомного строения вещества и т. п. Химик, биолог, социолог исследуют законы движения ряда областей природы, общества, также обычно не задумываясь над вопросами о сущности сознания, об отношении его к внешнему миру. Их уверенность в том, что сознание отражает внешнюю природу, что последняя существует и может быть познана нашим сознанием, есть выражение их стихийного материализма.
Но такой подход к познанию явлений может быть легко поколеблен идеалистом, который внушит такому учёному сомнение в ценности его научной работы и попытается разрушить его стихийно-материалистическую установку.
В самом деле, скажет идеалист, например современный неокантианец: «А что если основной аппарат, посредством которого ты работаешь, — твоё сознание, — принципиально не может дать ответа на поставленные ему вопросы о соответствии твоим представлениям реальных предметов. Ведь недаром крупнейшие мыслители XVII в. начинали философствовать о человеке в мире с выражения сомнения в том, могут ли наши представления являться надёжным судьёй в вопросе о существовании независимого от сознания мира».
«Ведь ни один исследователь, ни одни рабочий, — продолжит он, — не приступит к работе, не проверив своего инструмента, не изучив его, не исследовав его устройства и его пригодности для выполнения определённых операций. А ты рассматриваешь основной инструмент, которым мы все пользуемся в нашей исследовательской работе, да и во всей нашей практике, без которого мы вообще беспомощны, — наше сознание — как нечто простое, само собой понятное и не заслуживающее исследования. Не смеяться презрительно над философией ты должен, а стать самому философом и изучить границы и природу своего сознания. Тогда ты убедишься, что никуда не уйдёшь за границы сознания, что и так называемый «реальный объективный предмет» есть не что иное, как твоё собственное представление. И тогда твоё прежнее убеждение в реальности предметов твоих представлений, в том, что ты познаешь вещи, вне тебя существующие, покажется тебе самому наивной и непродуманной претензией, которая сродни фетишизму дикаря, наделяющего самостоятельным существованием свои собственные фантазии. Будь скромен и точен — вот чему тебя научит настоящая критическая философия. Не выходи за границы сознания. Не сотвори себе фетишей в виде внешнего мира».
Мы в дальнейшем увидим, что оценка философии, как критики знания, вне процесса общественного знания и общественной практики, которая якобы и может дать единственно правильный ответ на основную проблему философии — об отношении мышления к бытию, не случайна, что она — результат классовой борьбы, результат заинтересованности в ней господствующих классов общества.
Приведённое рассуждение идеалиста-неокантианца показывает, что для защиты положения о реальности, независимости от сознания внешнего мира и его познаваемости недостаточно убеждения, стихийно порождаемого материальной общественной практикой и практикой научного эксперимента. Основная проблема философии — об отношении мышления к бытию — есть серьёзнейшая научная проблема. И решается она не на основе «внутреннего убеждения», а также, как говорил Энгельс, «не парой ловких фраз», а общественной практикой и «путём долгого и медленного развития философии и естествознания».
Господствующие классы почти всегда были заинтересованы в том, чтобы этот вопрос запутать. Особенно ярко это выступает в те периоды, когда на сцену общественной борьбы вступали новые классы, боровшиеся за новый социальный строй.
Новые классы и до пролетариата зачастую становились на правильный путь, но недостаточное развитие производительных сил, сам характер развития общественной практики лишал представителей этих классов возможности решить эту основную проблему философии достаточно полно и глубоко.
Когда в XVII и XVIII вв. буржуазия вступила в борьбу с феодалами за власть, представители её аргументировали неразумностью феодальных учреждений. В своей критике феодализма буржуазные теоретики ссылались на «разум», на науку, на чувства, как на неопровержимое средство познания окружающего мира, в том числе и общества. В противоположность им феодалы заявляли: не верьте разуму, не доверяйтесь своему сознанию, оно вас обманывает. Сознание — продукт дьявола. Всё в мире устроено по воле бога. Восставая против феодализма, ты восстаёшь против божьего установления».
Но когда буржуазия сама добивалась победы или когда победу приходилось делить с феодалами, философы буржуазии начинали сами урезывать права сознания и устанавливать неизменные границы сознания. Одни приходили к полному отрицанию материального мира и превращали мир в содержание нашего сознания. Другие философы «ограничивались» признанием непознаваемости внешнего мира для нашего сознания.
Так или иначе, между сознанием и природой воздвигался высокий непроходимый барьер. Буржуазия, когда это ей стало выгодно, стала брать у религии её аргументы, объявляя, что противоположность сознания и природы на самом деле не имеет принципиального характера. Существует лишь одно сознание, а то, что нам кажется его противоположностью, — мир материальных процессов, протекающих во времени и пространстве, — является продуктом того же сознания.
Уже эти беглые замечания показывают, что сама эта проблема — об отношении мышления и бытия — по-разному ставилась на разных ступенях общественной практики, и решения её определялись в конечном счёте развитием производительных сил общества и соотношением борющихся классов.
Только XIX в., с его мощным развитием техники, бурным ростом классовой борьбы, ярким развитием общественных противоречий, подготовил условия, при которых идеологи нового революционного класса — пролетариата — Маркс и Энгельс смогли вскрыть суть этой проблемы и решить её. Это решение лежит в основе всего мировоззрения пролетариата. Пролетариату, перестраивающему мир, осуществляющему уже сейчас на одной шестой части земного шара построение социалистического общества, необходима ясность в понимании природы нашего сознания и его отношения к объективному миру. Он рассматривает поэтому как абсолютно чуждую и классово-враждебную всякую попытку обойти или затушевать чёткую постановку этой основной проблемы своего революционного мировоззрения. Марксизм — пролетарская идеология — видит в сознании исторический процесс, возникший из общественной практики и развивающийся на её основе. Сознание — продукт природы на определённой, общественной, ступени её развития, свойство высокоорганизованной материи.
Решение основного вопроса философии — отношения сознания к внешнему миру — разделяет всех философов на два противоположных лагеря: материалистов и идеалистов. Борьба этих двух лагерей составляет содержание всей истории философии вплоть до наших дней.
Философия прежде всего решает вопрос о том, существует ли сам по себе внешний мир, определяющий наше сознание, или, наоборот, все существующие вещи так или иначе порождаются сознанием.
Первое решение лежит в основании материалистической философии, второе — идеалистической.
«Взять ли за первичную природу, материю, физическое, внешний мир и считать за вторичное — сознание, дух, ощущение (опыт, по распространённой в наше время терминологии), психическое и т. п. — вот тот коренной вопрос, который на деле продолжает разделять философов на два больших лагеря. Источник тысяч и тысяч ошибок и путаницы в этой области состоит именно в том, что за внешностью терминов, дефиниций, схоластических вывертов, словесных ухищрений просматривают эти две основные тенденции» (Ленин).
Современная буржуазная философия всячески пытается запутать этот основной вопрос, пытается доказать, что это деление философии устарело. Делается это буржуазией с целью скрыть свой идеализм и опорочить материализм. Пролетариат поэтому в этом вопросе должен быть особо бдительным.
То и другое решение основной философской проблемы имеет глубокие социальные корни. Люди, живя в обществе, вступают в отношения с окружающей их природой, изменяя последнюю, приспособляя её к удовлетворению своих интересов.
Делают они это, вступая в отношения с другими людьми, участвуя в общественном процессе производства, обмена, ведя классовую борьбу и т. п. В этой своей общественной практике люди вырабатывают своё сознание. «Способ производства материальной жизни обусловливает собой процесс социальной, политической и духовной жизни вообще. Не сознание определяет их (людей. Авторы) бытие, а наоборот — их общественное бытие определяет их сознание» — говорит Маркс в знаменитом предисловии к «Критике политической экономии».
Так общественная практика русской интеллигенции в 60–90‑х годах прошлого столетия определяла её народническую в основном идеологию.
«Падение крепостного права вызвало появление разночинца, как главного, массового деятеля освободительного движения вообще и демократической бесцензурной буржуазной печати в частности. Господствующим направлением, соответствующим точке зрения разночинца, стало народничество» (Ленин).
Народники утверждали, что история общества зависит от «критически мыслящих личностей». Следовательно народники были идеалистами, так как общественный процесс казался им продуктом сознания и воли отдельных людей.
Этот их взгляд не был произвольной точкой зрения, а определялся всей их социально-классовой практикой. Одиночки, интеллигенты, они не были связаны с широкими массами, они не видели, что на борьбу с царизмом их толкает не сконструированный ими общественный идеал, а материальные общественные процессы, определившие и само их мировоззрение.
Такими же идеалистами были и западноевропейские утопические социалисты. Суть утопического социализма заключается в том, что он создаёт произвольную идею общественного строя, в котором нет угнетения, показывает «соответствие этого строя с человеческой природой», с понятием разумно-нравственной жизни и т. д. и этому неизменному идеалу пытается подчинить практическую деятельность людей, не обращая внимания на её объективную закономерность. «Маркс считал невозможным удовлетвориться таким социализмом» (Ленин). Маркс не ограничивался одной критикой буржуазного общества, а вскрыл закономерность капиталистической общественной формации и «необходимость» эксплуатации при этом строе. Он доказывал «необходимость» его превращения в социалистический. Точно также Маркс в «Немецкой идеологии» порвал с левыми гегельянцами и высмеял их за то, что они считали достаточным для изменения существующего строя совершить революцию в головах, в сознании.
История человеческой практики, история классовой борьбы, история науки всё более доказывает правильность материалистической философии. Чем выше развитие общественного производства, чем более развиты формы классовой борьбы, чем глубже научная мысль вскрывает «тайны» природы, тем обоснованнее становится материализм.
Первобытный человек, пользовавшийся простейшими орудиями труда, беспомощный в борьбе с природой, целиком зависимый от сил стихий, в своих попытках мыслить и осознать окружающее вынужден был прибегать к созданным его воображением «духам». Разделение труда, классовое деление общества превратили эти наивные беспомощные попытки объяснения явлений природы и общества в религиозно-идеалистическое мировоззрение. Религия и её философская основа — идеализм — оказались подходящими орудиями господствующих классов общества, подчиняющими угнетаемые классы не только определённой форме эксплуатации, но и своей идеологии.
Однако в развитии общества, всякий раз когда угнетённым классом или классом, носителем нового способа эксплуатации и потому систематически ущемляемым в своих правах, оказывались классы, заинтересованные в развитии производительных сил и науки, они выдвигали своих идеологов, создававших стройные материалистические системы философии. Рост производительных сил и накопление научного опыта давали им возможность подвергнуть критике религиозно-идеалистические взгляды, господствовавшие в обществе, и находить научно-материалистическое объяснение действительности. Конечно эти материалистические системы оказывались ограниченными, односторонними, часто наивными, не способными решить, а то и правильно поставить ряд важнейших проблем общественного познания, и потому зачастую открывали дорогу различным идеалистическим системам философии, опиравшимся на всю мощь реакционных классов.
Тем не менее в прогрессивном развитии общества господствовавшим классам никогда не удавалось до конца «убить» материализм. Неоднократно «уничтоженный», повергнутый в прах, преданный анафеме, осмеянный воем «образованным обществом» и «дипломированными лакеями поповщины», он всякий раз снова возрождался и поднимался на высшую ступень. Материализм почти всегда появлялся там, где вставал класс, кровно заинтересованный в развитии производства и науки и в дальнейшем развитии общества.
В своё время, как мы видели выше, материалистически мыслила в лице своих передовых идеологов и буржуазия.
В наше время последовательно материалистичен только революционный пролетариат — могильщик капитализма. В отличие, однако, от материализма буржуазии, материализм пролетариата является несравненно более последовательным и глубоким. Он носит не метафизический, не механистический, а диалектический характер.
Диалектический материализм утверждает не только объективное существование природы независимо от нашего сознания, но и то, что все явления природы находятся во взаимной связи и развитии. Диалектический материализм учит, что нет вечных явлений, что все вещи изменяются, становятся другими. Каждая вещь развивается через противоречия, постепенно изменяет свои свойства, принимает различные виды, пока не наступает такого момента, когда она скачкообразно превращается в другую вещь.
Каждая вещь диалектическим материализмом рассматривается в движении, в развитии. Диалектический материализм не удовлетворяется поверхностным познанием вещей, их описанием. Он проникает в глубь вещей и стремится познать причины их изменения, те внутренние процессы, которые происходят в вещах и обусловливают всё их развитие. Капитализм, например, рассматривается диалектическим материализмом не только как объективно существующий общественный строй, но и как строй преходящий, имеющий определённое историческое происхождение, развитие и неизбежную гибель в революции, в которой рабочий класс уничтожает капиталистическое общество и строит новый общественный строй — коммунизм.
То, что движет капитализм вперёд, что обусловливает его развитие, есть внутреннее противоречие капиталистического общества, противоречие между его производительными силами и производственными отношениями, противоречие между пролетариатом и буржуазией. Чем больше развивается капитализм, тем резче, тем острее, тем непримиримее становится его противоречие, которое в конце концов приводит к скачкообразному, революционному изменению общества, к гибели капитализма и построению социализма.
Диалектический материализм таким образом находит основную причину развития всякой вещи, всякого процесса, в том числе и капитализма, во внутренних противоречиях самого процесса. Среди многочисленных противоречий он ищет то, которое является основным, существенным противоречием, от которого зависят все остальные.
Диалектический материализм есть мировоззрение пролетариата. Он же является и его методологией, его теоретическим оружием в познании мира в его революционном изменении.
Развитие рабочего движения, революция в России, успешное строительство социализма в СССР — всё это неопровержимо доказывает истинность марксистско-ленинской философии, являющейся теорией пролетарских масс, всё более овладевающих ею. Диалектический материализм всё в большей мере становится революционной силой, оружием пролетариата в его борьбе, в его строительстве.
Поэтому против него направляют свои атаки господствующие классы капиталистического общества, пытаясь его сокрушить либо путём непосредственного лобового удара, как это в настоящее время например делают идеологи фашизма, либо посредством более гибких обходных манёвров.
В противовес материализму буржуазия проповедует идеализм. Существуют, как мы в дальнейшим увидим, разные виды идеализма, но суть их заключается в том, что все они так или иначе внешний мир считают продуктом духа, сознания.
Идеалист Гегель например считал, что вся история человечества есть выражение развития абсолютного духа. Идеалисты говорят, что всё существующее создано идеями, мыслями, что человеческая история тоже результат изменения идей. Идеалисты считают, что если в обществе что-либо изменяется, то это происходит потому, что изменяется сознание. Одним словом, не бытие определяет сознание, — говорят идеалисты, — а наоборот — сознание определяет бытие.
Народники, как мы видели, были идеалистами, так как считали, что история общества, определяется сознанием и волей «критически мыслящих людей». Идеалистами являются например австро-марксисты, искажающие Маркса и приписывающие ему утверждение, будто общество развивается вследствие стремления к нравственному совершенствованию. Идеалистами также являются почти все современные «социологи», видящие суть общества не в производственных отношениях людей, а в их психике, в их чувствах, мыслях, инстинктах и т. п., или утверждающие, что общество есть совокупность психических отношений. Идеалистическими являются например утверждения, что законы природы существуют не объективно, а устанавливаются сознанием людей, или что атом есть только мысленная конструкция людей, или что развитие животного мира определяется заложенным в нём принципом целесообразности и т. д.
Чем же объяснить возникновение идеалистической философии, искажающей действительную картину мира?
Первым условием, которое способствовало возникновению философии идеалистов, было разделение физического и умственного труда. Рост производительных сил общества привёл к тому, что в обществе возникло разделение труда, которое в своём дальнейшем развитии привело к выделению людей, занимающихся только умственным трудом. Это в свою очередь вело к тому, что между умственным трудом и трудом физическим постепенно углублялось их противоречие. Но пока производительные силы были слабы, разделение умственного и физического труда не приводило к отрыву одного от другого.
С развитием, однако, частной собственности и классовой борьбы, с ростом эксплуатации одним классом другого, умственный труд стал привилегией господствующих классов, физический же труд стал уделом классов угнетённых.
Разделение общества на классы, противопоставление интересов отдельных людей и групп интересам общества в целом отразилось в сознании людей в извращённой, фантастической форме.
Отношения между людьми стали сложными, люди почувствовали свою зависимость от общественных отношений, а объяснить эту зависимость, понять её оказалось невозможным вследствие низкого уровня общественного развития.
Попытки объяснения, осмысливания этого необходимо принимали искажённую фантастическую форму. Причину явлений природы и общественной жизни стали искать в «духе», «высших существах» и т. п.
«Разделение труда, — говорит Маркс, — становится действительным разделением лишь тогда, когда наступает разделение материального и духовного, труда. С этого момента сознание может действительно вообразить себе, что оно нечто другое, чем сознание существующей практики. С того момента, как сознание начинает действительно представлять что-нибудь, не представляя чего-нибудь действительного, с этого момента оно оказывается в состоянии освободиться от мира и перейти к образованию «чистой теории», теологии, философии, морали и т. д.».
Идеалистическое мировоззрение, вырастающее из классовых противоречий общества, закрепляется благодаря тому факту, что вся умственная деятельность общества, вся его идеологическая работа находится обычно в руках господствующих классов. Труд умственный и труд физический оказываются разорванными и в общественной практике, притом так, что на поверхности общественных явлений умственный труд представляется господствующим над физическим и определяющим последний.
Корни идеализма лежат в основном в классовой организации общества, в господстве над человеком общественной стихии. Идеализм является, как правило, господствующим мировоззрением антагонистических общественных формаций, так как он выражает интересы господствующих, эксплуататорских классов. Этим объясняется и его живучесть, его проникновение во все области культуры.
Однако идеализм не был бы способен развиваться, углубляться, вести борьбу с материализмом, приобретать псевдонаучную видимость и овладевать умами, если бы он не имел никаких корней в некоторых реальных свойствах нашего познания. «...У поповщины (=философского идеализма) конечно есть гносеологические корни, она не беспочвенна, она есть пустоцвет, бесспорно, но пустоцвет, растущий на живом дереве, живого, плодотворного, истинного, могучего, всесильного, объективного, абсолютного человеческого познания».[1]
Если классовая структура общества является причиной возникновения идеалистической философии, видящей сущность всех процессов природы и общества в духе, сознании, то должно быть нечто в самом нашем сознании, что даёт возможность идеологам господствующих классов строить свои идеалистические теории объяснения мира и находить им распространение и признание и в других слоях общества. Видим же мы многих учёных и философов, которые искренне убеждены в истинности идеализма. Что даёт им основание для такого убеждения?
Мы видели, что идеализм приписывает сознанию роль активного начала, роль творческого принципа.
Имеются ли какие-нибудь объективные основания для такого утверждения? Материалистическая философия до Маркса и Энгельса отрицала активную роль сознания. В борьбе с идеализмом материалисты подчёркивали лишь то положение, что сама природа активна и она не нуждается в сознании для своего движения, что сознание, наоборот, является вторичным по отношению к материи и лишь отражает процессы, происходящие в природе. Все эти в основном правильные утверждения материалистов, однако, не решают проблемы познания в целом, ибо совершенно оставляют в стороне то обстоятельство, что сознание, отражая действительность, отражает её активно.
В самом деле, сознание — не мёртвое зеркало, оно — продукт человеческой практики, оно развивается вместе с практикой, и само является её моментом. Сознание организует людей, направляет их деятельность. Люди создают планы, по которым работают, их труд целеустремлён. Сознание зависит от практики, но выступает как активный, творческий её момент. Сознание отдельных людей в классовом обществе ограничено рамками их классовой принадлежности, оно исторически обусловлено, но оно имеет тенденцию выходить за пределы того, что уже полностью развернулось в окружающей их действительности, создавая видимость своего самостоятельного развития. Вот эту-то активность мышления идеалисты подчёркивают в отличие от домарксовского материализма. Но они раздувают эту активность до таких пределов, что мышление оказывается уже не просто активным, хотя и определённым общественной практикой свойством людей, но единственной творческой силой. Сознание часто ими объективируется и выдаётся за начало всего сущего.
Таким путём идеалисты раздувают определённую сторону, момент нашего познания (в данном случае его активность) до таких пределов, что он превращается в абсолют, в фантастическое средство объяснения всех и всяких явлений.
Наше мышление обладает свойством обобщать, создавать всеобщие понятия. Но если свести к этому свойству всё познание в целом, тогда мы неминуемо превратим отражение сторон, чёрточек действительности во всеобщие принципы и поэтому оторвём познание от действительности.
А тогда открывается путь к идеализму. Если же классовые отношения содействуют движению по этому пути, если господствующие классы заинтересованы в создании таких абсолютных понятий, то идеализм становится неизбежным.
Если мы одну сторону, чёрточку сознания преувеличим непропорционально её объективному значению, то результатом окажется не действительное отражение предмета в нашем сознании, а кривое, фантастическое. Эта одна сторона, чёрточка вырастет, станет господствующей, заслонит, подчинит другие и (превратится в нечто самодовлеющее.
Так, идеализм верно подмечает тот факт, что люди в борьба с природой пользуются своим свойством мыслить, целесообразно действовать. Однако, не вникая в сущность этого свойства людей, не умея объяснить закономерность сознания и его обусловленность всей общественной практикой, идеализм превращает эту способность людей в самостоятельную силу, независимую от физической организации человека, от всего материального мира, превращает её в единственно творческий принцип, в бога. Так отражение одной стороны действительности, одной её чёрточки, хотя и весьма важной, было раздуто до того, что стало всеобъемлющим, превратилось в фетиш.
Не следует, однако, думать, что к идеалистическим выводам на основе абсолютизирования отдельных моментов познания может прийти только абстрактный философ, размышляющий о «последних основаниях бытия и мышления», и что от него застрахован исследователь конкретной области природы. Такой путь к идеализму возможен и в любой частной науке.
Наука, стремясь установить законы взаимодействия и развития определённой группы явлений, всегда необходимо прибегает к абстракции от ряда деталей единичных явлений, раскрывающихся сознанию в чувственном представлении, чтобы схватить общее, существенное для всей группы. Ряд принципов и законов, полученных в результате такого обогащения прежнего опыта, оказываются отразившими настолько широкие связи действительности, что, основываясь на них, наука, а с ней и практика, овладевает всё новыми явлениями. С другой стороны с этими понятиями, принципами, законами так сживаются, что их опытное происхождение забывается буржуазными учёными, оторванными от непосредственной связи с материальной практикой. В результате эти принципы и законы начинают представляться чистым продуктом абстрактного мышления, а их действенность по отношению к явлениям природы — доказательством всесилия и самостоятельности разумного духа и «имманентной разумности», духовности природы, так чудесно соответствующей нашим логическим построениям.
Сидя у себя в кабинете, математик вычислял движение уже известных ранее планет. Не глядя на небо, он доказал, что в определённом месте должна существовать ещё одна планета. Астрономы навели свои трубы подтвердили правильность математического вычисления. Как не удивляться этому соответствию ума и объективных законов природы? Природа разумна, — говорят объективные идеалисты, — мышление и бытие согласованы тем божественным разумом, который создал и природу и человека. А если существует такое «чудесное» соответствие, познание должно исходить не из опыта, а из разума.
Во всей нашей сознательной деятельности мы связываем представления, перерабатываем их согласно законам нашего мышления, проверяя как сами законы, так и наши заключения в общественной практике. Но формы нашего мышления представляют собой итог многих тысяч лет развития общественной практики, а истоки их таятся ещё в биологическом приспособлении животных предков человека к объективной действительности.
Поэтому человеческое познание способно не только отражать непосредственное данное в действительности, но, на основе вскрытия внутренних тенденций действительности, при помощи законов познания, отражающих всеобщие связи бытия, познавать ещё не освоенные человеческой практикой предметы и их свойства или предвидеть даже ещё не существующие явления. Но отражение формами нашего мышления всеобщих законов развития объективного мира неполно и относительно. Действительность всегда богаче общих законов, открываемых в ней познанием, и в ней они находят, через критерий практики, свою абсолютную «модель» и основу своего уточнения и развития. Поэтому всякий отрыв логического мышления и его форм от практики, всякое противопоставление их материальному миру неизбежно ведёт в болото идеализма. На таком отрыве теоретического мышления, обладающего якобы независимыми от опыта законами, базируется идеализм в различных областях буржуазной науки — в особенности в математике и теоретической физике.
Математик, сидя у себя в кабинете, делает ряд вычислений, мысль у него движется по законам математических отношений, как бы независимо от практики, а потом оказывается, что результат его вычислений совпадает с действительностью, открывает новые её стороны, часто объясняет новые явления. Математик поэтому часто склонен рассматривать свои занятия как «самостоятельные», независимые ни от какого опыта и от внешнего мира. До сего времени среди математиков идёт борьба между идеалистами, сторонниками независимости математики от опыта, и теми, кто придерживается правильного мнения, что развитие математики определяется развитием общественной практики. Идеалисты-математики часто в своём обобщении факта некоторой самостоятельности развития математики доходят до того, что они математические отношения вообще считают единственными. Сущностью всей природы для них оказываются числовые отношения. Ещё в древней Греции Пифагор обобщил значение числа и видел в мире гармонию чисел, «музыку сфер». В наше время развитие математической мысли привело к созданию геометрий многих измерений. Эти новые математические открытия имеют своё частичное значение для объяснения ряда физических процессов, но идеализм обобщил этот факт и объявил мир таким, как его представляет многомерная геометрия. И здесь одна сторона, одна чёрточка познания — его способность к абстракции и активность форм мышления — превращается идеализмом в абсолют. Господствующим классам это выгодно, и они охотно поддерживают это становление идеализма из возможности в действительность.
Энгельс следующим образом опровергает эту идеалистическую точку зрения: «Так бывает всегда, когда принимают «сознание», «мышление» совершенно натуралистически за нечто данное, заранее уже противоположное бытию, природе. В этом случае должно конечно казаться удивительным, что сознание и природа, мышление и бытие, законы мышления и законы природы так согласуются между собой. До если затем спросить, что такое мышление и сознание, откуда они происходят, то оказывается, что они продукты человеческого мозга и что человек сам продукт природы, развивающийся в окружающей среде и вместе с нею; отсюда уже само собой следует, что порождение человеческого мозга, являющегося в последней инстанции тоже продуктом природы, не противоречит, а согласуется со всей остальной природой».[2]
В товарном обществе покупательная способность денег принимает в сознании чудовищные размеры, становится чем-то самодовлеющим, таинственной силой, не связанной с реальными общественными отношениями, породившими деньги, как форму своего выражения. Деньги превращаются в фетиш, в идол, которому поклоняются и приносят жертвы. Они становятся какой-то идеальной силой, дающей одним благополучие, а другим разорение и несчастие.
Юридические законы, правовые нормы, регулирующие важнейшие отношения между людьми в классовом обществе и формально обязательные для всех, идеалистами рассматриваются как самостоятельная сила, стоящая над обществом и определяющая ею устройство. Общество изменяется потому, что изменяются его законы — утверждают они.
Из того факта, что в общественной жизни наука играет активную роль, идеалисты делают вывод, что наука является движущей силой общества.
Идеализм таким образом в классовом обществе использует особенность нашего мышления, заключающуюся в том, что мышление не сразу отражает предмет в его полноте, а отвлекается от его целостности, создаёт абстракции отдельных его сторон. Наше мышление представляет собой живой диалектический процесс познания «с бездной всякою рода подходов, приближения к действительности». Оно содержит в себе возможность идеализма. В антагонистическом обществе эта возможность превращается в действительность в идеологии господствующих классов.
Ленин в своём отрывке «К вопросу о диалектике» указывает на все эти корни идеализма, на его связь с религией и в то же время на его особенности, отличающие его от религии. Он протестует против поверхностного рассмотрения идеализма со стороны механистических материалистов, считающих, что незачем изучать его, что достаточно его отбросить «с порога» и тем самым отказывающихся от преодоления идеализма на деле.
Ленин требует изучения идеализма, знания его корней, умения разгромить его в его основании. Он пишет: «Философский идеализм есть только чепуха с точки зрения материализма грубого, простого, метафизического. Наоборот, с точки зрения диалектического материализма философский идеализм есть одностороннее, преувеличенное (раздувание, распухание) одной из чёрточек, сторон, граней познания в абсолют, оторванный от материи, от природы, обожествлённый. Идеализм есть поповщина. Но идеализм философский есть (вернее и кроме того) дорога к поповщине через один из оттенков бесконечно-сложного познания (диалектического) человека. Познание человека не есть прямая линия, а кривая линия, бесконечно приближающаяся к ряду кругов, к спирали. Любой отрывок, обломок, кусок этой кривой линии может быть превращён (односторонне превращён) в самостоятельную, целую прямую линию, которая, если за деревьями не видеть леса, ведёт тогда в болото, в поповщину (где её закрепляет классовый интерес господствующих классов)».
Различным соотношением сил борющихся классов определяются те многочисленные формы и оттенки, которые принимает идеализм в борьбе с материализмом. В некоторых случаях идеализм прямо и непосредственно выступает в виде религии, являясь лишь способом «разумного» её обоснования. В других случаях идеализм принимает как бы безразличный к религии вид и пытается создать видимость своего обоснования в науке. В классовом обществе идеализм в той или другой форме проникает во все области культуры и в науку, искусство, политику — всюду, ловко, искусно, раздувая, преувеличивая отдельные стороны и черты нашего познания.
Поэтому одним из важнейших участков борьбы рабочего класса за самостоятельность пролетарского движения и его независимость от буржуазных влияний и извращений является борьба диалектического материализма против разных видов идеализма.
А в наши дни, когда классовая борьба на Западе принимает чрезвычайно острые формы, когда в СССР строящий социализм пролетариат уничтожает последний капиталистический класс и самые корни капитализма, эта борьба материализма против идеализма принимает особо резкие и сложные формы во всех областях теории.
Рассмотрим те формы, которые принимает теоретическое оружие буржуазии — идеалистическая философия — в борьбе против марксистско-ленинской философии во всех областях науки.
Прежде всего в наше время бросается в глаза тот тесный союз, который заключили между собой идеалистическая философия и религия. Идеализм, конечно, всегда был связан с религией. Ленин неоднократно говорил о том, что идеализм есть поповщина. Но Ленин же, как мы видели, предупреждал, что не следует полностью отождествлять идеализм с религией. Он показывал, что идеализм есть дорога к религии, есть попытка обосновать религию доводами от разума, стремление найти союз между верой в бога и религиозной организацией с одной стороны и наукой — с другой.
В эпоху расцвета промышленного капитализма идеалистическая философия ещё стыдливо скрывала свою общность с религией. В большинстве случаев она утверждала, что естественные науки должны быть свободны от религии, но признавала за религией полную власть в общественных отношениях и в личной жизни людей.
В эпоху загнивания капитализма, обострения всех противоречий его, разрушительных войн и пролетарских революций буржуазия забыла всякие «приличия» и отбросила фиговый листок, скрывавший союз идеализма с религией. В страхе перед революцией буржуазия громким голосом стала звать на помощь религию. Идеализм и религия выступают в тесном братском союзе.
Дело дошло до того, что во Франции, Германии ряд буржуазных философов прямо говорят, что философии опять следует, как в средние века, стать «служанкой богословия». Философы призывают обратиться к религии, к забытым книгам средневековых монахов. Близость революции, страх перед пролетариатом порождают в создании буржуазных философов мечты о возврате средневековья, которые на языке философии принимают форму рассуждений о «глубине», «непосредственности», «неиспорченности» средневековой культуры, в отличие от современной. Крупнейшие английские, американские современные буржуазные философы не стыдятся говорить, что их задача не только примирить науку с религией, но полностью подчинить первую второй. Ряд докладов, сделанных на недавнем конгрессе буржуазных философов, свидетельствует о полном закате буржуазной теории. Они обнаруживают неверие в науку, сомнение во всех достижениях человеческой культуры, стремление уйти от мирской суеты под тёмные своды мистики, в которых не требуется ясности мысли и где можно предаваться мечтам о прошлом. Религиозные таинства католической церкви вновь стали предметом «исследований» философии и привлекают внимание буржуазной интеллигенции. Мистика, спиритизм, столоверчение и тому подобные шарлатанства всерьёз исследуются философией. В каталогах по философии западноевропейских библиотек отделы мистики включены в отделы философии.
С религией заключили непосредственный союз ряд философских школ во всех странах капитализма. Религия подчиняет себе в наше время не только буржуазную философию, но и буржуазную науку. Почти вся буржуазная психология, медицина, педагогика, естественные науки пронизаны религиозным духом, не говоря уже о науках общественных, которые религия всегда рассматривала как свою вотчину.
Если буржуазии приходится прибегать к прямой помощи церкви, то и церковь охотно идёт в наше, время на такой компромисс с наукой и философией, который способен придать основным её догматам и таинствам импонирующую в наши дни «наукообразность».
Это прекрасно учли руководители религиозных организаций, в особенности папа — глава католической церкви, который стал застрельщиком борьбы с революцией, вдохновителем интервенции против нашего Союза. Католическая церковь с поразительной ловкостью, гибко приспособляясь к обстановке и условиям, действует на массы. Римский папа несколько лет тому назад в специальной «энциклике» рекомендовал верующим следить за успехами естествознания и в частности физики.
Католическая церковь создала даже свои политические партии не только среди буржуазии, но и среди отсталых слоёв пролетариата. Так католическая партия центра в Германии играет в политике страны, как известно, немаловажную роль.
От католицизма не отстают и другие церкви. Во всех буржуазных странах европейского материка мы видим особые социалистические партии, руководители которых ставят своей задачей отвлечь проповедью классового мира и сотрудничества, обоснованной евангельскими текстами, отсталые слои пролетариата от революционной классовой борьбы. Значение религии как идеологического средства, воздействующего на массы крестьянства, мелкой буржуазии, даже отчасти пролетариата в смысле подчинения их идеологии буржуазии, было учтено и современными социал-фашистами. Последние не только признают свободу для членов партии верить в бога, но вступают в официальные отношения с церковью, и даже издают свой партийный религиозный орган. Социал-фашисты пошли по стопам буржуазии, полностью отказавшись от материализма Маркса и вступив в открытый союз с церковью для общей борьбы с революцией.
В чём, однако, заключаются причины такого влияния религии на массы? Где источник того, что религия в наше время всё ещё способна действовать на сознание масс? Является ли религия только плодом обмана священников и богачей в целях одурманивания масс, как думали просветители XVIII в.? Достаточно ли просто уничтожить церкви, прогнать попов, чтобы тем самым покончить с религией?
Нет. Религия, как и идеализм, имеет глубокие корни в общественных условиях. Чтобы покончить с религией, нужно уничтожить социальные корни религии — классовую структуру общества и порождаемую ею зависимость человека от стихийных сил общественного развития, развернуть на основе социалистической революции быстрое развитие производительный сил общества, которое закончит освобождение человечества от слепой стихии природы.
Одновременно нужно вести антирелигиозную борьбу путём терпеливой, упорной разъяснительной работы среди широких масс, разоблачающей перед ними религиозный обман и социальную роль слуг церкви как агентов капитала.
Корни религии — те же, что и идеалистической философии. Обе являются идеологическим выражением интересов господствующих эксплуататорских классов.
Корнями религии, создающими условия для «фантастического отражения в головах людей сил, господствующих над ними» (Энгельс), является бессилие, беспомощность перед стихией как природных, так в особенности общественных процессов, неумение победить эти стихии.
В капиталистическом обществе религия продолжает влиять на массы, несмотря на развитие науки и техники, так как сама капиталистическая стихия, подавляющая волю и сознание народных масс, выступает как независящая от людей сила, стоящая и господствующая над ними.
Эта подавленность людей в капиталистическом обществе закрепляется господствующими классами в своих интересах. Богато субсидируемая государством церковь через школу, печать, искусство и литературу превращает это чувство бессилия, вызванное недостаточным развитием производительных сил и стихийным характером экономики, в целое мировоззрение.
В колониях, где трудящиеся подвергаются гнёту как со стороны буржуазии империалистических государств, так и со стороны своей собственной буржуазии, агитация церкви особенно сильна, власть миссионеров, церковных слуг капитала, особенно откровенна.
Только пролетариат, разрушая капитализм и стихийность его экономики, борясь за установление коммунистического строя, в котором господствует план, в котором техника и могущество человеческого общества достигнут невиданных размеров, уничтожит религию, ибо исчезнут питающие её корни — отсталая техника и, главное, классовое угнетение. Прыжок из царства слепой необходимости в царство свободы, осуществляемый в настоящее время пролетариатом СССР, создаёт все необходимые условия для быстрейшего освобождения масс от «духовного дурмана».
В СССР, стране строящегося социализма, казалось бы не должна была иметь место религия, эта дочь бессилия масс и их эксплуатации господствующими классами. Но социалистический план, осуществляемый массами под руководством коммунистической партии, ещё не вошёл во все права народного хозяйства, не ликвидирован пока полностью частнохозяйственный сектор и ещё некоторое количество крестьянских хозяйств ведут своё хозяйство единолично, индустриализация сельского хозяйства ещё не закончена и следовательно не уничтожена ещё зависимость его от природной стихии.
Мелкотоварное хозяйство ещё является питательной средой, взращивающей религиозные идеи. Кулачество, уничтожаемое как класс, ведёт усиленную религиозную агитацию, всякими способами пытаясь воскресить в массах интерес «к чудесам», к богу и его слугам. Трудности, испытываемые нами в процессе осуществления грандиозного плана реконструкции промышленности и сельского хозяйства, всё ещё дают возможность враждебным нам классам сеять в неустойчивых группах населения и даже у отдельных малоустойчивых пролетариев прежние чувства бессилия и желания искать утешение в потусторонних, сверхъестественных силах.
Однако идущее могучими темпами вперёд под руководством партии социалистическое строительство всё более лишает религию каких-либо корней в нашей стране. Этому содействует проведение всеобщей грамотности и всеобщего обучения в политехнической школе и широкое развёртывание антирелигиозной пропаганды.
Непосредственный союз между идеалистической философией и религией является следствием загнивания капиталистического общества, резкого обострения классовой борьбы во всех областях общественной жизни и на всех участках идеологии. Идеализм ведёт борьбу против материализма вообще и в особенности против марксистской философии — диалектического материализма, не стесняясь в выборе средств. Идеализм ведёт борьбу против материализма и внутри самой науки. Известно, что каждая наука основывает свои утверждения на каких-то принципах, на общих положениях. Вот к овладению этими-то принципами, этими общими положениями и стремится идеализм, вступая в резкую борьбу как со стихийным материализмом самой науки, так и материалистической философией, дающей единственно научное понимание этих принципов.
На Западе идеализму это весьма часто удаётся, там идеализм почти полностью господствует в теории науки.
У нас дело обстоит иначе. У нас пролетариат благодаря захвату власти оказался в состоянии создавать свою культуру. Строительство социализма требует от пролетариата напряжения всех его сил для скорейшего овладения достижениями капитализма в области науки и техники. Мало того, пролетариат не удовлетворяется достижениями прошлого, он идёт дальше — он стремится научно и технически перегнать Европу и Америку и фактически осуществляет это в ряде областей. Но этими своими достижениями пролетариат обязан, как решающему условию, руководству большевистской партии, основывающемуся на марксистско-ленинской теории. У нас материалистическая философия, овладевающая умами миллионов, ведёт непримиримую борьбу против всяких форм идеализма как отечественного, так и импортируемого контрабандой вместе с положительными достижениями буржуазной науки и техники. Поэтому идеализм у нас редко выступает в открытой форме, чаще всего он прикрывается псевдонаучным покровом, часто даже принимает видимость марксизма, скрывая за марксистской фразеологией действительное идеалистическое содержание.
Известно, например, какое огромное значение приобретает исследование электрической энергии в нашей стране, ставящей на повестку дня создание сети высоковольтных передач, охватывающей всю страну, электрификацию всей промышленности, всего транспорта. Изучение электричества есть поэтому одна из важнейших задач в области овладения техникой. Однако основные принципы этого раздела физики порядочно засорены идеалистическими философствованиями. На Западе идеализм, не стесняясь, проповедует духовную, нематериальную сущность электричества. Основываясь на ряде свойств электричества, идеализм там утверждает, что электричество не материально, а представляет собою духовную субстанцию. Эти идеи живы и у нас среди некоторых наших физиков-теоретиков. У нас пытаются ту же мысль выразить не столь резко. Говорят, что сущность электричества непознаваема, что электричество — не материя, а сила, тем самым приписывая силе мистический смысл.
То же относится и к другим областям науки. В биологии например нельзя не обратить внимания на высокую организацию живых тел, на согласованность действий их органов. Это свойство организма есть одна из сторон его, которая требует своего объяснения, своего обоснования. Однако это свойство живых организмов превращается естественниками-идеалистами в основной принцип жизни, в принцип целесообразности, господствующий в биологии, вырастает в целую идеалистическую теорию жизни. Если Дарвин согласованность действий организма объясняет научно, избегая мистики, то у нас находятся биологи, вроде Берга, которые основным свойством организмов считают их целесообразную деятельность. Любому организму приписывается целевая деятельность, а так как ясно, что низшие животные не обладают разумом, чтобы ставить цели для своей деятельности, то вывод остаётся один, — что организм выполняет цели, поставленные абсолютным духом, богом. Так согласованность строения и функций организма превращается идеалистами в абсолют, и вместо того чтобы быть объяснённой, сама вырастает в телеологическую теорию биологии.
Наша непримиримость ко всякому проявлению идеализма, далее казалось бы во второстепенных вопросах, объясняется тем, что в нашей стране, где наука поставлена на непосредственную службу социалистическому строительству, где план, определяющий на годы вперёд нашу борьбу и строительство, представляет собою плод гигантской коллективной научной работы под руководством партии, всякое идеалистическое извращение науки означает непосредственную угрозу срыва этого строительства.
Это относится не только к науке, но и в неменьшей мере к литературе и искусству.
Литература и искусство, благодаря своей художественной форме, доступной широким массам, действуют на массы непосредственно и часто убедительнее, чем научная книга.
Л. Н. Толстой в своих произведениях доказывал, что не классовая борьба, а нравственное совершенствование приведёт к счастью людей. Он говорил, что людям только стоит захотеть быть добрыми, только отказаться от войны, осознать вред государства, и всё общественное зло само собою исчезнет. Мы имеем в его произведениях художественную пропаганду, уже известных нам утопических идеалистических теорий.
Тот же призыв к богу, к нравственному совершенству, в другой форме, мы имеем в произведениях Достоевского, в творчестве других идеалистических писателей и поэтов.
Такие поэты, как А. Блок, Андрей Белый и другие, в своём творчестве развивали мистические идеи. Идеалистическая реакционная теория, превращающая патриархальную русскую деревню в идеал общества, высказанная поэтом Есениным в сильной эмоциональной форме, заражала не мало молодёжи. Когда Есенин в стихах о советской деревне жалуется: «Вот сдавили за шею деревню каменные руки шоссе», или: «Город, город, ты в схватке жестокой окрестил нас как падаль и мразь» — он говорит языком кулака, враждебного индустриализации. Чуждая пролетариату идеология Есенина, не позволяющая ему понять нашу революцию, заставляет его идеализировать кабацкую, воровскую жизнь. От идеализации кулацкого быта Есенин переходит к теории, отрицающей общество, идеализирующей отдельного индивидуума, признающей смысл существования в разгуле и разврате: «Наша жизнь — простыня да кровать, наша жизнь — поцелуй да в омут».
Связь борьбы материализма с идеализмом с борьбой политической ярко обнаруживается в самом характере политических теорий буржуазии и в политических платформах правых и «левых» уклонистов от генеральной линии нашей партии. Уклон от партийной линии оказывается всегда связанным с уклоном от диалектического материализма либо в идеализм, либо в метафизический материализм.
На идеалистические в основном позиции становится Троцкий, мировоззрение которого носит эклектический характер, представляя собою смесь идеализма с механистическим материализмом. Для Троцкого характерен отрыв теории от практики, признание обусловленности исторического процесса волею людей, т. е. исторический волюнтаризм. Троцкий в объяснении исторических фактов отходит от исторического материализма, впадает в фатализм. Вместо анализа экономики, политических отношений, он, подобно буржуазным «философам», часто говорит о «судьбе», желаемое часто принимает за действительное. Так Троцкий в 1905 г. предлагал перепрыгнуть через этап буржуазно-демократической революции и немедленно волею партии объявить революцию пролетарской. «Без царя, а правительство рабочее» — вот лозунг Троцкого в революцию 1905 г. Тот же идеалистический подход к общественным явлениям мы видим у Троцкого во время заключения Брестского мира, в дискуссии о профсоюзах, где Троцкий точно также исходил не из анализа объективной действительности, а из заранее готовой абстрактной схемы, из субъективной воли форсировать события в определённом направлении.
Его автобиография «Моя жизнь» проникнута идеей собственного величия, революция выступает у него как осуществление его — Троцкого — идей, история часто принимает у него характер борьбы отдельных людей и групп, действующих по личным мотивам.
С другой стороны мы встречаем у Троцкого и пренебрежение теорией, например в военном деле, где он считает марксизм излишним и ненужным. В своих «философских» высказываниях он выступает как механист, обнаруживая непонимание диалектики развития действительности, её противоречий, приписывая науке механистические принципы.
Материализмом, но не диалектическим, метафизическим, механистическим являются «философские» основы правооппортунистического уклона от генеральной линии партии. Логическими основаниями правого уклона являются схематизм, упрощенчество, проведение аналогии между общественным развитием и движением механических тел, перенесение закономерностей одной общественной формации на другую, отрицание и непонимание диалектики общественной жизни, её движущих сил, реальных противоречий действительности.
Для объяснения революции например т. Бухарин, теоретик и вождь правого уклона, создал схему, делящую революцию на четыре фазы: идеологическую, политическую, экономическую и техническую. Эти фазы должны следовать одна за другой и в каждой из них революция принимает различный характер. Бухарин приписал этой схеме значение всеобщего закона всякой революции — и буржуазной и социалистической. Согласно этой теории, этой схеме развития революции эпоха реконструкции нашей промышленности есть конец экономической её фазы и вступление в техническую. В последней же дело заключается в создании технического базиса нового общества, экономические же противоречия, классовые, в основном должны были быть разрешены в прежних фазах. Нужно ли говорить, что эта схема проходит мимо противоречий действительности классовой борьбы, которая в этот период не только не ослабляется, но даже усиливается.
В основе правооппортунистических выводов т. Бухарина лежит схематизм, попытки навязать жизни и революции законы, не вытекающие из самой действительности, а взятые, в конечном счёте из «головы».
Ленин в своих заметках по поводу книги т. Бухарина «Экономика переходного периода» подчёркивает методологическую особенность т. Бухарина рассуждать схематически, вообще, удовлетворяться формулой вместо изучения противоречивого содержания процесса, что неизбежно ведёт к идеалистическим выводам. Тов. Бухарин является в основном материалистом, но не диалектическим, а механистическим. А механистический материализм, как мы увидим, необходимо ведёт к идеалистическим выводам, в особенности в вопросах общественных наук и политики.




[1] «К вопросу о диалектике».
[2] Маркс и Энгельс. Собр. соч., т. XIV, стр. 36.

Вернуться к оглавлению.

Комментариев нет: